Рассвет Жатвы
Шрифт:
– Ты – настоящий профессионал! – восхищается Плутарх. – А теперь поспеши на свое место. Я поставлю мальчишку куда надо. – Пока Друзилла торопливо взбирается по ступенькам, он берет меня за локоть и шепчет: – Не глупи, парень, не вздумай снова облажаться. Стоит ей щелкнуть пальцами, и ты покойник!
Не знаю, как можно убить, щелкнув пальцами, и не хочу знать. В любом случае жить мне пока не надоело.
Плутарх ведет меня ближе к сцене.
– Вот здесь. Стой и жди, пока Друзилла назовет твое имя, потом спокойно поднимайся.
Я пытаюсь кивнуть. Голова раскалывается, мысли мечутся, словно камешки в консервной банке. Что случилось буквально пару минут назад? Что происходит прямо сейчас? В глубине души мне все ясно. Я – трибут на Голодных играх. Через несколько дней я погибну на арене. Пусть все это мне известно, такое чувство, словно я наблюдаю за Жатвой со стороны.
Оставшиеся зрители поднялись на ноги, но в себя так и не пришли. Люди тревожно перешептываются с соседями, пытаясь выяснить, что происходит.
– Эфир через тридцать секунд, – раздается из громкоговорителей. – Двадцать девять, двадцать восемь, двадцать семь…
– Заткнитесь! – визжит Друзилла на толпу, пока гример пытается припудрить ее потное лицо. – Заткнитесь, или я всех вас убью!
Словно в подтверждение угрозы стоящий рядом миротворец стреляет в воздух, и низко над площадью проносится планолет.
Шум мигом стихает, и я слышу, как в ушах у меня пульсирует кровь. Тянет пуститься наутек по примеру Вудбайна, но я помню, как свисали из пробитого черепа его мозги.
– …десять, девять, восемь…
Все на сцене вернулись туда, где стояли перед стрельбой: Луэлла и Мейсили, миротворцы и Друзилла, которая быстро рвет пополам бумажку Плутарха и кладет поверх кучи в стеклянном шаре.
Я оборачиваюсь за поддержкой к Бердоку и Блэру, но их, разумеется, и след простыл. Рядом стоит лишь парочка ребят помладше, да и те стараются держаться от меня подальше.
– …три, два, один, и мы в эфире.
Друзилла притворяется, что вытаскивает бумажку с именем.
– И первый джентльмен, который будет сопровождать леди – это… Вайет Келлоу!
Я будто повтор смотрю: Вайет вновь поднимается на сцену все с тем же бесстрастным видом и послушно занимает свое место.
Рука Друзиллы для виду копается в шаре, затем с хирургической точностью вытягивает нужную бумажку.
– И наш второй юноша будет… Хеймитч Эбернети!
Продолжаю стоять в надежде, что это дурной сон, и я проснусь в своей кровати. Все пошло наперекосяк! Буквально пару минут назад я почти избежал этой участи. Собирался домой, потом в лес, свободный до следующего года.
– Хеймитч? – повторяет Друзилла, глядя прямо на меня.
Мое лицо заполняет весь экран над сценой. Ноги несут меня вперед. Камера переключается на Ленор Дав, которая прижимает руку ко рту. Она не плачет, так что Плутарх не получит свою душераздирающую сцену прощания. Только не от нее и не от меня. Они не смогут использовать наши слезы на потеху зрителям.
– Леди и джентльмены,
давайте вместе со мной поприветствуем трибутов из Дистрикта-12 на Пятидесятых Голодных играх! – Друзилла указывает на нас. – И пусть удача всегда будет на вашей стороне!Она начинает хлопать, и из громкоговорителей ей вторит огромная толпа, в то время как у нас в Двенадцатом аплодисменты довольно жидкие.
Я замечаю среди зрителей Ленор Дав, мы смотрим друг другу в глаза, и нас захлестывает отчаяние. Она опускает руку, прижимает к сердцу, и губы ее безмолвно шепчут: «Люблю, огнем горю!» Я отвечаю: «Я тоже!»
Пушки развеивают очарование. Конфетти сыпется дождем на меня, на сцену, на площадь. Я теряю Ленор Дав из виду среди блестящих кусочков бумаги.
Друзилла широко раскидывает руки.
– Счастливой вам второй Квартальной Бойни!
– Трансляция окончена, – раздается из динамиков.
В эфир дают Жатву в Дистрикте-11. Искусственные аплодисменты смолкают, и Друзилла с протяжным стоном оседает прямо на сцену.
– Великолепно! Браво, ребята! – кричит Плутарх, появляясь на краю сцены, и команда «Капитолий-ТВ» разражается громкими ободряющими возгласами. – Друзилла, без сучка без задоринки!
Друзилла приходит в себя и сдергивает свою шляпу-нарцисс, уцепив ее за ремешок под подбородком.
– Понятия не имею, как мне это удалось. – Она вытаскивает из ботинка пачку сигарет и закуривает, выдыхая дым через нос. – Будет что рассказать на столичных вечеринках!
Один из помощников появляется с подносом, уставленным бокалами с бледной жидкостью, и случайно предлагает и мне: «Шампанского?» – прежде чем осознает свою ошибку.
– Ой! Детям не положено!
Друзилла хватает бокал и замечает молчаливых и несчастных жителей Дистрикта-12, на которых падают остатки конфетти.
– Чего уставились? Грязные твари! Отправляйтесь по домам, живо! – Она обращается к миротворцу: – Уберите их отсюда, пока у меня волосы вонью не пропитались. – Она нюхает свой локон и кривится. – Слишком поздно.
Миротворец подает сигнал, солдаты начинают теснить толпу. Бердок с Блэром уходить не хотят, однако большинство зрителей спешат к соседним улочкам – они лишь рады поскорее убраться с Жатвы, пойти домой и обнять своих детей, а постоянные покупатели Хэтти – хорошенько напиться.
При виде миротворца, удерживающего Ленор Дав, я ударяюсь в панику. Почему я не вмешался раньше? Почему ждал до последнего и оказал открытое неповиновение солдату? Неужели я испугался? Растерялся? Или просто спасовал перед человеком в белой форме? Теперь мы оба обречены. Миротворцы достают наручники, и тут поспевают Кларк Кармин с Тэмом Янтарем. Они разговаривают с ним быстро и по-тихому, вроде бы суют деньги. К моему облегчению, миротворец оглядывается, отпускает ее и уходит. Ленор Дав рвется ко мне, но дядюшки поспешно заталкивают ее в боковую улочку.