Расстрельное дело наркома Дыбенко

Между тем в Гельсингфорсе, Кронштадте и в Ревеле с каждым днем множились конфликты, грозившие вот-вот перерасти в кровавые разборки. Судовые комитеты выясняли отношения с командным составом кораблей, матросы кораблей конфликтовали с матросами и солдатами береговых частей. Серьезные разногласия наметились между матросами военно-морских баз северного побережья Балтики с военно-морскими гарнизонами южно-балтийских баз, где в авторитете были исключительно меньшевики и эсеры. Началась нешуточная конкуренция и между кораблями. Так матросы «Республики» («Павел Первый») считали себя организаторами революции, тогда как на эту же роль претендовали не менее амбициозные матросы с линкора «Петропавловск». Серьезные разногласия были между просидевшими в тылу всю войну командами линкоров и крейсеров и реально воевавшими командами миноносцев и подводных лодок. Первые желали бунтовать и убивать офицеров. Вторые желали воевать с врагом вместе со своими офицерами, с которыми прошли огонь и воду. Ситуация требовала немедленно создания некого выборного органа, который бы взял ситуацию в свои руки.

Инициаторами создания общефлотского выборного органа стали матросы «Республики» и их оппоненты с крейсера «Адмирал Макаров». Команды этих кораблей обратились с призывом ко всем матросам Балтики: «…Флот раскололся на несколько частей, вырабатывающих каждая отдельно свои правила взаимоотношений жизни и службы на судах и в командах… Мы для пользы общего дела, полного единения чинов флота, демократической свободы и защиты России полагаем необходимым иметь общий Совет депутатов Балтийского флота, в котором были бы представители всех судов и дивизионных комитетов… Этот Совет будет выразителем воли личного состава всего флота…»

Обращение команд линкора «Республика» и крейсера «Адмирал Макаров» нашли отклик у матросов. Все желали установления какого-нибудь порядка в своей среде. Если отсутствовали законы, то матросы желали, чтобы ими руководили их же «авторитеты» «по понятиям». Наиболее инициативные матросы под началом Н. Ховрина и Г. Силина разработали проект будущей организации Центрального комитета Балтийского флота, сразу же прозванного Центробалтом. Дыбенко почему-то и в этой группе не было.

Именно в эти неспокойные апрельские дни 1917 года в Гельсингфорс в качестве большевика-агитатора приехала Александра Коллонтай. В этой поездке ее сопровождал Федор Раскольников, который был к Коллонтай неравнодушен. Имея чин мичмана, но ни дня в реальности не служивший на флоте, Раскольников был в партии большевиков главным специалистом по матросскому вопросу. Однако в Гельсингфорсе Коллонтай неожиданно обнаружила, что никакого реального авторитета Раскольников среди матросов не имеет. Едва он начинал говорить, его непременно освистывали и сгоняли с трибуны. Зато ее приятно удивил матрос, которого ей рекомендовал Антонов-Овсеенко, уверяя, что тот пользуется авторитетом у матросов и может помочь организовать митинги. Этим матросом и был Павел Дыбенко. В тот день он показал, что авторитет у него действительно есть. Он одним зычным окриком мог в одну минуту привести в чувство матросскую толпу и заставить ее слушать оратора. И хотя авторитет этот строился именно на нахрапистости и угрозе применения физической силы, выбирать Коллонтай не приходилось. Как бы то ни было, но именно Дыбенко обеспечил Коллонтай массовость на митингах и лично сопровождал ее по кораблям, на которых Коллонтай выступала. При этом по шатким корабельным трапам он переносил ее на руках. Именно тогда Коллонтай и положила глаз на красивого, сильного и молодого матроса. Именно тогда она поняла, что партия в лице Дыбенко может заполучить хорошего матросского вожака, поддержка которого в надвигающейся борьбе за власть может стать определяющей. Кроме этого, красавец матрос понравился ей и как мужчина. Так начался знаменитый и скандальный роман, растянувшийся на шесть бурных лет. В своем дневнике Коллонтай запишет, что во время первой встречи Дыбенко «рассеянно оглядывался вокруг, поигрывая неразлучным огромным револьвером синей стали». Тут уж классика учения Фрейда, когда подсознание рождает соответствующие образы…

