Рассказы
Шрифт:
Солнце поднималось всё выше, и камень уже жёг пятки прямо через подошвы сапог.
— Я знаю, где живёт дракон! — заявил внезапно Ингир.
Когда все глаза обратились на него, он прищурился и с хитрым видом показал вниз. И в самом деле, казалось, что земля дышала жаром.
Над нами нависали скалы, мы молчали, и тишину нарушали наши шаги да равномерные щелчки ножа: Спуна что-то выстругивал из деревяшки.
Время тянулось невероятно медленно. К вечеру мы подошли к месту, где стоило сделать привал. «Любовники» отправились за дровами, а Ингир пристроился рядом со мной, потому что нашёл во мне благодарного слушателя. Правда, слушал я рассеянно, потому что меня намного больше занимал вопрос, где наши печальные влюблённые найдут дерево. Жалкие кустарники можно было
Свежая древесина горела плохо, тяжело, но это был огонь. Мои спутники доставали из заплечных мешков еду, купленную в деревне. Я отошёл метров на двадцать от костра, нашёл в скале расщелину и ткнул туда факелом из горсти веток. Притаившаяся в тени сколопендра тут же выскочила наружу. Я прижал её к земле сапогом, а потом ударом другой ноги размозжил голову.
Когда я на глазах у охотников стал очищать сколопендру, на меня смотрели с отвращением и брезгливостью. Будь ты хоть десять раз разбойник, негодяй и отщепенец, повадки горожанина из тебя не выбьешь даже раскалённым прутом. На их лицах читалось: и он будет это есть? Да, я это ел. Впрочем, и у меня с собой был запас обычного мяса, но мне хотелось — не скрою — показаться бывалым проводником, который может выжить и на голых камнях, питаясь подспудно попадающимися существами и растениями.
У огня было тепло и уютно.
— А какой он — дракон? — спросил кто-то.
— Я не знаю, — я покачал головой.
— Говорят, — с загадочным видом сказал Ингир, — что дракон может принимать любое обличие. Вообще любое. Раз — и стал кустом. Раз — и стал деревом. Раз — и стал этим твоим, — он указал на меня, — монстром, которого ты ешь.
— Да не бреши, — сказал Марц весомо.
— Зуб тебе даю, — вместо традиционного для такого выражения щелчка по зубу Ингир почему-то провёл себе большим пальцем по горлу. — Я даже ещё больше слышал. Говорят, он может превратиться в какого-нибудь зверя и забыть вовсе, что он дракон. Так вот вжиться в чужую шкуру. И дальше жить так, жить, пока что-нибудь не пробудит его. Так что вот ты, — он снова показал на меня, — Вуф, сожрал сейчас эту свою мерзость, а это и мог быть дракон…
При этих словах все повернулись ко мне.
Суть в том, что я тоже знаю эту легенду. Наши старики рассказывали, и не раз, как дракон превращался в травинку и как оживал снова, когда на него случайно наступал нерадивый охотник. Но если спросить любого из стариков, откуда он это знал, он тут же начинал злиться, обзывать тебя неучем и дураком, гнать в шею. Иногда, гуляя по каменной пустыне, я начинал безотчётно бояться окружающего мира. В каждой травинке, в каждом камешке, в каждой капле воды мне мерещился дракон. Но дракона я так и не встретил. А теперь двенадцать взрослых мужчин смотрели на меня с таким видом, будто я регулярно ем драконов на завтрак, а этот — в виде сколопендры — был последним.
— Я думаю, он бы не позволил себя съесть, — сказал я.
Это разрядило обстановку.
Ночью у меня случился жар. Луна поливала землю своим белым молочным светом, река по-прежнему была холодной и прозрачной, земля уже не дышала паром, зато я обжёг руку о кожу лба и из глаз у меня потекли чёрные слёзы. Жар был не сильным, но неприятным, а желудок недовольно бурчал какую-то погребальную песню. Я пришёл к выводу, что нужно было кушать вместе со всеми, а не пытаться показать свою прыть в поедании сколопендры. Мне снился какой-то страшный сон, неприятный и горячий, как кузнечный горн, но я забыл его тотчас, когда проснулся. Утром немного побаливал живот, но ничего страшного не было. Желудок мой справился с неожиданно неуместной для него пищей. Я пообещал
себе больше не есть сколопендр.На второй день мы шли в гору.
