Рассказы
Шрифт:
У Леонарда вырвалось рыдание. Из его глаз хлынули слезы.
Гас замолчал: понял, что зашел слишком далеко.
Моррис Либерман побелел. Он привлек сына к себе, осыпал его поцелуями.
— Нет, нет. Все, все, Леонард. Не плачь. Прости меня. Даю тебе слово. Все, все.
Гас молча смотрел на них. Он еще был багровым от злости, но при том потерять такого клиента, как Моррис, никак не хотел. Он вынул из корзины две ливерных и одну копченую колбасы.
— Товар на столе, — сказал он. — Расплатишься завтра.
Презрительно посмотрел, как бакалейщик утешает сына, — тот уже успокоился, — и вышел из магазина. Забросил
Катя в потоке машин, он вспоминал, как мальчик плакал, а отец обнимал его. У этих евреев всегда одно и то же.
Льют слезы и обнимаются. Чего их жалеть?
Гас приосанился, насупил брови. Вспомнил про перемирие и представил, что он в Париже. И ведет не грузовик, а танк, его мощный танк, один из многих танков, грохочет по широким бульварам. А на тротуарах перепуганные насмерть французы жмутся друг к другу.
Он вел машину собранно, глаза его не улыбались. Знал: если расслабиться, картина исчезнет.
1940
Парик
Пер. В. Пророкова
Ида была женщина пятидесяти лет, энергичная, уверенная в себе, здоровая и все еще привлекательная. Думая о себе, она поглаживала свои короткие волосы. Что такое пятьдесят? Всего на единичку больше сорока девяти. Замуж она вышла в двадцать лет, у нее была дочь Эми — ей исполнилось двадцать восемь, и она была недовольна жизнью. Ида думала про нее так: нет у нее серьезных обязательств. Она блуждает по жизни. С самого детства все норовила сойти со своей тропы, и куда ее занесет — одному Богу известно. Эми жила с одним мужчиной, у него, но недавно рассталась с ним и снова поселилась дома.
— У нас с ним ничего общего, — сказала Эми.
— Неужели нужно было потратить два года, чтобы это понять? — спросила Ида.
— Я долго соображаю, — объяснила Эми. — Слишком долго.
Она работала в фирме, занимавшейся импортом, и начальник был о ней высокого мнения, хоть она и отказывалась с ним спать.
Выходя из комнаты, где говорила с матерью, Эми остановилась поправить цветы в вазе — шесть роз, которые неделю назад прислала ей к дню рождения подруга. Она вдохнула исходивший от них аромат увядания и закрыла за собой дверь.
Ида недавно овдовела, три раза в неделю она работала в бутике, где торговали трикотажем. Разговаривая с Эми, она все время думала о своих волосах. Эми наверняка не заметила, как сильно она обеспокоена, а если и заметила, то не принимает это близко к сердцу.
Когда Ида была молода, она носила пучок, который закалывала тремя пластмассовыми шпильками. Мартину, ее мужу, которому суждено было умереть от сердечного приступа, всегда нравились такие прически: узлы и пучки.
— Строго, но сексуально, — говорил он.
Ида носила пучок, пока лет в сорок с гаком у нее не начали выпадать волосы. Заметила она, что волосы лезут, когда расчесывала их щеткой слоновой кости. Однажды длинных волос на щетке осталось столько, что она испугалась. Ида рассмотрела себя в зеркале, и ей показалось, что виски у нее почти совсем оголились.
— Наверное, волосы лезут оттого, что я ношу слишком тугой пучок, — сказала она Мартину. — Может, мне стоит подстричься?
— Чушь, —
ответил он. — Если лезут, то это гормональное.— Так что ты посоветуешь? — Ида взглянула на него с тревогой. Он был жилистым мужчиной с седеющими курчавыми волосами и крепкой шеей.
— Во-первых, мой их пореже. Слишком уж часто ты их моешь.
— У меня всегда были жирные волосы. Мне приходится два раза в неделю их мыть с шампунем.
— Надо реже, — посоветовал Мартин. — Ты меня слушай.
— Мартин, я так боюсь.
— Незачем, — сказал он. — Это часто бывает.
Однажды, проходя по Третьей авеню, Ида заглянула в витрину магазина париков. Там на элегантных деревянных болванках висели парики, мужские и женские. Один или два были довольно симпатичные, остальные хуже.
До чего они неестественные, подумала Ида. Я бы такого ни за что не надела. Она испытывала легкое отвращение к парикам и объясняла это тем, что боится полысеть. Если я куплю парик, люди сразу поймут, зачем он мне. А это их не касается.
Ида быстрым шагом пошла дальше по Третьей авеню. Была середина лета, но она зашла в шляпный магазин и купила себе фетровую шляпку на осень, с широкими полями и тоненькой ярко-зеленой лентой. У Эми были зеленые глаза.
Как-то утром Ида мыла в раковине голову и, увидев, сколько волос утекает в водосток, она так перепугалась, что чуть сознание не потеряла. Высушив волосы, она осторожно расчесывала их перед зеркалом и с большим беспокойством рассматривала просвечивающую розовым макушку. Но Мартин, оглядев ее, сказал, что это совсем не бросается в глаза. Да, волосы у нее поредели — а у кого не поредели? — но он сказал, что ничего необычного не замечает, особенно после того как она подстриглась и носит челку. У Иды теперь была стрижка, она делала завивку. А волосы мыла не так часто.
Она пошла к дерматологу, тот прописал ей эмульсию, которую сам же и готовил: спирт, дистиллированная вода и несколько капель касторового масла, перед употреблением взбалтывать. Он велел ей втирать эмульсию ваткой в корни волос.
— Это придаст им силы.
Поначалу дерматолог предложил втирать в голову мазь с эстрогеном, но Ида сказала, что обойдется без эстрогена.
— Эта мазь никакого вреда женщинам не приносит, — сказал врач, — хотя, насколько мне известно, у мужчин от нее яички сжимаются.
— Если у мужчин от нее яички сжимаются, я уж лучше без нее обойдусь, — сказала Ида. Он дал ей эмульсию.
Ида приподнимала прядь волос и осторожно втирала ваткой эмульсию, затем приподнимала другую прядь и втирала дальше. Но что бы она ни пробовала, ничего не помогало, и кожа просвечивала сквозь редеющие волосы, как луна сквозь перистое облако. Ей было противно на себя смотреть, противно думать об этом.
— Мартин, если я потеряю волосы, от моей женственности ничего не останется.
— С чего это ты взяла?
— Ну посоветуй что-нибудь, — взмолилась она.
Мартин задумался.
— Может, тебе стоит сходить к другому врачу? Этот — какой-то торгаш. Я все-таки думаю, может, у тебя что-нибудь с кожей головы не в порядке — заболевание какое-нибудь или что. Вылечишь кожу, и волосы будут меньше выпадать.
— Да я все время в нее что-нибудь втираю, только лечи, не лечи — толку никакого.
— Как ты думаешь, в чем тут причина? — сказал Мартин. — Какая-нибудь душевная или физическая травма?