Началу бурного романа способствовало и то, что Коллонтай, несмотря на свои сорок пять, еще сохраняла черты красоты и элегантность аристократки. При этом она была одержима идеями «свободной революционной любви», «любви пчел трудовых» – доступной и ни к чему не обязывающей, а также была готова проверить эти идеи на практике. К тому же Коллонтай всегда нравились молодые мужчины, а Дыбенко был моложе ее на семнадцать лет.

Что касается Дыбенко, то у него никогда не было женщин такого уровня, как Коллонтай. На тот момент Коллонтай являлась одним из самых авторитетных членов партии большевиков, членом Исполкома Петроградского совета, участвовала в работе 7-й (Апрельской) конференции РСДРП(б) 1917 года. Она была в числе немногих делегатов, полностью поддержавших позиции В.И. Ленина, изложенные в «Апрельских тезисах», а потому пользовалась особым доверием Ильича. Через каких-то полтора месяца Коллонтай станет и членом ЦК РСДРП(б).

Для Дыбенко было очевидно, что, установив отношения с Коллонтай, он сможет обеспечить себе такое будущее, о котором не смел раньше и мечтать. Кроме этого, Коллонтай была дочерью генерала и бывшей женой генерала. Для матросской массы этот факт был также весьма весомым. Кто еще из матросов мог похвастаться, что спит не только с известной революционеркой-большевичкой, но и с дважды генеральшей? Я уже не говорю о том, что в чисто интеллектуальном плане Коллонтай находилась на несколько порядков выше предмета своего обожания, а потому сразу же принялась ненавязчиво учить Дыбенко теории и практике революции, надолго став для него мудрым наставником.

Называя вещи своими именами, в апреле 1917 года Коллонтай и Дыбенко просто нашли друг друга. Оба были просто необходимы один другому в плане революционной борьбы, необходимы друг другу для повышения личного авторитета и дальнейшей личной карьеры. Что касается влюбленности Коллонтай в Дыбенко, это у меня никаких сомнений не вызывает. Был ли по-настоящему влюблен Дыбенко, сказать сложно, но, по крайней мере, революционерка-генеральша была ему на тот момент симпатична. Так партией большевиков была одержана внешне незаметная, но на самом деле весьма важная победа в труднейшей борьбе за матросские массы – приобретен чрезвычайно ценный и перспективный союзник.

Уже во время первой встречи Дыбенко рассказал Коллонтай о скорой организации Центробалта и о том, что, в случае своего избрания туда, он будет твердо отстаивать среди матросов большевистскую линию.

Вернувшись в Петроград, Коллонтай сразу же рассказала товарищам по партии о своей находке и что Дыбенко необходимо ввести в организуемый Центробалт. Дело в том, что только что вернувшиеся на флот матросы-большевики, несмотря на свой личный авторитет среди матросов, в высших кругах партии большевиков пока никакого веса не имели, так как последнее время провели в тюрьме. В ЦК их просто не знали. Помимо всего прочего, Александра Михайловна была тогда и одним из руководителей большевистской военной организации, т. е. непосредственно занималась партийными организациями в армии и на флоте. И уж если она лично нашла для партийной работы на Балтийском флоте подходящего человека и ратует за него, то кто же будет против? Разумеется, что при такой мощной поддержке ЦК единодушно рекомендовал большевистской организации Гельсингфорса кооптировать Дыбенко в члены Центробалта. Вот так, достаточно случайно, Павел Ефимович и стал главной надеждой и опорой большевиков в Гельсингфорсе.