— Куда мы идём? — иногда спрашивал Марц.
Я просто примерно махал рукой в направлении движения. Дело в том, что никакого перевала на этом участке скальной гряды не было. Двигаясь к горам, мы в любом случае уходили всё дальше от людей, и вероятность встретить дракона, если он всё же был, увеличивалась.
Бывший грабитель Лиггол угодил ногой в расщелину между камнями. У Лиггола была вполне банальная история: нищая семья, отец беспробудно пил, мать умерла от туберкулёза, сестру изнасиловали и убили какие-то подонки. Лиггол вырос на улице, он выполнял практически любую чёрную работу — от уборки фекалий с улиц до перетаскивания грузов в порту, а потом начал грабить. Где-то с третьей жертвы он понял, что безопаснее убивать, чтобы не опознали потом. От петли Лиггола спас сокамерник, где-то раздобывший ключ от камеры, выпустивший Лиггола и сбежавший сам. Впрочем, мрачно говорил Лиггол, сокамерника взяли на второй день, а вот он, Лиггол, оказался хитрее и сбежал.
Лиггол не мог идти. Я видел взгляды его сотоварищей. В них не было сочувствия или желания помочь. Так смотрят на собаку, которая сломала лапу и тормозит упряжку. Раненых лошадей обычно пристреливают. Лиггол это понимал.
Конечно, они его не убили. Марц сказал:
— Думаю, Лиггол, тебе не стоит идти дальше. Ты будешь тормозить отряд.
Лиггол покорно кивнул.
— Иди назад. Медленно, медленно — если не заблудишься, дня за три доползёшь. Кончится жратва — лови этих тварей, вон, Вуф их ел.
Лиггол молча сидел на камнях и смотрел в пустоту. Там мы и оставили его, одинокого и мрачного, практически обречённого на смерть, потому что заблудиться в здешних краях — раз плюнуть. Я ориентируюсь по давно отмеченным точкам — тут дерево, тут камень, здесь ручеёк. Человек, который впервые попадает в эти места, беспомощен. Впрочем, у Лиггола был шанс, и потому я ничего не сказал Марцу.
Нас осталось двенадцать. Почему-то у меня возникло ощущение, что мы найдём дракона — когда нас будет трое или четверо. И дракон легко справится с нами.
Ближе к вечеру Фильч вскинул арбалет и сходу подстрелил какую-то птицу. Птица оказалась местным орлом, довольно крупным и, как ни странно, вполне съедобным. На двенадцатерых орла не поделишь, но мне немного досталось. Впрочем, я и не собирался есть много: меня всё ещё беспокоил желудок после вчерашней сколопендры.
В какой-то момент Марц догнал меня (я шёл впереди).
— Я понял, — сказал он, — почему нас отговорили от лошадей.
Я утвердительно хмыкнул в ответ. Конечно, лошадям тут попросту нечего есть. Растительности уже почти не было, камни завоёвывали пространство.
— Вуф, ты видел дракона?
— Никто не видел дракона.
Это было правдой, Марц знал это, но он не хотел признавать то, что его поиск заведомо безнадёжен.
— У легенды должны быть истоки.
Я посмотрел на Марца.
— Ты помнишь, что говорил Ингир?
Марц кивнул.
— Так вот, это можно назвать правдой. Здесь, в камнях нередко пропадали люди. Ломали ноги в расщелинах (на этих словах Марц поморщился), умирали от укусов змей или скорпионов, даже в реке тонули. Людям нужно было объяснение. Они придумали дракона, который превращается то в птицу, то в травинку.
Марц смотрел под ноги.
— Мне обидно говорить это, Марц. Может, я и не прав. Но я думаю именно так.
— Ты не прав.
С этими словами он вернулся к своим.
Они искренне верили в своего дракона, эти безумцы. Они не знали, куда и зачем идут, потому что дорога под их ногами вела себя подобно гремучей змее, норовя вырваться и укусить. У них был какой-то мифический дракон, он жил в каждом из них, и он был более всего похож на каменную статую языческого божка — а не на самого божка. И я вёл их вперёд, вёл в никуда, в пустоту, в пустыню, где они ничего не найдут, разве что смерть. Впрочем, смерть смеялась над ними, задирая подол своего чёрного платья и показывая отбеленные песчаными бурями кости на месте ягодиц.