Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Рассказы

Казаринов Василий

Шрифт:

И уж совсем не занимали шершавые листки, зазывавшие пройти ускоренный курс похудания, обещавшие сногсшибательный результат уже через пару недель, — ни к чему это, как говорят в народе: тридцать пять — баба ягодка опять.

Ягодка не ягодка, но посмотреть есть на что: чуть выше среднего роста, стройные ноги, покатые бедра без намека на вторую свежесть, проявляющуюся в легком целлюлите, щиколотка — тонка, живот — аппетитен и в меру мускулист, плечи узки и округлы, по ним мягко текут прямые, пшеничного оттенка волосы, сильные и здоровые сами по себе, без всяких там "Pantin Pro V", но вот в бледно зеленых глазах затаилась усталость с легкой примесью печали… Ежеутренняя — перед уходом на работу — тщательная инспекция внешности

перед высоким зеркалом оставляла в целом неплохое впечатление, вот разве что взгляд из под пышных ресниц меланхоличен и тяжеловат, но тут уж ничего не поделать.

"Доброе утро, Вероника Васильевна, уже шесть пятнадцать и вам пора поторапливаться, оперативка ждать не будет. И — выше нос, вы симпатичная молодая женщина, вполне свободны, формально не разведены, но фактически — да, карьерно вполне успешны — должность начальницы крупного чего-то да стоит… Ах да, не забудьте сунуть руку в почтовый ящик и на обратном пути купить сметаны".

Манера в пол голоса разговаривать с собой взялась как-то незаметно, и будто бы видимого повода не имела — поймав себя с год назад на таком приглушенном общении с зеркалом, помнится, тут же себя одернула:

— Ну все, хватит, хватит… Что за бред!

Одернула и теперь, привычным движением кинула тонкий ремешок изящной сумочки на плечо, расправила ладонью подол и без того идеально сидящей юбки, застегнула перламутровую пуговку в манжете идеально белой, сдержанного фасона блузки, на первом этаже привычно пошарила рукой в глубокой ячейке почтового ящика — счетов нет, есть какая-то газета… Нет, на этот раз не рекламная. Машинально сунула ее в сумку, побежала к трамвайной остановке, на переходе через улицу застряла — в светофоре висел красный свет.

— Мадам, я за вами уже минуты три наблюдаю, — раздался за спиной чей-то мягкий голос; обернулась — мужчина лет сорока, лысоват, очки на носу, взгляд умен и ласков. — Вы заметно волнуетесь, опаздываете, должно быть… Отчего бы вам не перейти дорогу? Ведь машин совсем нет…

— Вас разве в школе не учили, что означают сигналы светофора? — кивком указала на ту сторону улицы. — Или вы дальтоник?

— Идите… — улыбнулся он. — Этот светофор сломан.

— Ну, если так… — нехотя шагнула на "зебру". — Господи, ну нигде порядка нет. Кроме нашей епархии, — и в ответ на его вопросительный взгляд, пояснила: — Я, видите ли, работаю в министерстве железнодорожного транспорта. Знаете, что такое железная дорога? Это в первую очередь — порядок, порядок и еще раз порядок.

Сметана оказалась дрянная, жидковатая, теплая, ну да ничего, для салата сойдет. Сунула ее в холодильник, остудила, покрошила с миску помидоры, огурцы — заправила салат, поджарила кабачок. Никакого мяса — вредно для фигуры. Тем более — куриного мяса, в нем, говорят, диоксины завелись, похлеще яда кураре. В постель — ровно в десять. Минут двадцать — чтение, сон. Впрочем, читать в постели вредно для глаз, но эту маленькое послабление и отклонение от порядка себе можно позволить.

Взгляд упал на свернутую трубочкой газету, торчащую из сумки. Развернула, увидела логотип — слишком хорошо знакомый — в груди вспухла тупая боль.

В этой газетке когда-то работал Сережа — возможно, и теперь работает. А, может, и нет — ведь не виделись с ним уже полтора года, не исключено, что в его жизни произошли перемены, он человек катастрофически беспорядочный, взбалмошный, заводной, у него на неделе — не семь пятниц, а все восемь.

Пролистала газетку — все тоже, белиберда, чтиво для идиотов: немного криминала, много какого-то бреда про потусторонние явления, какие-то астралы, пришельцы из космоса, ведьмы, путешествия в загробный мир, гороскопы, кроссворды. Слава Богу, "Страничка деловой женщины" на месте — вот это можно почитать… Внизу полосы в глаза бросился увесистый черный квадрат, в котором белыми буквами было выведено: "ВОЗВРАТ ЛЮБИМОГО. РЕЗУЛЬТАТ — В

ДЕНЬ СЕАНСА". Под тестом — телефонный номер.

