Рассказы

Вернулся учитель и с улыбкой протянул мне большущий ломоть хлеба, намазанный медом. Я горячо отказывался, хотя при виде лакомства у меня слюнки потекли и даже голова закружилась.

– Не ломайся, раз угощают - бери!

Фраза звучала как приказ, и это облегчило мою ситуацию. Покраснев, я пробормотал слова благодарности, взял хлеб и принялся уписывать его с нескрываемой жадностью.

Учитель тоже сел - на табуретку поодаль, достал свой изящный серебряный портсигар и закурил. Некоторое время он наблюдал, как я уплетаю за обе щеки хлеб с медом, а затем заговорил тоном, какого я у него не слышал в классе:

– Все-таки, приятель, в твоем сочинении концы с концами не сходятся. Сам-то ты разве не заметил?

Не переставая жевать, я навострил уши. Такой разговор сулил куда больше, чем масса пустых похвал.

– Тогда слушай меня внимательно. Что ты хотел написать - сказку или как бы подлинную историю?

– Подлинную историю, - ответил я.

– Но ведь вот в чем закавыка: двум воинам не справиться с таким числом врагов - чудеса только в сказках бывают. Ты же писал быль, а не небылицу. Тут, брат, надо смотреть в оба, не то такого понапишешь, что никто не поверит. Сколько бишь турок они поубивали? Триста или четыреста?
– Он заливисто рассмеялся, хлопая себя по коленям.

Я слушал его, несколько смущенный, но без какого бы то ни было стыда или обиды. Скорее у меня было такое чувство, будто господин учитель чего-то недопонял в моем рассказе.

– Многовато... многовато будет, - твердил он свое, и тогда я решился возразить ему:

– Зато какие они сильные... И храбрые.

– Кто? Гашпар и его друг?

– Да.

– Тогда, значит, ты все-таки сказку сочинил.

– Нет, господин учитель! В сказках сражаются с драконами, а тут...

Я запнулся, пораженный собственной дерзостью.

– А тут с кем же?
– подстегнул он меня вопросом.

– С турками.

Он опять рассмеялся, слегка поперхнувшись сигаретным дымом.

– Где им против мадьярских богатырей выдюжить! Четыре сотни турок не пикнув головы сложили.
– Лицо его вдруг посерьезнело, и, глядя куда-то вдаль, он покачал головой.
– Эх, брат, если бы оно и впрямь так было!..

Он снова обратил ко мне свой взгляд.

– Ты тоже это имел в виду?

Я радостно кивнул.

– Ну что ж, тогда ты прав. Только ведь в действительности все было совсем иначе.

С угощением я управился, сверкающая чистота кухни вынудила меня утереть рот носовым платком, а не рукавом, как обычно. Задушевный разговор с учителем поднял мне настроение, заставив забыть об унижении, постигшем меня в школе. Значит, все-таки не зря написал я свой рассказ! Мною овладело горделивое спокойствие человека, уверенного в собственной правоте.

– Конец рассказа мне нравится, гораздо больше, - задумчиво произнес учитель.
– Правда, все там кончается плохо, зато звучит убедительно.

Я снова насторожился, как охотничий пес, и слушал, затаив дыхание.

– Звучит убедительно, - продолжал учитель, - потому что не похоже на сказку. Можно подумать, будто все так и было на самом деле. Почему он не смог есть за ужином, этот твой другой герой?

Я оробел: мне хотелось ответить получше, как в школе во время опроса.

– Ну... аппетита у него нету.

– Настолько он устал в сражении?

– Не потому...

– Турок стало жалко?

– Нет, - поспешно выпалил я, - просто ему опротивело. Учитель уставился на меня с таким нескрываемым изумлением, что я вконец смешался.

– О чем это ты? Что ему опротивело?

– Да все это...

Он долго, пытливо изучал меня взглядом, точно видел впервые.

– Понимаешь ли ты, братец, что ты сейчас сказал? Я отвернулся, не зная, куда деваться от стыда.

– Выходит, твой богатырь не любит сражаться? Чего же тогда он дрался бок о бок с Гашпаром?

– Ему нельзя было по-другому: у него служба.

– Ах так! Значит, и в следующий раз он опять выступит против врагов?

Я молча кивнул, хотя никак не мог взять в толк, почему учитель задает такие странные вопросы. В них не было ничего обидного, просто я боялся, что не смогу правильно ответить и господин Будаи высмеет меня. И с новой силой вспыхнуло беспокойство: значит, мой рассказ все же не очень нравится учителю. Но тогда он не стал бы допытываться с такой дотошностью да и глядел бы на меня по-прежнему - как в то время, пока я ел хлеб с медом.

– И имени ты ему не дал почему-то... А ведь он ничуть не хуже Гашпара.

Я упорно молчал, не смея признаться, что, пока писал рассказ, все время воображал себя на месте того богатыря; вот и не смог найти ему подходящее имя. А может, и не захотел.

Учитель поднялся.

– Ну, а теперь ступай домой, мама не знает ведь, где ты запропастился.
– Он погладил меня по голове, но не так, как давеча в классе, и сердце мое подскочило от радости.
– Вот только скажи мне: зачем ты написал этот рассказ?

Я опять не знал, как ответить, однако отметил про себя, что учитель больше не упоминает слово "сочинение".

– Не мог по-другому?
– улыбнулся он.
– Как этот твой воин без имени?

Я кивнул, благодарный ему за подсказку: ведь вопрос снова оказался трудноватым. Учитель перестал гладить мою голову, и я был рад, что он убрал руку, - еще минута, и я бы разревелся.

Он легонько подтолкнул меня к двери:

– Иди. И про свои мальчишечьи забавы тоже не забывай.

Меня удивило это его напутствие, но я ответил, как и подобает послушному ученику:

– Да, господин учитель, - и, распрощавшись по всем правилам, вышел.

Дверь за мной захлопнулась, и я, взбудораженный, бегом припустил через школьный двор, к ведущему домой проселку. Но затем перешел на шаг и, погрузившись в свои думы, неспешно побрел к дому. Стоило мне оглянуться по сторонам, и мир вокруг показался мне новым, незнакомым, а душу обременял непомерно тяжкий груз: радость и боль, слитые воедино, хаотическая смесь чувств, жаждущих ясности и порядка. В этот момент из-за садовой изгороди высунулась ухмыляющаяся физиономия одного из моих одноклассников, и слух резанула язвительная кличка:

– Эй ты, Гашпар!

Утро святого семейства

Перевод С. Фадеева

Они вышли из дома все вместе сразу же после завтрака. Ребенок собирался в школу, а родители - на ярмарку в Кестхей.

Жупан вывел из хлева предназначенную для продажи корову Пеструшку и остановился посреди двора, держа в руках веревку. Он был готов в дорогу и поджидал жену, которая торопливо одевалась: зашнуровывала свои высокие ботинки и при этом успевала отчитывать сына - Янчи вздумал идти в школу босиком.