Думаю, что для гельсингфорсских большевиков указание ЦК о выдвижении Дыбенко в члены Центробалта стало неожиданностью. Но приказ есть приказ, тем более что именно партия большевиков выделялась тогда наиболее крепкой партийной дисциплиной.

* * *

А страсти в Гельсингфорсе все разгорались. На пленуме местного совета депутатов армии, флота и рабочих с докладом выступил левый эсер матрос Силин. Против проекта высказались офицеры, меньшевики и правые эсеры. Но сторонников образования Центробалта было больше. 30 апреля Центробалт был создан. От партии большевиков, как и было рекомендовано, в него вошел и Павел Дыбенко. Местом пребывания матросские депутаты избрали вполне комфортабельный транспорт «Виола».

Первое, что сделали члены Центробалта, – приняли устав, исключавший зависимость от породившего его Гельсингфорсского совета. В совете преобладали меньшевики и правые эсеры. В Центробалте левые эсеры, анархисты и большевики, которым конкуренты были совсем не нужны. Над «Виолой» «центробалтовцы» подняли придуманный ими флаг – красное полотнище с перекрещенными якорями и вышитыми буквами «Ц.К.Б.Ф».

Создание Центробалта стало звездным часом для Дыбенко. Именно он был избран его первым председателем, причем как делегат от транспорта «Ща». Выборы председателя проходили путем открытого голосования. При этом каждый из тех, кто желал занять этот пост, выступал с речью и своей программой деятельности. Речь Дыбенко (подготовленная для него Коллонтай), его громкий голос, властные манеры, нарочитая воинственность и бескомпромиссность произвели впечатление на депутатов, и за него проголосовало большинство. Это была большая победа не только лично Дыбенко, но и Коллонтай, и всей партии большевиков. Отныне под их контроль переходил весь Балтийский флот.

И все же почему именно Дыбенко выбрали председателем Центробалта? Говорить о том, что его якобы в 1917 году знал и обожал весь Балтийский флот, что он был необыкновенно популярен (как постоянно любил хвастаться наш герой), мягко говоря, некорректно. Если Дыбенко к тому времени и могли знать, то только на тех кораблях и судах, на которых он фактически служил. Интернета в то время не существовало, к тому же в условиях затяжной тяжелейшей войны команды кораблей и личный состав береговых частей существовали весьма изолированно друг от друга. Спросите у любого из служивших на флоте матросами ветеранов, много ли они знали матросов на других кораблях, в других соединениях и в других военно-морских базах? Максимум кого они могли знать – сослуживцев по учебному отряду, по своей боевой части и отчасти по кораблю, если тот был не лишком большим, ну, может быть, еще несколько земляков на ближайших кораблях. Вот и все. И это в советское время, когда на лучших матросов регулярно выпускались специальные агитлистовки, когда о лучших матросах писались статьи во флотской печати, а на первых полосах печатались их портреты. Что же тогда говорить о Балтийском флоте 1917 года? Да и чем вообще мог завоевать популярность у реально воевавших матросов баталер с какого-то вспомогательного судна, никогда в жизни не участвовавший в морском бою? Тем, что грабил сослуживцев и торговал ворованным вином? Об истинной, а не выдуманной «популярности» Дыбенко нам уже поведала резолюция общего собрания команды транспорта «Альфа». Так что все рассказы самого Павла Ефимовича и его записных биографов о небывалом авторитете Дыбенко на Балтийском флоте – это не больше чем сказки.

Для большевиков, с подачи Коллонтай, Дыбенко в тот момент стал как бы «своим», для анархиствующих матросов он был «своим» и раньше, по хулиганской и хамской манере поведения, для контрразведки Балтийского флота, а через нее и для командования флота он, как старый провокатор, также в некотором роде был «своим». Думается, что именно этим и объясняется стремительный взлет Павла Ефимовича, которого толкали наверх как матросские низы, так и офицерские верхи, да еще и большевистское руководство в лице Антонова-Овсеенко и Коллонтай.