Расследованием установлено…
Шрифт:
Телефонограммы приходили одна за другой. Передавая их Линяшину, дежурный по управлению ворчал:
— Всю таможенную службу страны подняли на ноги, что ли?
Тексты телефонограмм были совершенно одинаковы. Будто размноженный вариант одной и той же: «Через контрольно-пропускной пункт проследовала группа зарубежных туристов, — читал Линяшин. — Интересующих вас недозволенных для вывоза предметов не обнаружено…»
Аллен Калева выехала из гостиницы «Европейская» в аэропорт Пулково. Багаж с ней был сверхоблегченный — небольшая дорожная сумка и элегантная «Мисс Диор» на длинно спущенном ремешке. До ее отлета оставалось всего три часа.
— Калева прошла таможенный досмотр.
Это была уже не телефонограмма. Это звонил Линяшину оперативник Андрей, растерянно добавивший к спокойно сказанному:
— Неужели, Леонид Николаевич, дадим этой… улизнуть?
Через несколько минут телефон зазвонил опять, и Линяшин услышал ликующий голос того же Андрея:
— Нашли! Полный порядок, Леонид Николаевич! Три статуэтки Фаберже!
Оперативная «Волга», визгнув тормозами, выскочила на Литейный и устремилась в аэропорт. На перекрестке с Невским проспектом инспектор ГАИ решительно взмахнул жезлом, но, услышав короткий вскрик сирены, тут же дал отмашку. Линяшин покосился на шофера, попросил:
— Можно открыть вторую форточку — жарко!
— Что вы, Леонид Николаевич, я и печку не включил, — удивился водитель. Но, спохватившись, засмеялся: — А, все понял! Жаркое дело…
В аэропорту Линяшину сразу бросились в глаза лица его коллег по следственно-розыскной группе. Даже если бы он не знал их, наверное, сразу выделил в толпе. Радость — она и есть радость, и это чувство не скроешь притворной строгостью лица, оно выдает себя оживленным румянцем щек, блеском глаз, интонациями голоса.
Андрей первым заметил Линяшина, и его по-мальчишески полные губы поплыли в счастливой улыбке.
— Они эти скульптурки знаете куда упрятали? Под поясные ремни. А нынешние модные куртки, ну, такие дутые, что хочешь прикроют…
— Кто эти — они?
Линяшин все еще не мог стряхнуть с себя напряжение последних двух суток, и голос его, наверное, прозвучал официально сухо и строго. Андрея это заставило стереть с лица радостное выражение, и он доложил обо всем по порядку.
Как и предполагала следственно-розыскная группа, Аллен Калева еще там, за рубежом, подыскала людей, согласившихся оказать ей помощь в контрабандной перевозке вещей. Все трое молодых парней были рослые, крупные, и их необъятные куртки, как считала она, не должны были вызвать подозрений. Когда таможенная служба изъяла упрятанные под пояса статуэтки, один из них не запирался, написал в объяснении, что камнерезную фигурку обезьяны из халцедона, украшенную драгоценными металлами и камнями, работы неизвестного ему мастера, дала ему в гостинице «Европейская» женщина по имени Аллен. С просьбой о тайной перевозке этого скульптурного изделия через границу она обратилась к нему еще на родине, в туристической фирме, где он оформлял поездку в Ленинград. Аллен сказала, что едет по индивидуальной путевке, но из Ленинграда они вылетают одним рейсом. Расплатиться за услугу она обещала после возвращения на родину.
Сейчас этот блондин-здоровяк сидел в низком кресле перед следователем и, обмахивая платком красное, как после сауны, лицо, давал дополнительные показания.
Двое других пособников Аллен Калевой наотрез отказались назвать ее имя, утверждали, что скульптурные изделия с клеймом фирмы Фаберже им «преподнесли в подарок гостеприимные ленинградцы».
— При каких обстоятельствах преподнесли? — спросил Линяшин.
— О, это было сделано красиво! Пригласили в один дом — адрес не помню, — угостили русской водкой и подарили…
— Ваше возвращение на родину придется отложить, — сказал им Линяшин. — Ровно до того дня, когда вы вспомните, кто вам вручил статуэтки и с какой целью.
