Рассвет над океаном

— Что здесь происходит, мистер Обманутые Ожидания? Какого чёрта меня сюда запихали?

— Именно здесь твоё место, Сорок Третья, — шипит он в ответ.

— Триумвират в курсе… наших перестановок?

— Им сообщили, что мисс Паркер тяжело заболела и помещена в клинику.

— Я действительно больна. Мне нужен врач.

— Ты получишь врача. Но только после того, как скажешь мне правду.

Им что, известно про нас с Джародом?!

— Какую правду?

— Откуда ты узнала, что ты — не Паркер?

Перевожу дух. Неизвестно. И не будет известно. Ничего нельзя говорить! Лги и отпирайся, и постарайся быть убедительной.

— Оттуда же, откуда и ты — из анализа, который меня заставили сделать сегодня ночью.

— Врёшь, Сорок Третья! Ты ещё до него сказала, что ты мне не дочь.

— Это была фигура речи, мистер Обманутые Ожидания. Я сказала так, потому что меня мутило от мысли, что мой отец — ты.

— Неужели я настолько отвратителен?

— Ты чудовище. И ты убил мою мать.

Его лицо искажается странной болезненной гримасой, по щеке пробегает нервный тик.

— Врёшь, Сорок Третья! — произносит он снова. — Как ты узнала то, чего не знал никто, даже я?

— Я не знала. Просто совпадение.

— Откуда на твоей руке след от иглы?

— Инъекция обезболивающего. У меня была мигрень.

— У тебя не бывает мигреней. Отдавала свою кровь на экспертизу, не так ли?

— Нет.

— Куда отдавала? В лабораторию Центра?

— Не отдавала, болван, сколько можно повторять?!

— Чей генетический материал ты взяла для анализа? Мой? Где ты его взяла?

— Я не брала ничьего материала и никуда не отдавала свою кровь. С какой стати ты мне не веришь?

— Потому что ты врёшь!

Он тяжело дышит. Я тоже задыхаюсь, перед глазами опять начинает темнеть.

— Хорошо, допустим, вру. Допустим, я где-то раздобыла твою кровь и попросила сделать экспертизу. И что? Это преступление?

— Генетикам запрещено брать у мисс Паркер кровь для анализа, не поставив меня в известность. Мою кровь нельзя получить из банка без моей санкции. Я должен знать, кто нарушил все мои распоряжения.

— Никто не нарушал твоих долбаных распоряжений…

Хватаю воздух ртом, захлёбываюсь кашлем и болью.

— Пей! — Рейнс суёт мне в руки кружку.

Проглатываю холодное пойло, когда-то считавшее себя травяным чаем. Ложусь и закрываю одеялом ноги. Мой несостоявшийся папаша теперь смотрит на меня, как на машину, которая сломалась в безлюдном месте посреди ночи.

— Я пришлю тебе врача. Продолжим наш разговор позже.

По крайней мере, я нужна им живой! Слабое, но утешение.

Через несколько минут приходит Салливан. А я-то надеялась никогда больше не увидеть его рожу!

— Ай-ай-ай, дорогая Сорок Третья! — растекается он в улыбке, подавая мне градусник. — Я ведь ещё вчера велел вам выпить горячего чаю и аспирина. Что же вы пренебрегли моим советом?

Тридцать девять и восемь.

— Будьте добры, сядьте и расстегните платье. Я вас послушаю.

Дышите… Не дышите… Он трогает меня кружком фонендоскопа и улыбается всё слаще.

— Мисс Паркер, самая красивая и самая недосягаемая женщина в Центре — так о вас говорили. Оказалось, и не Паркер, и не такая уж недосягаемая, — хихикает гаденько. — Но красотка, конечно — хоть в этом не ошиблись!

— Вы забываетесь, доктор!

— Нет, милочка, это вы забываетесь. Забываете о своём новом статусе. Но вы быстро привыкнете, тем более, что другого врача у вас теперь не будет. Лягте, пожалуйста, и откройте живот.

От него всё так же пахнет ацетоном и потом. Сочетание этого запаха, приторной улыбки, липких суетливых прикосновений и острого жёсткого взгляда — омерзительно. Руки опускаются чуть ниже, чем должны, и задерживаются там чуть дольше, чем следует.

— Мистер Салливан!..

Убираю его руки и поправляю то, что он назвал «платьем».

— Как официально, моя красавица! Зовите меня просто: доктор Глен. Нам с вами предстоит познакомиться очень, очень близко.

Он встаёт, в тот же момент дверь отворяется вновь, впуская мистера Рейнса.

— Пневмония. Двусторонняя, — сообщает Салливан.

— Хуже не придумаешь, — сплёвывает Рейнс, не глядя в мою сторону. — Поставьте её на ноги побыстрей, вы же знаете, как я не люблю задержек!

Оба исчезают. «Доктор Глен» возвращается вскоре с ампулами и шприцами. Делает мне несколько уколов, и я проваливаюсь в темноту без сновидений.

31. Джарод. 15 апреля, понедельник, раннее утро

Я снял номер в единственной гостинице Марштауна, крошечного городка, опасно близкого к Центру — обшарпанную пыльную комнату с видом на задворки супермаркета и мусорные баки. Сколько в моей жизни было таких комнат; сколько апартаментов в дорогих отелях; сколько арендованных квартир! Разница — только в цене и в количестве пыли… нигде, ни разу мне не довелось почувствовать себя дома. Ещё вчера я надеялся, что теперь, наконец, у меня появится дом. Неважно, какой и где — яхта, затерянная в Атлантическом океане или коттедж в пригороде Мюнхена, да пусть хоть шалаш в экваториальном лесу, главное, что там будет Мия. С самого утра я старался не вспоминать о ней, чтобы не впадать в панику и не жалеть о потерянном времени, но в этот миг воспоминания, сожаления и страх обрушились на меня лавиной. Я сел на продавленную скрипучую кровать и только тогда понял, как сильно устал.

Спать, Джарод, спать, в таком состоянии от тебя всё равно никакого толку!

Мне очень редко снятся сны, но сегодня, стоило опустить голову на подушку, перед глазами замелькали жуткие картинки, как будто выхваченные прожектором из темноты. Миины руки в наручниках, посиневшие ногти, сломанные пальцы. Её лицо с запавшими глазами и заострившимся носом, электроды на шее и на висках. Клетка, и на полу — хрупкая скрюченная фигурка, припавшая спиной к решётке. Лайл в белом костюме, требующий, чтобы «сестрёнка» встала перед ним на колени. Голос Мии, твердящий на одной ноте: «Нет нет не верю я не верю не хочу…» Сон, липкий и тяжёлый, как камедь, не принёс отдыха; пробуждение не принесло облегчения. Первая мысль, пришедшая, когда я очнулся в тревожных и зыбких сумерках: реальность может быть куда мрачнее моих кошмаров!

Ну-ка, давай, бери себя в руки! Раскиснуть — худшее, что ты сейчас можешь сделать! Человек, переставший спать и есть от боли и страха, утративший ясность ума и быстроту реакции, никого и ниоткуда не спасёт.

И я решил думать только о хорошем. Вспоминать счастливые часы, которые у нас были. Представлять счастливые годы, которые у нас будут. Будут, чёрт возьми, будут! Дом под Мюнхеном. Два этажа, светлые стены, рыжая черепичная крыша. Ухоженный маленький сад, деревянная веранда. Просторные комнаты, солнце на тёплом золотистом паркете. Запах кофе и свежей выпечки. И Мия, только что вставшая с постели, в коротком шёлковом халатике и босиком, подставляет утреннее сонное лицо моим поцелуям.