Рассвет (сборник)

— Минуточку! — чуть не подпрыгнул Виктор. — Понимаете, не мог я сразу, ну, в общем, открыть всего…

Он наклонился к Светлане и что-то зашептал.

Глаза секретаря заискрились улыбкой.

— Это другое дело… Что за разговор… В таком случае, конечно, с нашей стороны возражений не будет, — сказала она.

Радостно возбужденный, Виктор выскочил в коридор. Несколько человек сразу потянулись к нему, но Виктор заметил Галю и бросился к ней.

— Галочка, ты уже пришла? А я хотел за тобой бежать. Ты, знаешь, мы едем вместе в колхоз «Рассвет». Товарищи, прошу пропустить ее вперед, потому что нас уже машина ждет, — соврал Виктор и подтолкнул Галю к двери.

Никто не возражал.

Глава пятая

Утром из колхоза за Галиной и Виктором пришла грузовая автомашина. Обоим не хотелось сидеть в душной кабине, и они расположились в кузове на скамейке. Тут же стояли и чемоданы.

Машина тронулась.

Мимо проплывали знакомые с детства дома, которые почему-то теперь казались старше и ниже, чем раньше.

— Прощай, школа! — поднялся Виктор и помахал рукой.

Только теперь, провожая взглядом светло-розовый фасад школы, где были знакомы все уголки, Галя почувствовала, как ей жаль расставаться с родным городом. Куда она едет? Зачем?

Захотелось выпрыгнуть из машины на горячий тротуар, пройтись по знакомым улицам, вернуться домой, где остались отец, мать, тетя Фрося… Но машина, время от времени недовольно чихая мотором, мчала ее все дальше и дальше от всего, что было ей дорого…

Из кабины послышалась тихая протяжная песня. Шоферу безразличен ее родной город, ее любовь к нему. Он пел, безбожно фальшивя, и, наверное, с радостью покидал эти улицы, где надо было часто сдерживать бег машины, следить за светофорами, стоять на перекрестках. Видимо, рад, что едет в какой-то далекий колхоз «Рассвет» и потому, едва выбравшись на окраину, погнал машину на большой скорости.

Галина опустила голову.

— Ты что, плачешь? — с тревогой спросил Виктор.

— Нет. Это ветер…

— Возьми мои очки, в них удобнее.

Галина молча взяла очки.

— Выше голову, Галочка! — с воодушевлением заговорил Виктор, чтобы подбодрить девушку, — зачем горевать? Плюнь на все — береги здоровье. Впереди — вся жизнь! Жизнь, Галочка, — это счастье. Неудержимый бег вперед. Погляди вокруг… Вот так летел бы и летел вперед на этой машине. Как меняются пейзажи, сколько новых впечатлений… Какой полет фантазии порождает это движение! Какие чувства вызывает и навевает оно!.. Ты слышишь меня, Галочка?

— Слышу, — почему-то улыбаясь, ответила она.

— Надо любить жизнь. Надо уметь быть счастливым. Человек рожден для счастья! В жизни, Галочка, нужно быть оптимистом, — бодро продолжал Витька.

Километров в пятнадцати от города грузовик свернул с шоссе и побежал по неровной грунтовой дороге, тянувшейся между полями пшеницы. Позади клубилась пыль. Машина то и дело наклонялась на ухабах, Виктора и Галину бросало от одного борта к другому, а шофер, равнодушный ко всему на свете, тянул свою бесконечную песню. Слов было не разобрать, слышался только мотив, убаюкивающий, протяжный и печальный. Песня напоминала что-то давно отжившее, извозчичье.

Целый час подпрыгивали на размытой дождями и разбитой колесами дороге. Поля кончились. Машина свернула с дороги и помчалась прямо по степи.

Приятно так ехать. Не слышно ни стука, ни скрипа. Колеса катятся мягко, бесшумно. Отпусти руль, и все равно машина будет мчаться прямо вперед — ничто ее не остановит.

Несколько минут ехали вдоль извилистой котловины, по дну которой когда-то, много-много лет назад, бежала река. На пологих берегах то тут, то там проглядывали бурые, ячеистые глыбы ракушечника.

— Гляди, гляди! — закричал Виктор, вытянув руку.

На серой равнине Галина не сразу увидела два рыжих пятна. Это играли лисицы. Догоняя друг друга, прыгали, кружили в своем зверином танце.

— Ату-у-у! — закричал из кабины шофер и пронзительно свистнул. Звери на секунду замерли и мгновенно исчезли, словно провалились сквозь землю. Через минуту из кабины снова послышалась песня.

До самого горизонта раскинулась степь, серая, словно вытертое сукно шинели. Она двигалась навстречу, плоская, однообразная. Далеко впереди слева серыми колтунами застыла овечья отара, и чабан, смешно перебирая ногами, постепенно отплывал в противоположную своему движению сторону.

Какая-то птица, раскинув крылья, долго летела над машиной, потом резко повернула назад и вскоре исчезла.

На ярко-голубом утреннем небе еще виднелся прозрачный серп Луны. Казалось, что кто-то протирал тряпкой стеклянный купол и не смог отмыть прилипшую бумажку.

Степь… Веками неуемные ветры резвились здесь серыми шарами перекати-поля, и нигде, вплоть до предгорных лесов, им не за что было зацепиться. Рано весной степь облачалась в зеленый бархат, но уже в начале лета ее роскошное одеяние бледнело, и она снова превращался в унылую, выжженную солнцем равнину с твердой, словно одежная щетка, травой.

Галина долго всматривалась в эту первозданную девственную степь, и ей казалось, что такой же она была и десять веков назад, и двадцать.

«Вот где нужна наша энергия и неутомимые руки!» — подумала она.

Девушка представила на минуту, что впереди, до самого горизонта, тянутся массивы виноградников и садов, и вздохнула. Ей даже показалось, что степь дыхнула на нее каким-то неуловимым благоуханием плодов.

«Правду говорит Витя — человек рожден для счастья. А что такое счастье?..»

Девушка долго смотрела на плоскую равнину и рисовала сказочную картину. Асфальтированные дороги пролегли между садами, над которыми вздымаются белокаменные дворцы, и песня, легкая, безудержная песня, звенит надо всем.

Галина не видела, как Виктор с любопытством и восхищением наблюдает за ней.

Наконец он не выдержал, спросил:

— О чем мечтаешь?

Она вздрогнула, глубоко вздохнула.

— Скажи, Витя, о чем ты сейчас думаешь?

— Как это о чем?

— Ну, что навевает на тебя эта степь, когда ты смотришь на нее?

— А-а, — засмеялся Виктор. Он несколько минут молчал, собираясь с мыслями, потом порывисто почесал затылок.

— Я думаю, что жизнь человеческая должна быть вот такой же просторной и ровной, как эта степь, чтобы куда бы ни оглянулся, — везде ясно видел горизонт. Жизнь, Галочка, — это движение. А движение неодолимо и неумолимо. Ему, как и времени, нет препятствий. Все перед ним бессильно.

— Что-то непонятное ты говоришь…

— Непонятно? Это не я, а философия так говорит. Ты никогда не интересовалась этой наукой?