Рай без памяти (илл. А. Иткина)

Мы стояли, взявшись за руки, невидимые друг другу, топтались и молчали. Каждый мучительно соображал: «Что же дальше?» В общем-то, сомнений не было: надо идти. Стоять и ждать «видения, непостижного уму», явно бессмысленно. Красный кисель придуман не для нас и не минуту назад. Он чему-то служит в этой дьявольской кухне, как и огненная каша под магнитной пленкой «Генисаретского озера». Но куда идти? В какую сторону? Мы оказались в нелегком положении витязей на распутье: направо пойдешь — в беду попадешь, налево двинешься — с бедой не разминешься. Беда не беда, как говорится, но идти наобум было страшновато.

Молчание нарушил Зернов:

– Стоянка отменяется. Пошли.

– Куда?

– Куда глаза глядят, если применимо сейчас это понятие.

Мы двинулись ощупью, как слепые, крепко взявшись за руки, долго пробуя ногой пол, прежде чем сделать очередной шаг. Невольно вспомнилось когда-то прочитанное: «Я спотыкаюсь, бьюсь, живу, туман, туман — не разберешься...» Сколько времени мы шли? Полчаса? Час? Я перестал ощущать время, как запертый в сурдокамере. Не всякий кандидат в космонавты выдерживает это испытание, оставленный один на один со своими мыслями, страхами и надеждами.

Куда мы шли, а вернее, плыли в этом желе, я не знал. Просто шел, механически перебирая ногами, чтоб только не останавливаться, не терять ощущения реальности. Внезапно Зернов, шедший впереди, отшатнулся.

– Что случилось?

– Некуда дальше — стена.

– Так иди сквозь. Это же кисель.

– Был кисель. А сейчас резина. Я кулак отшиб.

Я попробовал пройти и наткнулся на нечто твердое, как протектор.

– Значит, назад под купол?

– Подождем, — философски заметил Зернов. — Стена у «Генисаретского озера» тоже не сразу открылась. Повторим опыт Мартина.

– Какой опыт?

– Прислонюсь. — Он помолчал. — Провалюсь — подам голос. Все на ощупь, как в стране слепых. Небольшое удовольствие для зрячего.

– А как вы догадались, что стена именно здесь? — спросил Мартин.

– Логически. Если сзади вход, впереди выход.

– А если это не выход?

– Будем его искать.

– Перспектива снова бродить в багровом тумане мало прельщала. Я уже хотел было объявить об этом Зернову, как он закричал:

– Стена открылась! Скорее!

– Шаг вперед — и плотный багровый газ снова сменился розовой дымкой, в которой все стало видно — и наши сцепившиеся в тревоге руки, и наши лица, на которых радость боролась с только что пережитым испугом.

Глава XXV ШАГИ ПО ЛИЦУ

Перед нами был зал большой и высокий, как закрытый теннисный корт стадиона «Динамо». Холодный и мрачноватый, он освещался множеством нелепых светильников, в беспорядке расставленных на полу. Они напоминали бесформенные мешки, набитые чем-то вязким и блестящим, как рыбья чешуя. Она и была источником этого холодного серебристого света, позволявшего видеть привычно красные стены зала, его неровный, но твердый пол и растекшееся золотое пятно посреди, такое большое, что, казалось, здесь вылили, по крайней мере, цистерну золотой краски, которой подновляют изделия из папье-маше в декорационных мастерских Большого театра.

Не скрою, это было красиво: мерцающие серебряные фонари и гигантская золотая монета, небрежно брошенная Гулливером на черный пол Лилипутки.

– Усиление пульсации, — подметил Зернов. — Что это? Начало нового действия?

– Ты о чем?

– «Мешки» пульсируют.

Я присмотрелся. «Мешки» действительно пульсировали, но не все и по-разному. Пульсация одних походила на равномерное и медленное дыхание, словно в них периодически то накачивали, то выпускали воздух. Другие «дышали» часто и неровно, а серебристое сияние в них в такт этим «вздохам» то усиливалось, то слабело, почти угасая. Лишь еле заметные искорки пробегали тогда по гладкой коже «мешка».

– А вдруг они живые? — насторожился Мартин.

– Любопытная штука, — продолжал, не слушая его, Зернов. — Посмотрите-ка сюда: у стены, третий слева.

С третьим слева «мешком» происходило действительно что-то странное. «Дыхание» его стало мелким и частым, вероятно, больше ста «вздохов» в минуту, а мерцающее сияние превратилось в ровный, особенно яркий свет. И оно все усиливалось, а «мешок» уже не дышал, он словно подскакивал на месте, и скачки с каждой секундой становились все отчетливее. И вдруг он, сорвавшись с места, большими прыжками стал продвигаться вперед, лавируя между светящимися собратьями.

Он направлялся к золотому пятну, с каждым разом удлиняя прыжок. Зернов схватил меня за руку и даже пригнулся, наблюдая за ожившим светильником.

– Сейчас, сейчас... — бормотал он, — ну, еще немного, еще...

И, словно услышав его слова, «мешок» сделал гигантский прыжок, точно опустившись на золотое пятно. Пульсация его тут же прекратилась, он вспыхнул уже не серебристым, а белым, как от накала, светом — и пропал. Загадочно и бесследно, будто его не было и в помине.

– Финис, — по привычке сказал Зернов. — Ну, а где следующий?

Он явно не удивился ни поведению взбесившегося «мешка», ни его загадочному исчезновению. В глазах его я читал только любопытство — не праздное любопытство зеваки, охочего до необычных зрелищ, а пытливое любопытство ученого, встретившегося с Неведомым.

– Куда же он делся? — спросил Мартин.

– Сгорел в пещи огненной, — сказал я.

– Она же холодная.

– А ты пощупай.

– Что-то не хочется, — засмеялся Мартин.

– И не советую, — вмешался Зернов, — не подстрекай, Юра. Все здесь сложно, необычно и небезопасно. Может быть, даже очень опасно. Экспериментировать не будем, тем более что готов еще один подопытный кролик.

Еще один «мешок» в точности повторил действия своего предшественника. Так же медленно разгорался, лихорадочно пульсируя и подпрыгивая, так же бодро допрыгал до середины золотого пятна, так же вспыхнул напоследок и пропал, не оставив ни гари, ни копоти.

– Мне кажется, — заметил Зернов, — что воздух у пятна должен нагреваться.

– Почему?

– Давай проверим.

– Может быть, не стоит, — нерешительно возразил я. — Кто знает, что это за фокусы!

Но Зернов уже пробирался к золотой кляксе, лавируя среди агонизирующих «мешков».

– Так и есть. — Он обернулся и помахал нам рукой. — Жара, как в парилке, и никаких ужасов!

Я последовал его примеру и сразу почувствовал, как нагревается воздух.

– Как ты догадался? — крикнул я Борису. — Оно действительно горячее.

– Опять промазал, — усмехнулся он. — Пятно само по себе отнюдь не горячее. — Он тронул ладонью край золота. — Ледышка. Горяч только воздух.

– Странно.

– Не очень. Телепортация сопровождается выделением большого количества тепловой энергии. Воздух мгновенно нагревается.