Райский уголок. По велению сердца

— Представляю! — Тоби расхохотался. — И какова же была его реакция?

— Сначала он будто с цепи сорвался, накричал на меня. Потом неожиданно рассмеялся. Сказал, что своей настойчивостью я похожа на маму, и что пытаться переубедить меня — все равно что пытаться остановить паровой каток голыми руками. А еще сказал, что, поскольку у него нет башни из слоновой кости, где бы он мог меня запереть, пожалуй, будет лучше, если он уступит. Тоби, над чем ты смеешься?

— Нет-нет, ничего. — Тоби перевел взгляд с одного на другого. — Так вы женитесь?

Филиппа кивнула, и ее лицо неожиданно осветилось лучезарной улыбкой.

— Поздравляю! — Тоби похлопал по бутылке. — Еще одно событие, которое надо отметить. Есть, в конце концов, в этом доме бокалы? Так недолго и умереть от жажды!

— Филиппа и Хьюго решили пожениться.

Дафни отодвинула от себя тарелку с тостами и мармеладом, которые остались нетронутыми, и улыбнулась с искренней радостью.

— Неужели? О, Тоби, я так рада за них. Я понимаю, она еще молода, но они очень подходят друг другу.

Тоби аккуратно положил на стол газету, которую читал. Дафни, которая всегда отличалась уравновешенностью, сегодня за завтраком казалась чрезвычайно спокойной и молчаливой. Она смотрела, как он складывает газету и салфетку, готовясь встать из-за стола.

— Тоби?

Он замер, глядя на нее. Она раскраснелась. На лице пролегли знакомые складки, которые появлялись всякий раз в момент, когда она была полна решимости сделать какой-либо серьезный шаг. Наступило короткое неловкое молчание. Он сел и вежливо ждал, что она скажет.

— Как любил говорить мой отец, я отношусь к тем людям, которые могут решать свои проблемы лишь в честном, откровенном разговоре, не прибегая ни к каким уловкам. — Дафни улыбнулась. Улыбка получилась неестественно бодрой, в то время как голос прозвучал непривычно решительно. — Должно быть, ты обратил внимание, что женские хитрости и коварство для меня непостижимы. — Она бросила на него быстрый взгляд и еще больше смутилась, отчего на ее скулах появились алые пятна румянца. Она вздохнула, пытаясь придать голосу оттенок шутливости. — Попытаться открыто соблазнять тебя вряд ли уместно при сложившихся обстоятельствах. Умалчивать о том, что меня волнует, тоже невозможно, поскольку в таком случае не решится важный для меня вопрос.

Он молчал, изумленный и заинтригованный.

— Я хочу еще одного ребенка, — сказала она минуту спустя с необычайным спокойствием. — И как можно быстрее. День ото дня я отнюдь не становлюсь моложе.

— Интересно, а кто молодеет?

В ее голосе появились резкие нотки.

— Тоби, прошу тебя… Ты думаешь, я шучу?

— Ни в коем случае. Наоборот, — Тоби ждал. Снова установилось молчание.

Дафни прикусила губу.

— Я думал… — наконец произнес Тоби очень мягко.

— Что? Что ты думал? — Дафни быстро моргала, глядя на него, свертывая и развертывая салфетку.

Ситуация была щекотливой. Он размышлял о том, как бы ему выразиться поделикатнее, но отказался от этой мысли, решив быть честным и до конца откровенным.

— Я в самом деле думал, что ты счастлива без меня. У тебя… у нас есть Амос.

Она подняла голову, ее щеки пылали.

— Нет, — сказала она.

Он внимательно смотрел на нее.

Она затаила дыхание, не поднимая на него глаз.

— Мой отец, без сомнения, посоветовал бы мне заключить с тобой в свое время некую сделку, договоренность, если хочешь.

Не стоило отрицать, эта мысль приходила ему в голову.

— Я уверен, он посоветовал бы. Почему же ты не сделала этого?

— Не думай, что у меня не мелькала такая мысль. Я была удивлена, обнаружив, что не могу пойти на это. Существует нечто, что не покупается и не продается. По крайней мере, я надеюсь, что существует. — Ее взгляд на мгновение остановился на нем. — Я хочу тебя. — Она боролась со своей гордостью, и преодолела ее. — Я хочу тебя на твоих условиях, а не на моих. Не могу сказать уверенно, почему. Хорошо это или плохо, но мы женаты и, слава Богу, не первый год. И мне кажется естественным, что мы не только должны делить пищу и кров, но и выполнять супружеские обязанности. Впрочем, если у тебя на то есть желание. Если нет, по крайней мере, теперь я буду знать об этом.

После затянувшегося молчания она услышала, как он отодвинул стул и поднялся, и почувствовала движение, когда он обошел вокруг стола и направился к ней. Когда она подняла голову, он наклонился, чтобы поцеловать ее, как делал это всегда, уходя из дома, легко и довольно холодно касаясь ее щеки. Как если бы безупречно исполнял положенное. И только. Его рука лежала на ее плече.

— Сегодня в полдень у меня состоится встреча, — сказал он. — Не знаю, сколько времени она займет. Беринджер опять упрямо стоит на своем; боюсь, нам предстоит еще одна схватка. В самом деле, я должен избавиться от этого человека. На днях — и не позже. Мне придется задержаться, пока я не приведу в порядок дела. Потом я должен встретиться со строителями относительно нового магазина в Кройдоне. — Он распрямился.

Она молча смотрела ему вслед, пока он шел к двери.

Положив руку на шарообразную ручку, он оглянулся.

— Может быть, ты попросишь повариху слегка задержаться с обедом? Скажем, в восемь часов? К этому времени я, несомненно, успею вернуться.

— Разумеется, я скажу ей.

Когда он ушел, Дафни взяла чайную чашку, но увидев, как дрожат руки, быстро поставила ее на блюдце.

Дверь открылась.

— А, Паркер. Да, можешь убрать со стола. О, Паркер, попроси кухарку зайти ко мне, хорошо? Я хочу поговорить с ней о… — она задумалась на мгновение, легкая улыбка неожиданно осветила ее лицо, — …о меню сегодняшнего обеда.

Хьюго встретил шторм, собрав всю силу духа. Злое словесное бичевание, более жестокое, чем любое физическое наказание, которое он когда-либо терпел от отца, все еще продолжалось. Наконец между ними повисло гнетущее молчание, и уже в сотый раз он произнес: «Мне очень жаль», в сотый же раз понимая, насколько его слова не соответствуют ситуации.

Отец смотрел на него с презрением.

— Мне действительно очень жаль.

— Я бы предпочел услышать, что тебе стыдно.

— И это тоже. — Хьюго пытался задержать взгляд на холодном лице отца, но не смог.

— Ты предал меня, свою страну, свою семью и свою честь.

— Да. Я знаю.

— Полагаю, ты понимаешь, что лишаешься права быть членом нашей семьи? Что я не могу больше считать тебя своим сыном?

Пожалуй, это не было для него неожиданностью. Он был готов услышать такие слова. Однако поразился, почувствовав, как глубоко они ранили его. Боль и обида были почти невыносимыми. Он молчал. Ему еще никогда не было так тяжело, как в последний час. Отец выслушал его запинающееся, порой бессвязное признание со все возрастающим неверием в случившееся, затем с яростью. Потом задавал ему вопросы, точно вел допрос, кратко и холодно. И лишь потом наступил черед его безжалостного решения; но кара была справедливой.