Райские птицы из прошлого века

– Я знаю. Я помню ее.

Странно, что он раньше не вспомнил эту серебряную гору с голубем. Серега ее из Америки привез.

– Настоящая, – сказал он тогда. – Говарда.

– Кто такой Говард? – спросил Олег, которому чернильница не понравилась совершенно.

– Ну ты и темный… писатель. Знаменитый. А это его чернильница.

Олег подумал, что Серегу надули, но говорить ничего не стал. Вещь эта вызывала какое-то подсознательное отвращение. И Олег был рад забыть ее, а вышло, что забыл настолько плотно, что припомнил лишь сейчас.

– И еще посуда. А Егорыч видел, как Татьяна посуду бьет. Он думал, что она со злости, а она – от ненависти.

– Серега не бросил бы Таньку.

– Почему?

Странный вопрос, на который у Олега нет ответа. А и вправду, почему? Жили ведь как кошка с собакой, ненавидели друг друга, но прятали ненависть за масками приличий. Или им она и была нужна? Кипящая, горящая, как лава… не в этом ли дело?

– И эту девушку, ее не просто выгнали – ее посадили. Это неправильно. А в дом взяли другую… Ваш брат, он ведь любил женщин. Понимаете, о чем я?

– Ну да, – Олег приоткрыл дверь.

Мальчишка уже сполз на кресло и свернулся калачиком, подтянув ноги к подбородку. Забавный. На Серегу похож, и на Киру тоже. И серьезный очень. Убрать бы его отсюда, а то мало ли.

– Я думаю, что он сделал что-то очень нехорошее. И ему отомстили.

– Кто?

– Тот, у кого много демонов в голове. Запределье никогда не действует само. У него нет рук. И ног тоже. Призраки – это сказка. Я не верю в призраков. А в демонов – верю. Здесь, – Саломея коснулась виска и сердца, – они обитают. Как червяк в яблоке. Иногда – сидят тихо, почти и не мешают. А потом что-нибудь случается, и демон оживает. Он принимается за свое яблоко, и грызет, грызет, пока не прогрызает насквозь. Тогда человек уже перестает человеком быть.

Какая серьезная девочка. Маленькая серьезная девочка, которая рассуждает о запределье и демонах. Олег же слушает и почему-то не тянет его посмеяться над ее глупыми выдумками.

– И что делать?

– Ну… с демонами – ничего. А если тут, то давайте для начала его разбудим, – Саломея указала на Василия, и тот пошевелился, застонал картинно, протяжно. – Или хотя бы перенесем.

Глава 11 Жернова совести

Елену нашла Тамара.

Вышло так, что Тамара сбежала из комнаты. Она проснулась на рассвете, когда дымка тумана, окутавшего сад, отступала, оставляя зеленые берега газонов, кустарников, деревьев.

Тамара перевернулась на бок, затем на другой и увидела лицо супруга. Прежде ей нравилось смотреть на него, спящего. В чертах было умиротворение, высшее понимание гармонии мира, которой так Томочке не хватало. Но сейчас – тени легли? – черты эти исказились. И уже не муж лежал рядом, а незнакомый человек. Он спал, прижав руки к телу, вцепившись в пододеяльник так, что ткань треснула и порвалась.

Он не хотел уезжать. Твердил и твердил о деньгах, как если бы на них сошелся свет. Мама тоже постоянно повторяла, что без денег в мире никуда…

Без мамы было пусто.

Она бы придумала, как поступить. И она любила Тамару, пусть и странной, назойливой любовью, от которой порой не продохнуть было. А теперь пожалуйста, дыши во все горло, только вот не дышится.

Тамара выскользнула из-под одеяла. Халат висел рядом, простенький, цветастенький. Танька в жизни не надела бы подобный. Она носила халаты скользкие, атласные, под поясок… красные или синие, главное, что яркие. И непременно дорогие.

Из комнаты Тома выходила на цыпочках, боясь, что человек, спящий в ее кровати, откроет глаза и задаст вопрос. Не то чтобы у нее не имелось ответов на его вопросы, скорее уж ей было страшно услышать его голос. Вдруг и голос изменился?

В доме было тихо.

Томочка спустилась на первый этаж и постояла у фонтана, прислушиваясь к собственным желаниям. Желаний не было, только пустота.

И книга потерялась.

Зато был сад в бриллиантовой росе, в рассветной неге и покое.

Открыта дверь. И белые ступени сияют мрамором. Склонились яблони, кусты сирени раскрыли запоздалые цветы. И Томочка сдалась.

Она шла по дорожке, и высокая трава тянулась к подолу ночной рубашки, желая коснуться. Сквозь подошвы тапочек ощущался каждый камешек, и Томе нравились эти ощущения.

Очутившись у забора – кружево металла, лишь слегка тронутое ржавчиной, – она двинулась вдоль него, пальцами ощупывая извивы решетки.

Кто гулял по саду прежде?

Татьяна? Татьяна ненавидела это место. Она никому не говорила об этом, но ее стремление все изменить… и голландские тюльпаны в деревянных шкатулках. Сотни шкатулок и тысячи тюльпанов. Сочные луковицы, обернутые тончайшей тканью, упрятанные в гнездах из соломы.

Гарантийное письмо.

Сорта с причудливыми названиями.

И трагическая случайность пробитой трубы. Подвал залило кипятком и луковицы, хрупкие, нежные луковицы погибли.

Почти все. Татьяна кричала, но крик – лишь маска. На самом деле она радовалась этой случайности, и Тома видела радость, и дом тоже видел. Весной, в убранстве из тюльпанов, он был бы красив.

Теперь вот доцветала неприхотливая сирень, и желтые шары бархатцев пробивались по ту сторону плетения. Наверное, так даже лучше. И найдись человек, который купит дом, он ведь все переделает по-своему. Глядишь, и возродятся старые цветники.

Выстрел раздался в доме, громкий, резкий. И аплодисменты птичьих крыльев пролетели эхом. Томочка подхватила подол и побежала. Тапочек слетел с ноги, и камни впились в ступни, но она не остановилась.

Вася! Только не Вася!

Не он.

Елена. Она лежала ничком на каменном цветке фонтана. И распахнутые руки пытались обнять чашу, но соскальзывали. Белый голубь суетился у ног, касаясь босых же ступней клювом.

Голубь ворковал и хлопал обрезанными крыльями.

Из трещины капала кровь.

Тогда Тамара закричала, хотя – странное дело – ничуть не испугалась. Голубь от крика всполошился и торопливо заковылял прочь, пытаясь спрятаться под козеткой.

Как выяснилось получасом позже, Елена убила себя сама. У фонтана обнаружили старенький, военного образца, пистолет, а в кармане халата – предсмертную записку.

«Все, что я сделала и собираюсь сделать, я совершаю в ясном уме и твердой памяти…»

В комнатушке на третьем этаже, крохотной, почти полностью занятой шкафом, нашлись три платья строгого покроя, сшитые из плотной некрасивой ткани, дюжина белых воротничков и зубная щетка с пастой «32 жемчужины». Крем для рук «Глицериновый» и крем для лица «100 секретов красоты».