Рассказы

Они были женаты уже три года, но Цемах все еще не приблизился к ней. Он тоже покаялся в тяжком грехе: обладая женами, он вожделел к Акше. Подобно Она ну, он расплескивал свое семя. Страстно мечтая отомстить ей, он бунтовал против Господа и срывал

свой гнев на женах, одна из которых умерла. Можно

ли быть более растленным?

Хотя лачуга их стояла на опушке леса, и дрова им ничего не стоили, Цемах не позволял разводить на ночь огонь в печке. Спали они одетые, укрывшись мешками и лохмотьями. Народ в Холишице утверждал, что Ценах — сумасшедший; раввин вызвал мужа и жену и объяснил, что мучить себя столь же жестоко, сколь и мучить других, но Цемах процитировал ему отрывок из "Начал мудрости", [135] гласивший, что покаяние бессмысленно без укрощения плоти.

135

"Начала мудрости" ("Решит Хохма") — сборник изречений из Талмуда и других источников, составленный и изданный жившим в Цфатев XVIвеке ученым-каббалистом Элияху бен Мозесом де Видасом.

Каждый день, ложась спать, Акша каялась в грехах, но сны ее не были чисты. Сатана являлся ей в образе бабушки и описывал ослепительные города, изысканные балы, пылких кавалеров, жизнелюбивых дам. Дедушка перестал являться ей.

Бабушка же снилась Акше молодой и красивой. Она пела непристойные песенки, пила вино и танцевала с колдунами. Иногда по ночам она вела Акшу в храмы, где монотонно бубнили ксендзы, а идолопоклонники преклоняли колена перед золотыми статуями. Обнаженные куртизанки пили из рогов вино и предавались

разврату.

Однажды ночью Акше приснилось, будто она голая стоит в большой круглой яме. Вокруг нее кружились в хороводе лилипуты. Они пели похабные погребальные песни. Слышались откуда-то звуки труб и бой барабанов. Она проснулась, но угрюмая музыка все еще звенела в ушах. "Я погибла навеки, " — сказала она себе.

Проснулся и Цемах. Некоторое время он всматривался во что-то сквозь одно-единственное не заколоченное им окошко, потом сказал:

— Акша, ты не спишь? Снег выпал.

Акша сразу поняла, к чему он клонит. Она ответила:

— У меня нет сил.

— Погрязать в пороке у тебя сил хватало.

— У меня болят все кости.

— Расскажи это ангелу мщения.

Снег и луна бросали в комнату яркие отблески. Цемах запустил шевелюру такой длины, что стал походить на древнего отшельника. Борода его не знала бритвы, глаза сверкали в темноте. Акша никогда не могла понять, откуда у него берутся силы днями напролет таскать воду, а потом еще полночи заниматься. К еде он еле прикасался. Чтобы оградить себя

от греха чревоугодия, он проглатывал хлеб, не жуя, а суп, который она варила, нарочно солил и перчил сверх всякой меры. Акша и сама извелась. Всматриваясь в свое отражение в проталинах на стекле, она видела худое лицо, впалые щеки, болезненную бледность. Она часто кашляла и сплевывала мокроту с кровью. Она сказала:

— Прости меня, Цемах, я не могу подняться.

— Вставай, прелюбодейка! Это. может быть, твоя последняя ночь.

— Ох, если бы это было так!

— Сознавайся! Правду говори!

— Я тебе рассказала все.

— Ты получала удовольствие от блуда?

— Нет, Цемах, нет.

— В прошлый раз ты призналась, что получала.

Акша надолго замолкла.

— Очень редко. Может быть, какое-то мгновение.

— И ты забыла о Боге?

— Не совсем.

— Ты знала Божий Закон, но своевольно пренебрегла им.

— Я думала тогда, что правда с гоями.

— И это все потому, что Сатана сплел тебе корону из перьев?

— Я решила, что это — чудо.

— Не смей защищать себя, развратница!

— Я не защищаюсь. Он говорил голосом бабушки.

— Почему ты слушала бабушку, а не деда?