— Бред какой-то! — швырнула газетку на пол, выключила свет.

В конце недели Николай Иванович, заместитель, обшарпанный и обтрепанный человечек маленького роста, вечно скверно выбритый, с грязным воротничком и засаленными манжетами — как его неряшливость раздражает! — робко просунул голову в кабинет в конце рабочего дня, напоролся на ее красноречивый взгляд, вопрошающий — "Что у вас? Только быстро!" — зашел, помялся на пороге.

— Вероника Васильевна… Вам не здоровится? Вы как-то последние дни на себя не похожи. Рассеяны, молчаливы — как будто все о чем-то своем думаете. Да вот и на сегодняшней оперативке…

— Бред какой-то! — фыркнула, насупившись. — С чего вы взяли? Я в полном порядке. Если вы только с этим пожаловали, то до свидания, до понедельника, — когда за замом закрылась дверь, еще долго сидела, ритмично постукивая колпачком ручки по столу, потом сняла телефонную трубку, прикрыла глаза, покачала головой: — Господи, что я делаю… — но все-таки набрала номер, тот, из газетки, почему-то он четко отложился в памяти, и все эти дни вертелся перед глазами.

.

В полутемной прихожей пахнет воском — огромная толстая свеча, стоящая на тумбочке под зеркалом, слабо потрескивает, рассеивает тусклый шарообразный свет. И еще чем-то пахнет — церковным — ладаном что ли… Тяжелая пурпурная портьера плавной волной катит наискосок из-под потолка, наполовину открывая дверной проем. На пороге — женщина лет двадцати пяти: черные, как смоль, волосы пышно клубятся, полные губы на красивом лице, в котором есть что-то цыганское, ярко пламенеют, если не сказать — полыхают, в черных глазах — лукавый интерес.

— А-а-а, моя хорошая… Ты за любимым? — с церемониальной плавностью воздела руки, широкие рукава белоснежного балахона, напоминающего длинную, до пят ночную рубаху, соскользнули к локтям. — Ну, проходи, моя ласточка, пойдем строить наш заговор…

"В гадальный салон что ли угодила? — мелькнула в голове шальная мысль. — И дернул же черт позвонить по этому дурацкому телефону… Ну да теперь деваться некуда! " — двинулась за белым саваном под пурпурную портьеру, с минуту стояла на пороге, пока глаза не привыкли к полумраку.

Тесная комнатка, окна занавешены плотными шторами, мягкой ковер на полу, низкий круглый столик по центру, на нем россыпь карт таро, просторная с пологими краями плошка, в которой тускло горит красная свеча — больше ничего, даже присесть некуда.

— А ты садись, хорошая, садись к столу нашему, да, на пол, на ковер, вот так, устраивайся, расскажи мне свою печаль, поведай, — плавно, нараспев тянет гадалка. — Кто твой суженый, по ком сохнешь, сердце изводя печалью?

Хм, сохнешь… Ну и словцо — оно вряд ли в эту строку ложится. Толком посохнуть не успела, поженились спустя месяц после знакомства — долго ли это студентам? Она училась в МИИТе, Сережа на филфаке в пединституте, встретились на вечеринке в общежитии, и — понеслось, поехало…

— А долго ли он сердце тебе тревожит?

Да уж тринадцать неполных лет… Вот именно — тревожит, он в самом деле человек тревожный, с ним не заскучаешь: после института подался работать в газету, вечно где-то пропадал в командировках, а когда не пропадал, то на чинную, размеренную семейную жизнь с ним рассчитывать не приходилось. Вечно — полон дом гостей, шум, гам, дым коромыслом, песнопения под гитару…

— Ну что ж, песня — она душу греет…

Возможно. Песни в их кругу были приняты хорошие, про дальние дороги, расставания, тоску и ожидания встреч — Сережа хорошо играл и пел, голос у него негромкий, на глубокий, чуть хрипловатый. Что же он особенно любил? Ах да, вот это: "Мама, мама! Просто я дежурю, я дежурю — по апрелю…" Как это можно дежурить по апрелю? Дежурить можно по станции, по министерству, но по апрелю — это как?

Поделиться с друзьями: