Рассказы

– Ты как хочешь, а я дверку открою, – сказал Степан.

– Мне ж ничего не видно!

– Ладно. Только не метельши! – он говорил «метельши» – от метели…

Поехали третий раз, потом – четвертый. Вначале Степан таился на подножке, потом встал во весь рост и, наконец, перебрался в кузов…

Потом Алешка остановил машину и тоже залез в кузов; они расхаживали, менялись патронами, разговаривали в полный голос, щелкали бойками туда-сюда: Клац! Клац! Тюк! Тюк!

А птицы сидели и невозмутимо поглядывали на людей. И только когда возня внизу им наскучила, взяли и улетели. А друзья поехали в поле.

У комбайна ждала своей очереди колонна автомашин. Натужно рокотал старенький ХТЗ, вытаскивая увязший по самые оси груженый КАМАЗ.

– Во, дают! – подскакивал от возбуждения Алешка. – Тут работы на пару «газонов», а они целую автобазу пригнали! Еще и трактор – таскать их! Вот посмотришь, половина пустые уедут! – он уже забыл и косачей, и злополучные патроны. А Степан все думал, все переживал случившееся. И хоть досада терзала его сердце, но горше горького казалась сама мысль о том, что вряд ли еще когда представится случай вот так запросто видеть рядом сидящих птиц и даже целиться в них из ружья…

Вопреки Алешкиным прогнозам, работы хватило всем, все машины ушли загруженные под завязку, ему же не набрали и полкузова. Комбайнер заглушил двигатель, спустился, улыбнулся щербатым ртом и вдруг сделал коленце.

Потом вставил в щербинку между зубами сигарету, сказал:

– Вот так!

Алешка тоже засмеялся:

– Ты что, дядь Петь, специально зуб вынул, чтобы сигарету удобней держать?

– Ага. Ты тоже вынь… Когда под носом образуется.

– А как же я пустой поеду? Да поскреби еще маленько, может, наскребешь?

– Все выскреб. До зернышка.

И добавил радостно:

– Все! Кончили!

Потом Алешка и Степан ехали домой и болтали о чем-то хорошем, праздничном, и только когда подъехали к тому месту, где сидели косачи, Алешка вспомнил:

– Тьфу! Пускай старый черт эти патроны себе в мотню зашьет и носит, пока штаны не порвутся! Петушка ему захотелось, а?

Помолчали.

– …И вообще, что это за охота? Они, дурные, сидят, а мы – как в тире. Не, это не охота! Ты пешочком его найди, да успей прицелиться по летячему, выстрелить… Да еще и попади! Вот это охота! Разве не так?

Степан думал, прикидывал: где же правда? Конечно, подстрелить сидячую птицу большого ума не надо, да как откажешься? А с другой стороны, вроде бы и зазорно, и азарт не тот… И промолчал. И сказал совсем другое;

– Надо бы старику новых патронов зарядить… Всё-таки сторож, а?

Последняя охота

Что же ты за охотник, если за всю свою жизнь ни разу не охотился в горах. Этот щекотливый вопрос долгое время мучил меня, и каждый раз, задумываясь над ним, я сознавал свою неполноценность. Конечно, можно было гордиться мастерской стрельбой по кеклику, умением отличить собачий след от лисьего, но если ни разу не поднимался к белкам, где на заоблачных лугах пасутся дикие козлы – теке, то и хвалиться нечего.

И вот, наконец, я решил восполнить этот досадный «пробел». Дела оставалось за малым – не было спутника, который бы достаточно хорошо знал горы. А без такого человека охота могла превратиться в бесполезную и утомительную прогулку.

Друзья посоветовали обратиться к старому Данияру. В небольшом горном аиле я быстро отыскал его дом. Над небольшими воротами были прибиты громадные рога тэке – охотники любят украшать жилище такими трофеями…

Хозяин кутался в заношенный овчинный тулупчик, покашливал, но встретил приветливо. Мы прошли в дом. Хозяйка куда-то отлучилась, и старик сам поставил на низенький стол горячий самовар, достал пиалы. Отвечая на многочисленные вопросы, которые никакого отношения к охоте не имели, я разглядывал комнату: в одном углу печь, с вмазанным в нее казаном, в другом – телевизор. Но антенна на крыше – точно помню – не торчала, и понаслышке я знал, что здесь, в горах, телевизор «не берет». На стене, в облупившейся самодельной рамке, многочисленные фотографии. Среди них пожелтевшая вырезка из газеты с портретом молодого солдата: на груди – медаль, в руках – снайперская винтовка – очевидно, сам хозяин.

