Расстрельное время

«Пустое! — подумал он. — Какой теперь в этом смысл?»

— Ваше превосходительство, — напомнил о себе Шатилов. — Просит принять Слащев.

— Что ему нужно?

— Не сказал. Говорит, по крайне важному делу.

— Просите, — велел Врангель.

Слащев словно услышал слова главнокомандующего. Возможно, он даже стоял возле двери в ожидании и вошел сразу же, едва Врангель велел его принять.

— Ваше превосходительство, я не отниму много времени. — Торопливо сказал он и, бросив короткий взгляд на Шатилова, попросил: — Если можно, тет-а-тет…

— У меня нет секретов от Павла Николаевича, но если вам так удобнее — пожалуйста.

Шатилов вышел.

Слащев в этот раз был одет в свой обычный генеральский костюм, выглядел опрятно, без обычной для него экзотики. Чувствовалось, что он готовился к этой встрече и, вероятно, хотел сказать что-то очень важное.

— Я коротко, Петр Николаевич. Я всё знаю. Я только что вернулся из-под Таганаша, с самой гущи боев, — взволнованно сказал он. — Большевистские войска обескровлены. Бои за Крымский перешеек дались им нелегко. Сейчас самое время предложить им перемирие при условии, что Крым останется в наших руках. Я убежден, они пойдут на это. Россия огромна. Что им этот крохотный кусок земли? Так, игрушка в детских руках. Петр Николаевич! Ваше превосходительство, сделайте этот шаг! Я готов лично участвовать в переговорах!

На протяжении всей этой взволнованной речи Слащева Врангель продолжал рассматривать карту. Когда Слащев смолк, он, не оборачиваясь, глухо сказал:

— Поздно!

Он неторопливо прошел к столу, переложил с места на место какие-то бумаги и, подняв голову, глядя Слащеву в лицо, повторил:

— Поздно, Яков Александрович!

— Но, ваше превосходительство, нельзя упускать…

Какие ещё доводы намерен был высказать Слащев в пользу заключения мира с большевиками, Врангель слушать не стал. Он оборвал его на полуслове:

— Я вас более не задерживаю.

Слащев гневно взглянул на главнокомандующего:

— Даже в карточной игре, Петр Николаевич, не имея козырей, всё же играют до последнего.

— Извините, в карты я не играл даже в молодости. Некогда было. Воевал. Но до последнего солдата воевать не имею морального права.

Слащев понял: Врангель уже принял решение, и изменить его никто не в силах. И он вышел.

Оставшись один, Врангель долго ходил по кабинету. На карту он больше не взглянул. Потом присел к столу, стал что-то торопливо писать.

Через какое-то время он вызвал адъютанта и попросил пригласить к нему Шатилова. Ожидая дальнейших указаний, Шатилов не покидал свой кабинет и явился сразу. Уваров хотел оставить их наедине, но Врангель жестом остановил его.

— Садитесь, Павел Николаевич. Я не буду предварять только что мною написанное. В этом нет необходимости. Сегодня же этот документ должен быть размножен и распространен.

Врангель ещё раз бегло просмотрел написанное, что-то на ходу поправил и стал читать:

— Русские люди! Оставшаяся одна в борьбе с насильниками, Русская армия ведет неравный бой, защищая последний клочок русской земли, где ещё существует право и правда.

Голос Врангеля звучал устало и грустно. Уваров, который давно и хорошо знал командующего, никогда, ни разу не видел его в таком удрученном состоянии. Решение, которое он сейчас зачитывал, видимо, далось ему нелегко.

Слушая, Шатилов уже догадывался о решении Врангеля. И сейчас он подумал о том, какая же тяжкая ноша ложится на его плечи: до конца сохранить порядок в войсках, не превратить уход армии из Крыма в беспорядочное и унизительное бегство.

Врангель снова что-то вычеркнул в тексте и торопливо вписал новое. После этого продолжил читать:

— В осознании лежащей на мне ответственности, я обязан заблаговременно предвидеть все случайности. По моему указанию приступаем к эвакуации и посадке на суда в портах Крыма всех, кто разделяет с армией её крестный путь: семей военнослужащих, чинов гражданского ведомства с их семьями и остальных лиц, которым могла бы грозить опасность в случае прихода врага.

Армия прикроет посадку, памятуя, что необходимые для её эвакуации суда уже стоят в полной готовности в портах, согласно установленному расписанию. Для выполнения долга перед армией и населением сделаю всё, что в пределах сил человеческих.

Дальнейшие наши пути полны неизвестности. Другой земли, кроме Крыма, у нас нет. Нет и государственной казны. Откровенно, как и всегда, предупреждаю всех о том, что их ожидает.

Он поднял глаза на своих слушателей и последние строки не прочитал, а произнес вслух по памяти:

— Да ниспошлет Господь всем силы и разума одолеть и пережить русское лихолетье. Генерал Врангель…

Врангель встал из-за стола.

— Вот и всё! — устало сказал он. — Осталось самое тяжелое: эвакуация.

— Неужели не осталось ничего иного? — спросил Шатилов.

— Этот вопрос задаете мне вы — начальник штаба? — укоризненно сказал Врангель. — Всяческие фантазии пусть остаются влюбленным. И Слащеву. Нам же с вами надлежит исходить из суровых реалий.

— Да, конечно. Я понимаю, — торопливо согласился Шатилов. — Я и сам кое-что набрасывал, для памяти. Но не думал, что когда-нибудь пригодится. Сейчас принесу.

— Не торопитесь!

Врангель передал прочитанное Уварову:

— Пожалуйста, Михаил Андреевич, найдите в городе типографию, пусть напечатают хотя бы двести экземпляров. И пусть позаботятся, чтобы шрифт был крупный и текст хорошо читаем.

— Я понял, ваше превосходительство, — и Микки пошел по кабинету к выходу.

Врангель остановил его уже у двери:

— К завтрашнему утру это письмо должно быть распространено по Крыму.

— Будет исполнено, ваше превосходительство! — и адъютант вышел.

Оставшись наедине с Шатиловым, Врангель вернулся к прежнему разговору:

— Правильно ли вы поняли смысл моего письма, Павел Николаевич? Это ещё не конец борьбы. Мы продолжим её. Но солдаты и офицеры, уверенные в безопасности своих семей, станут действовать более самоотверженно. Даже если мы не выиграем это сражение, у нас все же появится время для спокойной, без паники, эвакуации лиц означенных мной категорий.

— Я рад услышать эти слова, ваше превосходительство, — тихо, но с некоторой экзальтацией, прошептал Шатилов. — Безусловно силы у армии утроятся. И, быть может, нам всё же удастся отстоять Крым.

— На всё воля Божья… — как-то неопределенно сказал Врангель и после небольшой паузы вдруг заговорил иным, уверенным и решительным, голосом: — Думаю, следует перебросить в район Юшуни Третий Донской корпус и конный корпус Барбовича. Причем корпус Барбовича разумнее всего направить в стык между Пятьдесят первой и Пятнадцатой большевистскими дивизиями. — Врангель подошел к карте, взмахнул над нею карандашом. — Здесь против нас стоят махновцы. Надеюсь, Барбович легко смахнет их в Сиваш. А донцы и дроздовцы зайдут большевикам с флангов.