Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками
Шрифт:
– В известном смысле, Рублевка – вся наша Ленинградская область. Почему так говорю? Где за городом на дачах живут знаменитые петербуржцы? Академик Игорь Спасский – под Лугой: лучшего места для него на земле нет. Артист Кирилл Лавров, композитор Исаак Шварц, поэт Александр Кушнер, другие деятели культуры и искусства живут в Сиверской, в Вырице и не хотят никуда уезжать.
– Людмила Вербицкая, ректор Петербургского университета, живет в Горьковской…
– Да, да… На Карельском перешейке, на озерах, на Вуоксе расположены дома многих питерских москвичей.
– А если кто-то захочет купить или построить дом в этих ленинградско-рублевских местах, во сколько ему обойдется?
– Для этих
– Знаете, но не хотите сказать?
– Предположительно цена колеблется от одной тысячи долларов за «сотку» до восьми и более тысяч. Но точно не знаю.
– А вот если к Вам, Валерий Павлович, приедет дорогой гость и надо будет показать ему нашу область во всей красе, ее самое красивое место, то куда его повезете?
– Конечно, на Ладогу. От Приозерска до поселка Морозова… Повезу на то побережье Ладоги, где Сосново, Запорожское, озеро Отрадное…
– И последний вопрос – о власти, которая, как утверждали еще древние мудрецы, портит, развращает людей. Не замечаете по себе, что власть деформировала в какой-то степени Вашу личность? К примеру, Вы перестали встречаться со старыми друзьями, позволяете себе, распекая подчиненных, унижать их…
– Мне кажется, что за все губернаторские годы я совершенно не изменился.
– И еще один, теперь уже точно последний вопрос. Определите одним словом, что такое для Вас власть?
– Ответственность. Не показная, а внутренняя ответственность. Не то что тебя кто-то проконтролирует, спросит с тебя – нет. Я не могу представить, что не приду на работу к восьми утра, хотя меня никто не контролирует…
Мне рассказывали, что некоторые мои предшественники приезжали в областной Дом правительства и в одиннадцать, и в двенадцать часов, покупавшись в бассейне в «Белых ночах», размявшись в тренажерном зале.
– И тут явились Вы. То-то им радость…
– …И в шесть вечера я никогда не могу уйти домой. Слишком много дел надо успеть переделать. А те, кто не может так работать… Страна у нас большая. Пусть ищут места поспокойнее. Здесь я им точно не помощник.
Сейчас хотел бы вернуться к одной давно занимающей меня мысли, связанной с судьбами российских территорий, больших городов и областей, центров и провинции.
Надо задуматься об урбанизации России. Кто у нас хоть чуть-чуть регулирует этот процесс? Говорят о том, что в европейские центры-мегаполисы нужно собирать всю Сибирь – на необозримых просторах там осталось жителей немногим больше, чем в Москве и Санкт-Петербурге, вместе взятых. Провозглашают, что в крупные города нужно собирать людей с Севера, с Кировской, Тверской областей. Разве это поможет решить проблемы транспорта, инфраструктуры Москвы, Санкт-Петербурга и других городов-миллионников? Разве не должен человек жить там, где он веками жил?.. Надо создать ему условия – чтобы даже в глубинке у людей были такие же коммунальные и жилищные условия, как у городских жителей, и они так же, как в городах, могли смотреть телевизор, слушать радио, пользоваться интернетом, иметь возможность в любое время поехать в город, в театр, в концертный зал, в ледовый дворец.
В Европе жители больших городов стремятся жить в пригородах, а центры Лондона, Парижа, других мегаполисов становятся бизнес-центрами, финансовыми центрами. Все предприятия располагаются, как правило, за пределами городов. Это помогает решать и транспортные проблемы.
Виктор Соснора
Я в поле один
Он почти безвыходно живет в своей «поэтической башне» – заполненной книгами, увешанной картинами друзей молодости однокомнатной квартире на проспекте Ударников. Талантливый и чаще всего безденежный писатель взирает на современный мир печально и несколько свысока. Без его имени не обходится ни один перечень современных европейских поэтов. Он «всадник и воин» на все времена. Он – Виктор Соснора.
Коктейль из 16 кровей
– Виктор Александрович, многим почитателям Вашего таланта очень трудно бывает определить, какое же направление в литературе Вы представляете? Вы ни на кого не похожи, а между тем логично было бы предположить, что какие-то предтечи и учителя у Вас все-таки были…
– Как это ни покажется странным, учителей в литературе у меня не было. В конце 50-х я посетил несколько занятий в ЛИТО «Голос юности», которым руководил Давид Дар. Но я не желал следовать советам мэтра, за что, наверное, и был быстренько изгнан оттуда…
Все уходит, наверное, в детство. У отца была богатая библиотека. Читать я уже умел. Но почему-то брал с полок книги, написанные старославянской вязью. Видимо, привлекали меня особые буквы. Освоившись с ними, впитывал в себя строй речи, который исторгнется из меня спустя многие годы. В двадцать три я написал за полтора месяца первую книгу, где было и мое поэтическое переложение великого «Слова о полку Игореве». Это пришло таинственно и внезапно, хотя в школе к тому же «Слову» я относился, как и все, достаточно равнодушно. А писать стихи, мало чем отличающиеся от тех, какие пишут все начинающие, начал в шестнадцать лет… И вдруг – это первое, настоящее, живое, что я написал… «Слово о полку» как бы открыло для меня путь особого языка, не путь творческий, а именно путь языка.
У меня ни поэтического кредо, ни самоопределения, какой я, – нет. Я не принадлежу ни к одному литературному направлению: ни к прошлым, хорошо известным, ни к модному постмодернизму.
От кого пошел я, сказать трудно. Мои предтечи не очевидны. Корни тянутся ко многим источникам мировой литературы. Лишнее тому подтверждение – творческие премии, которые я получал в течение последних лет. Они носят имена столь непохожих друг на друга литераторов – поэта Аполлона Григорьева, романтика и славянофила, и кумира новых поколений Сергея Довлатова.
– Признаюсь, я был влюблен в Ваши стихи 60-х годов, в сборники «Январский ливень», «Триптих», «Всадники». Несколько позже был поклонником Вашей исторической прозы… Но порой Вы пишете излишне сложно. Одна из Ваших последних книг – «Книга пустот», как мне показалось, требует для восприятия специальной подготовки. А вообще, как Вы относитесь к критике в свой адрес?
– Приемлю равнодушно. Я газет никогда не читал… Только разве в перестройку, потому что это было больно неожиданно и забавно. Также не искал специально рецензий о себе. Иногда приносили, показывали… Хвалили, ругали, но мне это было решительно безразлично. Потому что все писалось не так… Не обо мне речь шла.
Соснора бывает тематически и стилистически очень разным. А критики продолжают видеть лишь одного, некогда возникшего Соснору.
– А кстати, фамилия Соснора… Это – от сосен?
– Что значит фамилия Соснора – никто не знает. Слова «сосна» в польском языке нет. Вообще фамилия эта в одном ряду с другими ничего не значащими польскими фамилиями:
Сосюра, Бандера, Стахура… Поляк ли я? Да, как бы на четверть поляк. Мой дед по отцу, небогатый шляхтич, родился в Луге. У него было там поместье. А женат он был на эстонке, в которой было намешано кровей – страшное дело: немецких и шотландских, финских, шведских и множество других.