Когда на табло уже вспыхнула надпись: «Посадка на рейс…», Аллен Калевой было предъявлено постановление на арест.
Она не произнесла ни слова.
Только нервно дернула плечом. Роскошная «Мисс Диор» мягко шлепнулась к ее ногам.В аэропорт Раковский поехал не на своей машине — взял такси. Заранее предупредил водителя, что скажет, где там остановиться.
— Подрули вот туда, — указал он на пустой пятачок асфальта. — Буду ждать приятеля. Прилетает из-за кордона.
Таксист с видимым неудовольствием пристроил машину. От Раковского это не ускользнуло, и он одним словом поправил ему настроение:
— Не обижу.
Отсюда хорошо просматривались стеклянные автоматические двери зала отбытия пассажиров. Раковский видел, как к аэропорту подкатила служебная «Волга», из которой вышел подтянутый мужчина в сером пальто. Видел, как уже за стеклами дверей его расторопно встретил молодой парень, тоже подтянутый, но чем-то возбужденный. Сердце Раковского екнуло, когда эти двое прошли мимо таможенника, не предъявляя документов…
Раковский глянул на часы. До отлета Аллен оставалось еще долгих полчаса. Ему стало жарко, он расстегнул кожаное пальто, с трудом освободился из него. Не спуская глаз с дверей, расслабил узел галстука.
И вдруг он увидел Аллен. Она не шла, а брела в сопровождении молодого мужчины в сером пальто, а следом за ней вышагивал тот самый, который, встречал этого мужчину. В его руке была дорожная сумка Аллен…
Служебная «Волга» подлетела к подъезду. Все трое сели на заднее сиденье. Раковский даже закрыл глаза — вот так несколько лет назад сажали в служебную машину и его…
Неужели провал? Нет, с этой мыслью он не мог примириться. Самое худшее, к чему Раковский готовил себя и Аллен, — задержание таможней нанятых ею парней. Но она научила их, как вести себя, и надо быть полным идиотом, чтобы признаться, чей это товар на самом деле. Подарки гостеприимных ленинградцев — пусть звучит наивно, а поди проверь. Нельзя вывозить произведения прикладного искусства? Конфискуйте и ставьте точку в протоколе. А выдавать Аллен — только усугублять свою вину.
Мысли Раковского о судьбе Аллен вернулись к собственной персоне. Если провал, то чем это грозит ему? Парни, согласившиеся оказать услугу Аллен, знать не знают о его существовании. Она не продаст — ей же невыгодно. Потому что, сказав «а», придется сказать и «б» — признаться и в других своих грехах, связанных со знакомством с ним. И по Уголовному кодексу ответственность за эти грехи гораздо весомее, чем за попытку контрабандно вывезти три камнерезные статуэтки…
Раковский тронул за рукав вздремнувшего таксиста:
— Рейс откладывается. Поехали в город…
— Адрес? — по привычке буркнул таксист.
«Действительно, а куда ехать? — сжал зубы Раковский. — Куда?» Об этом предстояло серьезно подумать.
— Там разберемся. Трогай!
О возвращении к себе домой не могло быть и речи. Хотя очень нужно было заглянуть хотя бы на полчаса. Кое-что взять, спрятать в надежном месте. Кое-что просто выбросить, сжечь, уничтожить любым способом. Поздно, слишком поздно!
Кроме квартиры у Раковского в нежилом фонде была мастерская, официально арендуемая другим человеком. Место укромное, вход со двора, не привлекавший внимание. Там он хранил все, что дома держать остерегался. Туда он никогда не приводил своих сообщников. О существовании этой мастерской никто из знакомых Раковского не знал. Поехать туда, отсидеться, осторожно разузнать по телефону, не взяли ли кого-нибудь из его людей.
Второй адрес, где он мог временно укрыться, показался Раковскому более подходящим. Это была квартира его давнишнего приятеля, спившегося художника, проходившего сейчас очередной курс лечения от алкоголизма. При воспоминании об этой квартире Раковский брезгливо поморщился. Грязный хлев, а не жилье. Но сейчас ему было не до комфорта, и он назвал таксисту адрес в двух кварталах от нужного места.