Райские птицы из прошлого века

Вот что я тебе скажу: мы всего лишь крупинки звездной пыли, атомы неведомой силы; сами мы бессильны, но вместе все же представляем собой огромную силу, которая использует нас так же безжалостно, как огонь пожирает дрова. Мы частички какого-то вещества, сами по себе беспомощные. Мы просто электрические разряды; электроны, постоянно колеблющиеся между двумя магнитными полями – рождением и смертью. Мы не можем избежать пути, по которому проложены наши дороги. Как самостоятельные существа, мы по-настоящему не существуем, не живем. Нет жизни, нет бытия; есть просто колебательные движения. Что такое жизнь, как не слабый, неуверенный жест, начинающийся и заканчивающийся забвением? Кто в истории человечества достиг того, чего желал достигнуть на самом деле? Нет, то, что люди называют жизнью, – это лишь электрон, вспыхнувший между полями рождения и смерти. Как нет начала, так никогда не будет и конца.

Я снова возьмусь за старое – попытаюсь казаться великим поэтом.

Я перечитывал твое стихотворение снова и снова. Ты – поэт и обязан развивать свой талант. Должен извиниться перед тобой; мне почти нечего сказать, и я должен волей-неволей написать стихотворение, чтобы письмо не было оскорбительно коротким. Ты, разумеется, прочтешь эту чушь из вежливости, даже если будешь умирать от скуки. Но я никогда и не претендовал на звание стихотворца. Я посылаю свои стихи только близким друзьям, которые знают, на что я способен и не ожидают от меня ничего выдающегося.

Напиши мне, когда будет время.

Глава 1 Правильные поступки

В деревню Саломея отправилась пешком. Она шла медленно, то и дело оглядываясь на дом, который, казалось, не спускал с гостьи внимательного взгляда. Неужели дом думал, что Саломея ему поверит? Или тому, кто играет пьесу, расставляя точки вместо запятых?

Елена сама написала письмо? Экспертиза дала однозначный ответ.

И пулю себе в висок сама пустила.

Но где блокнот или тетрадь, из которого вырвана эта страница? Где ручка с бледно-лиловым, как будто заранее выцветшим стержнем? Где клетка для голубя или коробка, или что-нибудь, свидетельствовавшее о присутствии птицы?

Птица – неважна. Она – случайный свидетель, красноглазый, красноклювый, но бесполезный в делопроизводстве. Куда как важнее в данном случае признание чистосердечное в количестве одного экземпляра.

Голубь, который сидел в сумке смирно, заворочался.

– Тихо, – велела ему Саломея.

Шелестел овес, осыпаясь на землю. На самом краю поля виднелась алая махина комбайна, замершего не то на перерыв, не то в принципе. Стрекотали кузнечики. Голубь суетился, царапал короткими коготками атласную подкладку.

Его же нарочно принесли и оставили.

Вопрос – кто? И зачем? Елена? Но в ее письме ни слова о голубях, и в комнатушке нет следов присутствия птицы. Ни перышка, ни пушинки, ни белых птичьих фекалий.

Голубь жил, но в каком-то другом месте. Где?

Комбайн все-таки тронулся, пополз по краю поля, выбривая густую овсяную щетину. За ним оставалась полоса стриженой земли, глядевшаяся издали мягкой, бархатистой.

В хвост комбайну пристроился грузовик с бортами, выкрашенными в грязно-бурый цвет. Проехав пару метров, колонна остановилась. Комбайн приподнял жатку, обнажив сизые лезвия с клочьями стеблей. Машина грохотала, тряслась, угрожая развалиться, а потом вдруг затихла.

Поравнявшись с ней, Саломея помахала руками.

– Здравствуйте, – сказала она.

– И тебе не хворать, – водитель провел рукой по пышным усам, на которые уже налипли полупрозрачные былинки.

– А вы из деревни будете?

Последовал важный кивок.

– А не подскажете, где Егорыч обитает?

Саломея была уверена, что фамилия для поиска ей не так уж и нужна, и оказалась права. Водитель высунулся из окна, вывернулся, упираясь локтем в синюю облезлую крышу, и махнул куда-то вдаль.

– Там.

– Там – это где?

– Там, – повторил водитель. – Первая хата. И ворота с петушком.

Про петушка он вовремя упомянул, и Саломея, вытащив голубя, который в ладони замер, будто неживой, поинтересовалась:

– А голубей тут никто не держит?

Заглушая ответ, затарахтел комбайн, жатка судорожно дергалась, то припадая к самой земле, то вдруг задираясь до того высоко, что вряд ли это ее положение было предусмотрено конструкцией.

Что ж, дом, так дом, с петушком – так с петушком. Голубь отправился в сумку, а Саломея – в деревню. Первый дом укрывался за зелеными щитами сада. Яблони здесь росли старые, в пестрых лишайниковых шалях. Егорыч возился у дровяного сарая. На козлах возлежало толстое сосновое бревно. На срезе оно сочилось янтарной живицей, в которой вязла пила. Егорыч пилу дергал, матерился, то и дело бросая наглаженную до блеска рукоять, но потом опять брался, тянул на себя или же толкал, расширяя зарубку-разрез. Стоило Саломее подойти, как под ноги с отчаянным лаем бросилась собачонка, рыжая, мелкая, из тех, что держат за звонкий голос и ласковый нрав.

– Тише, – сказала Саломея собаке и погрозила пальцем.

– Фу, Журка! – окликнул Егорыч, и псина тотчас вернулась на прежнее, належенное место.

– Здравствуйте. А я к вам.

– Ну… того… заходи.

Сказано это было без особой радости, но, с другой стороны, и понятно – чему радоваться?

Впрочем, во двор Саломея зашла. Здесь нашлось место колодцу под двускатной крышей и низеньким лавочкам, и столу, на котором возвышалась целая гора огурцов, пучки укропа, холмы смородиновых и вишневых листьев, а также очищенные белые зубчики чеснока. Выстроились рядами трехлитровые банки, и мягкие крышки ждали своего часа.

– Жена моя. Ставить будет, – Егорыч дернул пилу, и та, взвизгнув, выскочила из распила. – От же ж твою же ж… чего надо?

Пилу он аккуратно примостил у стены и, достав из кармана пачку сигарет, выбил одну, сунул в щелину меж передними зубами.

– Вы слышали про Елену?

Егорыч зашарил по карманам в поисках зажигалки.

– Дура! От дура же! Грех на душу взяла… смертный грех! Ну и кому с того полегчало?

Из дома вышла статная женщина, на плечах которой мягкою дугой лежало коромысло с ведрами. Но шла она легко, как если бы в этих ведрах и вовсе не было веса.

– Здравствуйте, – сказала женщина, разглядывая Саломею со скрытым неодобрением. – А вы к кому?

– Супружница моя, – поспешил представить Егорыч и, ткнув пальцем в Саломею, сказал: – А это та девка, которая доследствие ведет.

– Саломея.

– Галина, – женщина наклонилась, ставя ведра на скамейку. – Вы по поводу Елены? Это правда, что говорят? Что она человека убила.

– А правда, что она в доме жила? – Саломея заглянула в ведра – полны были почти до самого края. И как это получилось их донести, чтобы ни капельки не пролить?