Рай тебя не спасёт
Шрифт:
Я поднялся из-за стола, всматриваясь в окно. Эта Огненная ночь оказалась короткой и закончилась за пару часов. Пламя слабело, но словно не умирало, а уходило под землю. Ждать своего часа. С неба упали первые хлопья пепла.
Чёрная точка на горизонте приближалась, превращаясь в крылатую фигуру с узнаваемыми чертами. При виде белых волос, развевавшихся на ветру, внутри беспокойно сжалось. Я открыл окно, позволяя Дарку не делать круг.
— Что случилось?
Друг тяжело дышал. Летел сюда из последних сил… Спешил сообщить нечто важное? Важное и неприятное, раз сейчас медлил, словно опасаясь моей реакции. Прежде чем заговорить, демон отвёл глаза. Я же слушал и не верил ушам. Этого не могло быть! Просто не могло!
— Что она сделала?!
Ева! Мерзавка!
Я схватил
Глава 27
Она проспала десять часов под сенью вековых вязов, в колыбели из мягкого мха. Ветер, убаюкивая, шелестел в кронах, что сплетались над головой тёмным пологом. Деревья охраняли её. Обступали со всех сторон, клонясь ветвями к земле. Между пушистыми стволами, покрытыми мхом, мерцала в лунном свете затянутая тиной вода. Спокойствие болот нарушали только клёкот охотящейся совы, да мерное кваканье ночных лягушек.
Она проснулась ночью, за час до рассвета, в самое тёмное время суток. В длинных волосах не запуталось ни веточки, ни травинки. Ни одно пятнышко не осквернило чистоту её платья. Десять часов земля наполняла усталое тело силой, питала и восстанавливала. Природа заботилась о своих дочерях: самые роскошные кровати не могли сравниться с периной из мха, даровать столь глубокий сон, исцелить, наградить гармонией и спокойствием.
С наслаждением втянув ночной воздух, Маир поднялась со своей зелёной постели. Она чувствовала себя здоровой и полной сил, живой. Лягушки затихли. Где-то в темноте ухнул филин. Кто-то шуршал в листве. На другом берегу болота мышь, спасаясь от совы, зарывалась в нору.
Мох пружинил под ступнями — лучший в мире ковёр. Бесшумная, Маир опустилась на поваленное дерево у воды. Коснулась мутной болотной жижи — и поверхность разгладилась, посветлела, стала несовершенным зеркалом.
Когда-то, тысячи лет назад, Маир была молода, но это время прошло: теперь она древняя ведьма на вершине своего могущества. Её черты заострились. Длинные волосы окрасились серебром. Стали как тот туман, что стелется над болотами на заре. Какими они были раньше? Каштановыми? С лёгкой рыжиной? С красноватым отливом? А может, чёрными, как чешуя подгорных драконов? Демоническая кровь не могла вернуть этим пепельным прядям цвет. Маир не выглядела старухой. И юной девой не выглядела тоже. Но важно ли, какое отражение показывает озёрная муть? Глупцы верят сказкам о том, что ведьмы гонятся за ускользающей молодостью, но эти синие жилки, голубоватые вены, которые то и дело проступают под истончившейся кожей, — неизбежная дань времени — волнуют чародеек постольку-поскольку. Есть нечто более ценное, что крадут у женщин неумолимые годы: они разрушают чародеек снаружи, но быстрее уничтожают их изнутри.
Да и что такое молодость? Недостаток. Отсутствие опыта, неогранённые способности, которые ещё предстоит развить. Юные ведьмы занимают нижнюю ступень в колдовской иерархии. Как и те, чьи лица исчерчены паутиной вздувшихся вен: только одарённые получают доступ к демонической крови.
Ведьма склонилась над водной гладью. Левую щёку покрывала сетка рубцов. Маир могла бы спрятать их под иллюзией, замаскировать магией. Но зачем? Этими отметинами она гордилась больше, чем потерянной красотой. В Болотах красота не имела ценности. В Болотах даже не было такого понятия. Какая разница, какого цвета глаза, если они позволяют видеть, какой формы губы, способные рождать заклинания? Красота бессмысленна, не несёт практической пользы. Шрамы же напоминают о том, что Маир сделала, чем пожертвовала ради собственной расы. Девять спасённых жизней — вот что означал этот ожог. Маир получила его во время войны, когда бросилась вытаскивать сестёр из огненной ловушки, устроенной демонами. Каждый раз, глядя в зеркало, касаясь пальцами жёстких белых бугров, ведьма ощущала удовлетворение: она не испугалась, сделала всё как надо, настоящая правительница, достойная Первой Тёмной.
