Рай

— Посмотрите на его мышцы! Кто бы подумал, что слабенький кифа уронго вырастет таким? Не знаю, чем его кормили по ту сторону гор, но он сделался прекрасно упитанным, как раз для ваших дочерей.

По ночам, когда лагерь гудел бормотанием, всплесками смеха, обрывками песен, юноши расстилали свою постель в углу террасы. Каждую ночь Халил просил:

— А теперь расскажи мне про ваше путешествие. Я хочу знать все подробности.

Юсуф словно просыпался после кошмара. Он признавался Халилу в том, как часто на этом пути чувствовал себя мягким бесхребетным существом, которое вылезло из своего панциря и сидит на открытом месте, жалкое, мерзкое существо, слепо извивающееся среди шипов и обломков камней. Такими ему представлялись они все, слепо нащупывавшие путь в глуши. Пережитый им ужас не похож на обычный страх, пояснял он. Казалось, он лишился реального существования, обитал во сне, по ту сторону гибели. И дивился: чего же люди жаждут настолько сильно, что готовы преодолеть даже этот ужас, лишь бы торговать. Нет, путешествие не было сплошным ужасом, вовсе нет, говорил он, но именно ужас придавал всему этому четкие очертания. И он видел такое, к чему не был готов, ничто этого не предвещало.

— Свет на горе — зеленый, — рассказывал он. — Я и не воображал, что свет может быть таким. И воздух будто промыт дочиста. По утрам, когда солнечный луч касается снежного пика, наступает вечность, момент, который длится и не изменится никогда. А под вечер, у воды, голос как будто проникает высоко в небо. Однажды вечером, взбираясь в гору, мы остановились у водопада. Он был прекрасен, как нечто совершенное. Никогда я не видел ничего столь прекрасного. Словно слышалось дыхание Бога. Но пришел человек и стал гнать нас. Днем и ночью все вокруг пульсировало, жужжало, сотрясалось от звуков. Однажды около озера я видел двух орланов, они спокойно сидели на ветке камедного дерева. Но вдруг оба они испустили мощный крик, дважды или трижды яростно завопили, закинув головы, раскрытый клюв уставлен в небо, замахали крыльями, тела их напряглись. Через миг с той стороны озера донесся слабый отклик. Несколько минут спустя самец уронил белое перо, и в этом великом молчании оно медленно опустилось наземь.

Халил слушал молча, лишь хмыкал иногда. Но если Юсуф смолкал, думая, что слушатель заснул, из темноты доносился вопрос, побуждая его продолжать. Порой Юсуф и сам смолкал, бессильный передать воспоминание о бескрайней красной земле, полной людей и животных, образ скал, вздымавшихся над водой, будто стены из пламени.

— Словно врата рая, — сказал Юсуф.

Халил издал тихий недоверчивый звук.

— А кто живет в том раю? Дикари да воры, грабящие невинных торговцев, продающие кровных братьев за побрякушки, — сказал он. — Нет у них ни Бога, ни веры, даже обычного милосердия. Похожи на диких зверей, среди которых живут.

Юсуф знал, что такими присказками его спутники побуждали друг друга вернуться к истории о Чату, но сам он промолчал. Вспоминая о пребывании в городе Чату, он неизменно вспоминал о Бати, о теплом дыхании на своей щеке. Он устыдился, представив себе, как посмеялся бы над ним Халил, узнав эту историю.

— А этот дьявол Мохаммед Абдалла? Султан дикарей наконец-то преподал ему урок, да? Ты был там! Но до того — что он делал до того? — спросил Халил. — Из каждого путешествия люди возвращаются с ужасными рассказами о нем. Ты же знаешь, какова его репутация, верно?

— Со мной он был добр, — ответил Юсуф, чуть помедлив. В тишине ему виделось, как мньяпара танцует в свете костра, лопаясь от гордыни и похвальбы, скрывая боль в плече.

— Слишком ты доверчив, — окрысился Халил. — Он — опасный человек. А волков-оборотней видел? Должен же ты был их повстречать! Нет? Наверное, они караулят глубже в лесах. В тех местах про них много рассказывают. А каких-нибудь странных животных видел?

— Нет, волков-оборотней я не видел. Наверное, спрятались от странных животных, которые явились в их места.

Халил рассмеялся.

— Значит, волков-оборотней ты больше не боишься. Как ты вырос! Теперь надо тебе найти жену. Ма Аюза все еще ждет и накинется на твой стручок в следующий раз, как тебя увидит, все равно, вырос ты или так и не вырос. Она тосковала о тебе все эти годы.

