Рай

— Випуса, — шепнул Симба Мвене. Рога носорогов. — Но если проболтаешься, всем нам придется плохо. Правительство мдачи запретило торговать випусой, захапало всю прибыль себе. Вот почему цена взлетела, а наш бвана сидит тихо и ждет момента, чтобы продать свой товар индийцам. Назад домой мы випусу не понесем. Моя работа — провести людей через горы до границы, джу ква джу^[62], свести их с неким индийцем под Момбасой. У нашего бваны много других дел, так что это он доверит мне.

Свою речь Симба Мвене произнес с большой важностью, как обладатель великого секрета, по очереди оглядывая собеседников: какое впечатление производят его слова. Халил изобразил почтительное изумление, и Юсуф догадался, что он попросту издевается над Симбой Мвене.

— Сеид умеет выбрать для такого дела храбреца, настоящего льва, — произнес Халил.

— Дорога опасная, — улыбнулся Симба Мвене, приняв насмешку за чистую монету. — Особенно вдоль границы. Тем более сейчас, когда поговаривают о войне между англичанами и немцами.

— Почему випуса так дорого стоит? — поинтересовался Юсуф. — Зачем она нужна?

Симба Мвене призадумался на миг, но так и не нашелся с ответом.

— Понятия не имею, — признал он. — Наверное, это лекарство. Кто знает, что творится в большом мире? Мне известно лишь, что индиец покупает этот товар, и плевать, куда он его себе засунет. Съесть не съест, а значит, это, наверное, лекарственное средство.

После того как Симба Мвене ушел, вернулся на склад, где расположился после отбытия Мохаммеда Абдаллы, Халил заметил:

— Теперь сеид обратится ко всем, кто ему должен, потребует вернуть долги. У него всегда имеется что-то про запас. Так он ведет дела. Даже если кажется, что он разорился, он едет туда, едет сюда, и вскоре все налаживается. Может, и к твоему Ба заедет. Они все уладят, и ты больше не будешь рехани. Твой Ба заплатит свои долги, сеид — свои, и ты будешь свободен. Что будешь делать тогда? Вернешься жить на гору, как тот отшельник с Занзибара? Но такое едва ли случится. Твой Ба, наверное, совсем обнищал, как мой марехему Ба, он не сможет выплатить долг ни в этом мире, ни в грядущем. Стало быть, участь отшельника на горе не для тебя… Но сеид и не станет обращаться к твоему отцу, я так думаю. Он тебя любит. Взять хотя бы этого Симбу с его ужимками, его болтовней! Его посылают на опасное дело. Потому что сеиду плевать, если даже с ним и случится беда… а то бы он тебя послал.

— Или тебя, — Юсуф постарался выразить Халилу свою преданность.

Халил улыбнулся и покачал головой — печально, как бы сокрушаясь о наивности собеседника.

— Госпожа, — напомнил он. — Как с ней говорить, не зная арабского? И разве я оставлю магазин на тебя, чтобы ты все тут испортил… Если сеид не сможет выплатить долги, магазин окажется для него единственным источником существования. Для тебя он подберет что-то другое. Он тебя любит.

Юсуфа пробрала дрожь.

— И все-таки он тебе не дядя, — закончил Халил и попытался стукнуть «братца» по затылку, но Юсуф с легкостью парировал удар.

Накануне отбытия вглубь материка дядя Азиз пригласил их к ужину. В назначенный час, сразу после закатной молитвы, Халил повел Симбу Мвене и Юсуфа в сад. Сумрак, торжественная тишина, смягченная негромким шорохом воды. Воздух наполнялся благоуханием, которое пробуждало чувства, словно музыка. В дальнем конце сада на столбах висели фонари, подсвечивавшие террасу, обрисовывавшие в густой тьме золотой грот. Отблески превращали воду в каналах в тусклый расплавленный металл. На террасе были расстелены ковры, от них поднимались испарения амбры и сандалового дерева.

Как только они сели, во дворе появился купец, одетый в тончайший хлопок, который струился и играл складками на каждом шагу. Куфи его была расшита золотым шелком. Все поднялись и приветствовали хозяина, а тот с улыбкой махнул рукой, приглашая садиться, и сам сел. Перед Юсуфом вновь предстал сеид — тот человек, кто так запросто увез его из дома, от родителей, кто с таким же улыбчивым спокойствием прошел по суровым землям до самых озер. В самую худшую пору, в плену у Чату, он излучал уверенность — мягкую и непобедимую. На обратном пути и особенно после возвращения привычное обращение сменилось тревогой, люди, совершившие вместе с сеидом этот путь, терзали купца требованиями и жалобами. Но вот он снова сеид, собранный, невозмутимый, с едва заметной улыбкой великодушной снисходительности.

Он заговорил о путешествии, но так легко, словно сам в нем не участвовал и припоминал чужой рассказ. Словом и жестом он поощрял Симбу Мвене восполнить подробности и благодарно кивал, услышав подтверждение. Юсуфу казалось, что Симба Мвене понимает игру сеида, но, судя по его радостному смеху, по тому, как взмывал и становился звучнее голос Симбы, лесть купца действовала неотразимо. Вскоре помощник мньяпары уже болтал неудержимо и без промедления отзывался на просьбу поведать еще об этом и о том, как будто они все вновь собрались вокруг костра в глубине дикой страны.

Дверь во двор слегка приоткрылась, Халил поднялся, словно отозвавшись на условный сигнал. Он скрылся внутри и вернулся с блюдом риса. Сходил еще несколько раз и доставил блюда с рыбой, с мясом, овощами, хлебом и большую корзину фруктов в придачу. С появлением еды разговор остановился, все в почтительном молчании ждали, пока Халил закончит накрывать стол. Юсуф старался не смотреть на еду, но не удавалось отвести взгляд от маслянисто блестевшего, украшенного изюмом и орехами риса. В наступившей тишине Юсуф различил голос, прежде изгонявший его из сада, и у него потеплело на сердце. Наконец Халил вышел с медным кувшином и миской, через локоть было переброшено полотенце. Он по очереди полил воду каждому на руки. Симба Мвене заодно прополоскал рот и шумно выплюнул воду в сад.

— Бисмилла, — сказал дядя Азиз, и все приступили к еде.

За едой болтовня Симбы Мвене сделалась разнузданнее, он держался с хозяином как с равным. Вину за неудачу путешествия следует возложить на мньяпару, заявил он.

— Если б он не избил того человека в лесу, не настроил Чату против нас, — ожесточенно рассуждал он. — С каждым он обращался словно со слугой, с рабом. Может, раньше так и годилось, но теперь никто не станет мириться с подобным обхождением. Что мог Чату подумать о нас? Он принял нас за похитителей людей, за торговцев людской плотью. Напрасно вы предоставили ему такие права, бвана. Он жестокий человек, неспособный на жалость. Но Чату оказался сильнее его.

Дядя Азиз тихо кивал и не спорил. Симба Мвене гнул свое, голос его усиливался, заглушая слабый шорох деревьев и кустов, сад наполнился криком. Странно, подумал Юсуф, как это он не оглушает самого себя — Симба Мвене безудержно нес чепуху, словно пьяный. Взгляд купца беспощадно сосредоточился на болтуне, и Юсуф понял: дядя прикидывает, как быть с ним и как быть со спрятанной на складе у Хамида випусой. Наконец дядя Азиз отдал Халилу приказ по-арабски, и Халил понес в дом опустошенную посуду, всякий раз слегка наклоняя тарелку в сторону гостя, испрашивая разрешения ее забрать.