В воздухе возник красный кристалл. Повинуясь взмаху руки, превратился в бокал, наполненный кровью. Два глотка — и синие жилки на лбу исчезли, ещё глоток — и разгладились наметившиеся складки, но ожоги остались,
и волосы серебрились в темноте, словно пепел. Как туман над мутной водой.Небо над головой, зажатое верхушками вязов, постепенно бледнело. Звёзды таяли. На нитях паутины блестели капли росы. Там, за деревьями, в чаще, где царил ночной сумрак, над землёй дрожали сотни зелёных блуждающих огоньков. Пахло сладкой утренней свежестью.
Ведьма разжала пальцы. Кубок снова обернулся кристаллом. Щелчок — и он начал таять, исчез. Затянутая тиной вода покрылась концентрическими кругами. Болотная зелень разошлась в стороны, и из глубины на Маир взглянула другая ведьма, бледная и едва живая от страха.
— Маир, все старейшины собрались в Грозовой башне. Пожалуйста, поторопись. Дэа увидела кое-что в Чаше. Кое-что, — губы женщины задрожали, — страшное.
Башня возвышалась над непроходимыми чащами и болотами, как обелиск на фоне грозового неба. Она кренилась и казалась заброшенной, разрушающейся без ухода. Это была единственная каменная постройка на земле ведьм. Никто в Башне не жил. Основание пошло ветвистыми трещинами. Часть крыши обвалилась, и дождь заливал верхние этажи. Открытая всем ветрам, Башня продувалась насквозь. По комнатам рыскали голодные сквозняки, хватали за щиколотки, трепали подолы платьев.
Как и другие ведьмы, Маир ненавидела замкнутые пространства — кирпичные гробы, в которых запирали себя люди и демоны. Но Башня… Башня для её расы была чем-то особенным. Вместилищем древней магии. Памятником. Талисманом.
— Слава Первой Тёмной, ты здесь!
Ведьмы-старейшины собрались в одном из пустующих залов, бледные, напряжённые, с искусанными губами. Казалось, никто из них не решался посмотреть на Маир. Потерянные взгляды скользили по комнате, как те зелёные огоньки над росистым мхом. За спинами была видна часть серой стены колодца.
Сердце древней чародейки сжалось в дурном предчувствии. Ноги налились тяжестью. Остро захотелось отмотать время назад, вернуться на уютную полянку, окружённую вязами, лечь на мох, забрать из земли столько сил, сколько та позволит.
Маир направилась к Чаше. Сёстры расступались перед ней в полном молчании. Тишина звенела. Луна освещала зал сквозь прорехи в крыше. Пальцы легли на каменный борт колодца. Дрожа, седая склонилась над тёмной водой — и привычный мир треснул, взорвался.
— О Хаос-разрушитель, — в отчаянии прошептала ведьма.
Глава 28
С каждым днём думать становилось тяжелее. Усталость копилась месяцами и размягчала, казалось, не только мозг, но и кости. Просыпаясь, Ева чувствовала себя обессиленной, не способной подняться на ноги. Орден ломал её. Всё чаще она ловила себя на желании сдаться.
Иногда казалось, что вместо головы у неё аквариум, полный золотых рыбок, иногда — что там, внутри, пусто и все рыбки лежат раздутыми брюхами кверху. Когда мысли не были камнями, то бултыхались, словно караси в луже, и всё, о чём она могла думать, — как пережить ещё один день. Она уговаривала себя: «Ещё один день. Ещё один день — и я позову демона. Потерплю ещё один день». Как будто ещё один день мог что-либо изменить. Но эта нехитрая мантра действовала. Готовая сдаться, она уговаривала себя подождать до вечера, потом до утра в надежде, что Аилин изменит решение или в голове чудом нарисуется план побега. Но пока ситуация выглядела безнадёжной. Чтобы выбраться, необходимо было думать, однако любое умственное напряжение требовало неимоверных усилий.
Когда пленники не работали, то сидели или лежали на полу барака в тупом оцепенении. Не разговаривали, не пытались знакомиться, не реагировали, если к ним обращались. Ева провела в Ордене больше года и за это время не узнала ни одного имени, ни одной судьбы. Её словно окружали призраки, не люди, а картонные декорации, для которых тенью была она.
У стены лежала женщина со стеклянными глазами. Ворот её рубахи порвался, и большие белые груди вывалились наружу. Никто не обращал на неё внимания. Женщина смотрела в потолок, иногда что-то беззвучно бормотала и не пыталась прикрыться. Сухие губы шевелились, ногти, чёрные от грязи, обломанные, скребли пол. Утром она исчезла.