Райская лагуна

Мы все молча смотрели друг на друга, пока дождь продолжал барабанить по огромным стеклянным окнам, выходящим на фасад дома, и молнии сверкали, освещая гребни волн в бушующем океане за ними.

Маверик долго и пристально смотрел на меня, в его взгляде была такая отчаянная тоска, что на какой-то безнадежный миг мне показалось, что этого было бы достаточно, чтобы мы нашли способ преодолеть это. Но, резко покачав головой и гневно зарычав, он отвернулся от меня и направился к стеклянным дверям, которые вели на веранду, выходящую на пляж.

— Мне, блядь, нужно выпить, — прорычал он, хватая бутылку дорогого на вид ликера из шкафчика рядом с дверью, прежде чем широко распахнуть ее и выйти обратно в шторм.

Я сделала движение, чтобы последовать за ним, но Чейз поймал меня за руку, покачав головой. — Я пойду, малышка. Я думаю, нам с ним все равно давно пора поговорить.

Я замерла, когда Чейз отпустил меня и вышел под дождь вслед за человеком, которого он называл своим братом, и когда стеклянная дверь между нами закрылась, я обхватила себя руками, пытаясь не чувствовать безнадежности, которая пыталась меня утопить.

— Роуг, — медленно произнес Джей-Джей позади меня, и я перевела на него заплаканные глаза, когда он протянул руку, чтобы провести пальцами по моей щеке. — Просто… дай нам немного времени. Ладно?

Мои губы приоткрылись в знак протеста, но что я могла сказать? Я облажалась. Я знала это. Они имели полное право ненавидеть меня, если это было то, что они чувствовали, и я не имела права ожидать, что они этого не сделают. Поэтому, несмотря на то, как сильно мне было больно это делать, я кивнула в знак согласия и смирилась с болью, которая пронзила меня, когда Джей-Джей убрал руку и отвернулся.

Он направился вверх по лестнице, и вскоре до меня донесся шум душа, а я осталась стоять как вкопанная, не зная, что мне вообще с собой делать.

Постояв еще несколько секунд в мокром халате, я пересекла комнату, подошла к одному из огромных диванов, схватила со спинки покрывало и свернулась под ним калачиком, оставшись наедине со своим чувством вины и поражения.

Ветер хлестал вокруг меня, когда я уселся на веранде, а дождь лил с балкона надо мной и стекал на пляж. Я уперся локтями в колени и запустил руки в волосы, пытаясь осознать, что Шон не только прикасался к моей девочке, оставлял следы на ее коже и делал бог знает что еще, но она, блядь, сама решила пойти к нему. Отдалась ему, как девственница в жертву Кинг, мать его, Конгу, и теперь ущерб от этого распространялся по всем нам, как болезнь.

Я не знал, чего хотел больше: пустить пулю себе в голову, проявить творческий подход раскромсав ножом лицо Шона, увидеть, как Роуг встанет передо мной на колени и будет молить о прощении, или просто затащить всех в этом доме в бушующий океан и позволить ему утопить нас всех.

Но при всем том, что я хотел сделать, я ничего не делал.

Я сидел и проваливался в пустоту сожаления и опустошения, где жили все ошибки моего прошлого.

Когда пальцы сомкнулись на моем плече, что-то щелкнуло в моем мозгу, как резинка внутри черепа, и я схватил ублюдка, думая о Красински, когда поднялся на ноги и сомкнул руку на его горле.

Чейз потерял равновесие на травмированной ноге и, споткнувшись, врезался в белую колонну, поддерживающую балкон, а я уронил руку, и мои пальцы загорелись от того, что я сделал.

— Черт возьми, Маверик, — прорычал он себе под нос, выпрямляясь, и румянец залил его щеки.

Я ненавидел это. Его стыд. Может быть, мне следовало бы наслаждаться им после всего, но у меня заканчивались оправдания для ненависти к этим мальчикам, а те немногие, за которые я держался, уже иссякли. Может, Чейз и предал Роуг, но, блядь, он уже заплатил за это в десятикратном размере.

— Не надо было подкрадываться ко мне, — прорычал я, как последний мудак. Я не собирался извиняться, потому что… ну, может быть, я просто упрямо цеплялся за ненависть во мне. Она была всем, что я знал очень долгое время, и, отпустить ее, означало бы, что все это было напрасно. А, может, она просто, черт возьми, была всем, что я знал.

— Я не подкрадывался. Я трижды произнес твое имя, — сказал он, доставая пачку сигарет и прикуривая одну.

— Неважно. Иди сюда, — сказал я грубо, схватив его за руку и потянув вниз, чтобы он сел на скамейку рядом со мной, не глядя ему в глаза.

Я взял у него сигарету, вставил ее в уголок губ и прикурил, когда его бедро прижалось к моему. Жар его тела было единственным теплом во всей моей вселенной в тот момент, и я бесстыдно прижался к нему еще крепче, потому что глубокая потребность во мне требовала этого.

Между нами клубился дым, пока мы сидели, наблюдая за бурей, тишина затягивалась, дождь шумел, как реактивный двигатель, но все же недостаточно громко, чтобы заполнить пустоту между нами.

— Хочешь поговорить об этом? — пробормотал он через некоторое время.

— Поговорить о чем? — Я пренебрежительно хмыкнул.

— Ладно, будь трусом, — сказал он, выдыхая дым.

— Трусом? — Я прошипел.

— Я что, заикался? — спросил он, откидываясь на спинку сиденья с таким видом, будто ему абсолютно нечего терять, провоцируя меня. Но он, черт возьми, ошибался; на его лице остался пока один здоровый глаз.

— С чего ты это решил? — прорычала я.

Он повернулся ко мне, и я несколько секунд боролся с инстинктивным желанием посмотреть на него, прежде чем сдался и перевел взгляд на его лицо. Его шрамы. Они все равно что вспороли мне живот и выпустили мои кишки на землю.

— Чего ты так боишься, Маверик? — спросил он, не отвечая на мой вопрос. — Неужели так страшно признать, что ты все еще человек с эмоциями?

— Чего ты хочешь? Ты хочешь, чтобы я поплакал у тебя на плече и попросил погладить меня по спин? — Я усмехнулся.

— Я просто хочу поговорить с тобой так, чтобы ты не скрывался за юмором или яростью, пока я пытаюсь обсудить что-то важное, — сказал он, пожав плечами и отворачиваясь. — Но если тебе это не под силу, тогда…

Я был так уверен, что он собирается уйти, и так отчаянно не хотел, чтобы он это сделал, что моя рука вырвалась сама по себе, обхватив его руку, чтобы удержать его на месте.

Он посмотрел на меня еще раз, его брови изогнулись, и мой взгляд переместился с повязки на его здоровый глаз, который был мне так знаком.

— Он причинил ей боль, — процедил я сквозь зубы. — И это ее вина, что она вернулась к нему после того, как вырвала мое сердце из груди. Как, блядь, я должен с этим справляться, Эйс? Скажи мне. Потому что я не вижу гребаного ответа на все это.

Он сглотнул, прислонившись ко мне плечом, и это помогло успокоить разъяренного зверя во мне.

— Честно? Я не знаю, — сказал он, снова затягиваясь сигаретой. — Но я думаю, что все должно начаться с того, чтобы попытаться снова стать кем-то. Каким-то образом. Для нее.