После того, как старую кровь разогрел напиток более существенный, чем чай, я выложил свою просьбу.

– А пачиму не пойдем?! Канешна пойдем. Только лошадь надо – далеко идти. Раньше сам как козел бегал, а сейчас…

Лошадей удалось достать только через неделю. Одну, в счет будущего бешбармака, одолжили чабаны, вторую взял у знакомого лесника.

А погода решила спутать все карты. В тот день, когда я приехал к старику, небо начало хмуриться с утра. К вечеру полил дождь. Лошади стояли под навесом, а мы сидели в комнате и ждали, когда он кончится. Я очень волновался. Мечта моя поохотиться в заоблачных высотах тонула в дождевой луже, как бумажный кораблик, а достать лошадей второй раз не представлялось возможным. Вдобавок жена старика встретила мое появление не очень приветливо и за весь вечер не обратилась ко мне ни с одним словом. Зато старику прожужжала все уши. Она говорила по-киргизски, очевидно не желая, чтобы посторонний человек был свидетелем семейного раздора. Старик только посмеивался:

– Все равно пойду, – отвечал по-русски.

И так весь вечер…

Где-то после полуночи дождь прекратился. Мы заторопились. Старуха, ворча, насыпала в рюкзак баурсаков, я налил в термос горячего чаю. Старик смотал и привесил к луке длинный волосяной аркан.

– А веревка зачем? – спросил я.

– Как зачем, – удивился. – Козла убьем, чем привяжем? Или в щель упадет, доставать надо? Надо…

Вскоре отправились. Застоявшиеся лошади вначале было пошли рысью, но вскоре перешли на шаг и уже не сбивались с него до самого утра. Утро застало перед скалами. Дальше можно было подниматься только пешком. Я взглянул вверх и ахнул – ну и подъем! Мы отпустили лошадей пастись и полезли…

Странно и необычно равнинному человеку видеть облака у себя под ногами, а не пролетающими над головой. Они клубятся далеко внизу, вздымаются, ползут по ущельям все ближе и ближе, и вот уже холодный липкий туман окутывает все вокруг. Пронизывающий ветер гонит его из ущелий выше, сквозь нас, за недалекий хребет. Мы стоим под скалой, прижимаясь к ее обледенелым стенам, прячемся от ветра. Два тайгана скулят то ли от нетерпения, то ли от холода…. Закрыв рот ладонями, старик давится тонким, сухим кашлем. Я прячу в карманы мокрые посиневшие руки. И вот, наконец, облака переваливают через хребет куда-то в сторону Сусамыра, и старик говорит:

– Айда…

С камня на камень, по неведомым тропам мы продолжаем трудный подъем. Сердце подступает к горлу и готово выскочить, в ушах комариный звон. Подоткнув полы чапана за патронташ, старый Данияр шлепает за мной мелкими шажками, и каждое движение его неторопливо и рассчитано: где руками себе поможет, где спиной оттолкнется…

– Эй, ти не спеши – предупреждает он. Но что предупреждение, если само нетерпение гонит меня все выше и выше! И срываюсь.

Лечу по обледенелой скале, обдирая бока и руки, и успеваю подумать, что если так будет продолжаться дальше, то в долину скатятся только уши… Лечу прямо на уступ, за которым бездна, пустота. Он – мое спасение. Машинально выбрасываю вперед ноги и ударяюсь… Некоторое время лежу, тщательно прислушиваясь к боли во всем теле. Целы ли кости? По спине растекается горячая лужа – разбился термос. Сверху доносится тонкий голос Данияра:

– Эй, ти, как там?

– Ничего, сейчас вылезу, – отвечаю таким же тонким голосом…

В горах голоса людей кажутся тонкими. И собственный голос кажется писклявым и противным, не знаю, почему – может, оттого, что заложило уши, может, от разреженного воздуха. Внизу, в долине, это чувство проходит.

…Старик подает веревку, ту самую, которая была приготовлена, чтобы привязать добычу к седлам. Веревка короткая. Срывая ногти на обледенелых камнях, поднимаюсь, хватаюсь за спасательный конец.