Расстрельное время

А война всё не кончалась. Уже которые сутки повстанцы впроголодь, версту за верстой, отбивали у белых Крым. Устали не только люди, но и кони. И голодали одинаково. И одинаково гибли от пуль.

Они долго ехали молча. Мишка ничего не спрашивал, видя озабоченное лицо Кольцова. А тот был занят своими мыслями. Ему, и вправду, после взятия Юшуни здесь, у повстанцев, делать уже будет нечего: война покатится к концу, как снежный ком с горки. Знать бы наперед, что за новое дело приготовил ему Менжинский? Какой сюрприз преподнесет ему на этот раз?

Мишка не выдержал долгого молчания, спросил:

— Ну шо там, Павел Андреевич, начальствие думает? Когда мы уже этот Крым охомутаем?

— Как только, так сразу, — не особо вступая в разговор, коротко ответил Кольцов шуткой, которую услышал от Бушкина.

— Вы всё шуткуете. А я серьезно.

— А что я могу тебе сказать? Начальство думает о том же, о чем и мы: с Крымом надо заканчивать. Но заканчивать-то предстоит не начальству, а нам. В том числе и нашей армии, — с некоторым раздражением стал отвечать Кольцов. — Вот я и хочу тебя спросить: когда возьмем Крым? Начальство-то на блюдечке его нам не поднесёт.

— Та шо, я не понимаю? То я так, для разговору спросил. — и, немного помолчав, со вздохом Мишка сказал: — Сильно до дому охота. На Рождество собирался жениться, та, видать, не получится?

— А невеста есть?

— А то як же. Кра-аси-ва.

— Значит, получится.

Снова какое-то время ехали молча. Где-то далеко по сторонам летним громом глухо перекатывалась артиллерийская канонада. Этот звук стал уже настолько привычным, что на него ни Кольцов, ни Мишка не обращали никакого внимания.

— Шо я ще хотел спросить, Павел Андреевич, — вновь нарушил Мишка раздумья Кольцова. — Вы раньше в Крыму бывали?

— Я и родился и вырос тут.

— Тогда у меня такой вопрос: правда, шо в Крыму растуть пальмы?

— Кажется, растут.

— Такие, як в книжке на картинке?

— Примерно, такие. Похожие.

— И не вымерзають?

— Не знаю. Раз растут, значит, не вымерзают.

— Як это… морозоустойчиви. Як у нас в Гуляйполи виноград.

— А зачем тебе?

— Хочу привезти с собой в Гуляйполе саженцев. Может, и у нас примутся, — мечтательно сказал Мишка.

— Понимаешь, в Крыму вокруг море. Сильных морозов не бывает… Но зачем тебе пальмы?

— Красиво.

* * *

Как Фрунзе и обещал, он выделил Второй конной армии Миронова участок фронта на стыке между Пятнадцатой стрелковой дивизией и махновской Повстанческой армией.

Днем, для согласования совместных действий, Миронов навестил Каретникова.

— Здорово, земляк! Так карта легла, шо я буду туточки, рядом с тобой. В случай чего, подмогну, — сказал он.

— Спасибо на добром слове, — со вздохом ответил Каретников. — И шо за беда! Вроде ни у кого помощи не прошу, сами пока справляемся, а мне всё кого-то присылають.

— А ты, Семен, не норовись, — насупился Миронов. — Дело не шутейное. Тут, под Юшунью, Врангель почти всю армию собрав. Костьмы будут лягать.

— Понимаю, не дитё.

— Я к тому, шо гуртом будет сподручнее. У нас на Дону шуткуют: гуртом и батька легшее быть.

— У нас насчёт батька так не шуткують.

— Понимаю, — улыбнулся в усы Миронов. — У вас на всех один батько. Не знаешь, як його здоровье?

— Спасибо докторам, уже на костылях прыгае.

— При случае, передай ему мой сердечный казацкий привет, — попросил Миронов. — Дуже б хотелось якось с ним погутарить, а то и чарку выпить. Мне тут хтось из ваших сказав, шо Нестор Иванович может четверть горилкы выпить — и не впаде. А я уже — всё! Больше литра не могу. Разве шо под хорошую закуску.

— Батько не пьет.

— От это ты вже брешешь, — искренно не поверил Миронов.

— Правда! Капли в рот не бере. Все думае и думае.

— Про шо?

— Про нашу анархическую республику.

— И ни капли?

— Та шо ты! Даже не нюхне.

— От эт-то воля у человека, — восторженно сказал Миронов. — Ну, тогда мы с тобой за його здоровье. Опосля Юшуни!

— Не возражаю, — согласился Каретников. — Як Крым нам отдадуть — отпразднуем!

— Надеешься?

— Обещали.

— Ну-ну! — Миронов при его грузном теле на удивление легко вскочил в седло. — Вы только не сильно рассчитывайте. Боюсь, не отдадут вам Крым большевики.

— Чого ты так думаешь?

— Я не думаю. Я знаю. На своей шкуре испытав их доброту. Чуть не расстреляли.

И, пришпорив коня, он уже на ходу крикнул:

— До встречи в Юшуни!

Его конвойные поскакали следом.

* * *

На рассвете следующего дня белогвардейцы перешли в наступление. Сначала они обстреляли позиции махновцев из орудий, а затем пошли в атаку. Но атака была какой-то странной, вялой. Солдаты просачивались сквозь проделанные в «колючке» проходы, пробегали метров двести и залегали. В сумеречном рассвете, в серой одежде, они сливались с серой землей, и их было почти не видно.

Следующая цепь прошла сквозь заграждения спустя короткое время, но дальше по полю не двинулась.

Командиры, лежавшие рядом с Каретниковым, заметив нерешительность дроздовцев, стали его уговаривать:

— Давайте вдарим, Семен Мыкытовыч!

— Пора, ей-богу!

— Шо оны таки дохли! — размышлял Каретников. — Не выспалысь, чи шо?

— Карасин кончився! Готовляться сдаваться!

Дальше случилось и вовсе странное. Первая цепь продолжала лежать, а вторая столпилась у проходов и то ли что-то там делала, то ли яростно спорила. Голосов слышно не было.

— Самый раз, Семен Мыкытович!

— Ну, разрешите! — упрашивали Каретникова командиры.

— Не спешить, не на пожар! — И, словно смахнув с себя сонную дурь, Каретников поднес к глазам бинокль, долго всматривался во вражеские позиции: — Ничего не понимаю! Не то собираются в атаку, не то раздумалы! А ну, у кого глаз острый? Шо оны там около «колючки» колдують?

Один из командиров стал всматриваться в бинокль.

— Ну шо там?

— Не пойму. Вроде як «колючку» снимають… Точно, столбци валяють.

— Видать, подкрепление ждуть. Массой хотять нас задавить, — предположил Голиков.

— Так може упредым? — с надеждой спросил кто-то из командиров. — Пока подкрепление не подойшло.

— А если якась хитрость? Сперва разберемся, шо оны там затевають.

Но на вражеских позициях ничего не менялось. Солдаты валили на землю столбцы, неторопливо, как крестьяне перед севом, по-хозяйски взад-вперед ходили по полю.

— Похоже, «колючку» скатывають.

— Экономисты, заразы. Шоб добро зря не пропадало.