Увидев Юcуфа в магазине, Ма Аюза раскрыла рот в преувеличенном изумлении. Так и стояла перед ним, будто лишившись и слов, и воли. А потом медленно, сладко улыбнулась. Он заметил, как тяжело она движется, какое у нее усталое лицо.

— Ах, мой супруг вернулся ко мне, — сказала она. — Слава Богу! И как он красив. Теперь придется следить за другими девчонками.

Но поддразнивала она его как бы по обязанности, словно извиняясь, боясь не угодить.

— Это ты у нас красавица, Ма Аюза, — ответил Халил. — А не этот юный слабак, неспособный распознать истинную любовь, даже когда она стоит перед ним. Почему ты не предпочла меня, зуварди? Я бы дал тебе табаку — нюхай вволю. Как ты сегодня? Как семейство?

— Все как обычно. Благодарим Бога за ту жизнь, которую Ему угодно было назначить нам, — голос ее сделался тоньше, в нем звучала жалость к себе. — Сделает ли Он нас богатыми или бедными, слабыми или сильными, на все один ответ: альхамдулиллах. Если уж Он не знает, как для нас лучше, кто же тогда? А теперь помолчи, дай мне поговорить с моим мужем. Надеюсь, ты не дурил с другими женщинами там, где ты был? Когда же ты придешь домой и будешь жить со мной? У меня готово угощение.

— Не зови его, Ма Аюза. — посоветовал Халил. — Он теперь человековолк, придет в твой дом и тебя же и съест.

Ма Аюза выдавила из себя подобие прежнего торжествующего клича, и Халил скривил губы в лукавой усмешке. Юсуф заметил, как Халил щедро отмеряет всякий товар, какой спрашивала Ма Аюза, еще и небольшой кулек сахара добавил.

— Увидимся вечером, как обычно? — спросил он. — Мне бы массаж.

— Сначала ты меня обкрадываешь, потом лезешь ко мне! — вскричала Ма Аюза. — Держись от меня подальше, мтото ва шетани^[60].

— Видишь, она по-прежнему любит тебя одного, — сказал Халил Юсуфу и ободряюще хлопнул его по спине.

2

Дверь в сад оставалась закрытой теперь, когда во дворе толпились чужие люди, лишь Халил и дядя Азиз заходили туда и старый садовник Мзе Хамдани. Поверх стены Юсуф видел кроны самых высоких деревьев, слышал на рассвете пение птиц и мечтал вновь бродить в роще желаний. По утрам он видел, как Мзе Хамдани аккуратно проходит через росчисть, обходя палатки и горы мусора, но будто и не замечая их. Старик не смотрел ни направо, ни налево, он прямиком направлялся к двери в сад. Во второй половине дня он так же безмолвно уходил. Через несколько дней Юсуф собрался с духом и встал так, чтобы Мзе Хамдани вынужден был пройти вплотную к нему. Старик и виду не подал, что узнал его. Сначала Юсуф обиделся, потом с улыбкой отошел.

Постепенно чужие стали покидать росчисть. Дядя Азиз все еще вел переговоры с купцами и кредиторами, но его былые спутники томились и роптали. Они приносили записки с первоначальным договором, Мохаммед Абдалла и Симба Мвене выступали свидетелями, купец вносил запись в свою тетрадь. Люди брали то, что купец выдавал им, и новую записку с указанием, сколько он остался должен. Доли в прибыли не будет, объяснял дядя Азиз каждому лично. Скорее всего, ему придется искать где-то средства, чтобы расплатиться с кредиторами. Носильщики ему не верили, но об этом они говорили только между собой. Богатые купцы тем и известны, что обманывают людей, которых зазывают в свои походы. Перед купцом они ворчали и ныли, выпрашивали сумму побольше. Ниундо просил учесть его ценные услуги переводчика, и купец кивнул, внес соответствующие изменения в долговую расписку. Мужчины расписывались в тетради купца, подтверждая, что оплата произведена, затем Мохаммед Абдалла и Симба Мвене, оба неграмотные, ставили свои значки на их долговых расписках. Некоторые отказывались принимать расписки, затягивали спор, но в итоге всем пришлось либо согласиться на то, что предлагал купец, либо остаться ни с чем. Семьям тех, кто погиб в пути, отослали награду, которая причиталась их умершим родичам. Также дядя Азиз послал белую хлопчатую ткань на саван, хоть тела и покоились в сотнях миль от дома, добавил немного денег из собственного кармана — «это на заупокойные молитвы», пояснил он гонцу.