— Я была глупой.

— Глупой? Годами ты погрязала в самых мерзких пороках. Вскоре они оба вышли босиком в ночь. Цемах бросился ниц первым. С бешеной скоростью он без устали крутился по снегу. Кипа слетела с макушки. Его тело заросло волосами, точно мехом. Акша подождала минуту, а потом тоже легла. Она медленно и молча переворачивалась в снегу, пока Цемах нараспев причитал:

— Мы грешили, мы изменяли, мы крали, мы лгали, мы богохульствовали, мы бунтовали… И в конце концов он добавил:

— Господи, сделай так, чтобы я искупил все свои прегрешения смертью!

Акша часто слышала эти слова, но всякий раз они снова приводили ее в трепет. Точно так же завывали крестьяне, когда ее муж, помещик Малковский, порол их. Она намного больше боялась причитаний Цемаха, чем зимней стужи или крапивы. Изредка, когда Цемах был в благодушном настроении, он обещал, что когда-нибудь придет к ней, как муж приходит к жене. Он даже сказал, что будет рад стать отцом ее детей. Но когда? Он без устали выискивал за душой у обоих новые преступления. Акша слабела день ото дня. Свисавшие с веревки саваны и надгробья на кладбище манили ее к себе. Она заставила Цемаха поклясться, что он скажет каддиш над ее могилой.

Как-то в жаркий день месяца таммуз [136] Акша пошла нарвать щавеля на лугу около реки. Она постилась целый день и хотела сварить на ужин суп. Но усталость одолела ее, и она растянулась на траве, позволив себе отдохнуть четверть часика. Мысли улетучились, ноги окаменели. Она провалилась в глубокий сон. Когда она открыла глаза, уже наступила ночь. Небо было затянуто облаками, тяжелая влажность висела в воздухе. Надвигалась гроза. От земли исходил дурманящий аромат трав. В темноте Акша нашарила рукой корзину, но она была пуста. Какая-нибудь коза или корова съела весь щавель. Внезапно ей вспомнилось детство, когда бабушка и дедушка баловали ее, наряжали в шелка и бархат, когда ей прислуживали горничные и учили учителя. Акшу сотрясал приступ кашля, голова горела, спину прохватывал озноб. Луна и звезды прятались за облаками, и она с трудом находила дорогу. Ее босые ноги наступали на колючки и коровьи лепешки. "В какую западню я попалась!" — прокричало что-то внутри нее. Она подошла к большому дереву и остановилась передохнуть. Внезапно она увидела дедушку. Его седая борода светилась в темноте. Она узнала его высокий лоб, ласковую улыбку и нежную доброту взгляда. Она закричала:

136

Таммуз — десятый месяц еврейского календаря, приходится на июнь-июль.

— Дедушка! — и лицо ее мгновенно стало мокрым от слез.

— Я все знаю, — сказал дедушка, — знаю все твои горести и печали.

— Дедушка, что мне делать?

— Внученька, твои тяжкие испытания позади. Мы ждем тебя — я, бабушка, все, кто тебя любят. Скоро тебя прилетят встретить святые ангелы.

— Когда, дедушка?

В этот момент образ дедушки растворился во мраке. Акша брела домой, словно слепая. Наконец она добралась до своей хижины. Еще не отворив дверь, она почувствовала, что Цемах дома. Он сидел на полу, глаза его горели как угли.

— Это ты? — крикнул он.

— Да, Цемах.

— Где ты была так долго? Из-за тебя я не мог спокойно молиться. Ты спутала мои мысли.

— Прости меня, Цемах, я устала и заснула на пастбище.

— Лгунья! Перекрещенка! Падаль! — завизжал Цемах.

— Я искал тебя на пастбище. С пастухом валялась, вот где ты была.

— Что ты говоришь? Побойся Бога! — Говори правду! — он подскочил и начал трясти ее.

— Сука! Демон! Лилит! — Никогда еще Цемах не был в таком исступлении.

— Цемах, муж мой, я честна перед тобой. Я просто заснула на траве. По пути домой я видела дедушку.