Рассвет русского царства

Боярин ненадолго задумался.

— Вот что. Я пришлю к тебе своего холопа. Он строил мне печь. Это будет мой подарок за сына. Согласен? — Он сделал паузу. — Или быть может всё-таки выберешь кольчугу?

«Так вот чем боярин хотел со мной отдариться!» — сообразил я. Прежде, чем ответить, я подумал. И Ратибор не торопил меня с решением, внимательно смотря на меня.

— Барин, как бы мне не хотелось кольчугу, но печь нужнее. А саблю я всегда с боя смогу взять.

— Да будет так, Митрий, — протянул он мне руку, которую я тут же пожал.

* * *

Вечером я всё рассказал Григорию.

— Боярин печь переделывать будет? У нас? Я правильно понял?

— Да.

— За что?

— За то, что Глеба спас.

— Чем тебе старая не угодила?

Я нахмурился.

— Это шутка такая? — спросил я.

Теперь настала очередь Григория хмуриться.

— Что тебя не устраивает?

— Отец, да многое! Посмотри, как мы живём! Ни хозяйства, ни дома нормального. Скоро придут холода, а у нас стены дырявые. Запасов еды нет. — Я сделал паузу. — Скажи, как мы будем выживать? А?

— Как-то до этого жили…

Я просто не мог подобрать слов. Григорий и хозяйство, эти два понятия были не совместимы.

— Отец, может, нам стоит отложить покупку брони для меня, и подумать о нашем быте?

— Сын, я воин. И воином помру! А тебе следует определится кто ты. Воин или серв. — Он поднялся из-за стола и, хлопнув дверью, вышел на улицу.

Хотелось крикнуть ему вдогонку: велика честь, воину сдохнуть от голода. Но хорошо, что хватило разума промолчать. Всё-таки тринадцатилетний парень в этом время не смел так разговаривать с отцом. За это можно было хорошенько схлопотать.

* * *

Уже на следующий день пришли мастера. Двое холопов. Они поклонились мне, и сказали, что их прислал барин.

Осмотрев нашу печь, покачали головами, поговорили между собой.

— Переделывать будем, — сказал старший, обращаясь ко мне. — Трубу ставить. Дня три работы, может, четыре.

Конечно, хотелось быстрее. Но сам бы я точно не справился быстрее. Поэтому дал согласие делать. И попросил сделать печь поближе к стене. Так сказать, чтоб места не занимала так много.

Они принялись за дело. Разобрали верхнюю часть печи, начали выкладывать кирпичи, формируя дымоход. Во второй день, они привели ещё троих человек. Те таскали камни, замешивали глину, и заодно разбирали крышу, которую, как выяснилось, тоже нужно ремонтировать.

Я сговорился с ними, что если они отремонтируют её, то я приготовлю им свою фирменную рыбу, о которой, к слову, уже пошла молва по нашему селению.

Поэтому на третий день я пошёл на рыбалку. И то ли погода стояла не та, то ли побывал на моём месте кто-то чужой и выловил всю рыбу сетями, но я смог поймать всего десять рыбёшек. В итоге, закоптив их, отдал холопам.

Мастера разожгли в печи несколько лучин. Дым пошел вверх, прямо в трубу, вышел наружу через колпак. И самое главное, в избе не было ни дымка.

Я стоял, глядя на это, и не мог поверить.

— Готово, — сказал старший мастер, вытирая руки. — Через пару дней можете смело топить. Дыма больше не будет.

На следующий день, вечером мы с Григорием сидели у печи. Все это время он провёл у Глафиры. И домой не возвращался. Мы виделись с ним на утренних тренировках, но ко мне он не подходил. Обиженку из себя строил.

— Ты был прав, — нарушил он тишину. — Эта печь лучше.

— Нам ещё и крышу поправили.

— Ясно, — сказал он, после чего пошёл спать к себе.

Получалось, про печь он согласился, а вот вопрос, что кушать будем с наступлением холодов, ничего не объяснил. И что-то мне подсказывало, что этот вопрос мне тоже придётся решать самостоятельно.

Глава 8

Прошло три недели с тех пор, как боярин Ратибор объявил о своей поездке в Нижний Новгород.

Я сидел на крыльце, затачивая новые крючки, сделанные по моей просьбе Артёмом, когда услышал знакомый голос отца.

— Митька, — позвал Григорий из дома. — Иди сюда.

Я отложил точильный камень и зашел внутрь. Отец стоял у печи, разглядывая свою кольчугу. Поправлял кольца, проверял на разрывы. Видимо, готовился к поездке.

— Слушаю, — сказал я.

Григорий не поднял глаз.

— Завтра к нам переедет Глафира с детьми.

Я замер.

— Что? — переспросил я, не веря своим ушам.

— Я сказал. Ты услышал.

Я посмотрел на избу. Четыре на шесть метров. Две лавки, печь, немного свободного пространства. И сейчас сюда должны въехать ещё трое? Что за бред…

— Отец, — начал я осторожно. — Но… здесь же места мало. Нас двое, а станет пятеро. Как мы…

— Разместимся, — оборвал меня Григорий. — Не впервой. Раньше вчетвером жили, когда мать с Ивашкой были живы.

— Но…

— Никаких «но», — отец наконец поднял глаза. — Или ты поперёк отцовской воли решил идти?

— Нет. — ответил я, но хотел сказать совершенно другое. — Просто, ответь… как мы зимовать будем? Запасов нет. Еды на двоих едва хватает, а тут ещё трое ртов.

Григорий отвернулся, продолжая осматривать кольчугу.

— Как-нибудь проживем. До этого ведь жили.

— «До этого жили, — подумал я с горечью. — И чуть не подохли от голода прошлой зимой, судя по воспоминаниям Митьки. После нападение татар, когда они увели наш скот и холопов, мы так и не восстановили материальное положение. И Григорий никак этому не способствовал.»

Я сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

— Отец, может… может, стоит отложить покупку брони? Потратить деньги на запасы? На кур, на зерно, на…

— НЕТ! — рявкнул Григорий, оборачиваясь ко мне. — Сколько раз повторять?! Броня, это твоя жизнь! Без брони ты в первом же бою погибнешь! — Я промолчал, и отец продолжил. — Я ухожу к Глафире. Помогу ей собраться. Завтра переедет. — он ушел, хлопнув дверью.

Я остался один в избе, сжимая кулаки так сильно, что костяшки побелели.