Разборки дезертиров

Денег было пугающе много. Я прикинул на глаз. Шесть пачек, очевидно, по сто банкнот, и еще два слоя сверху. Сто восемьдесят тысяч?

Я в рублях-то не держал таких денег. На всякий случай я их понюхал, покорябал ногтем сюртук великого президента – вроде ребристо. Не исключено, что настоящие.

Биение сердца предательски нарастало. Чье отныне богатство? Мое? Работников прокуратуры, не поделиться с которыми было бы форменным свинством? Всех, кто выжил в катаклизме? Я закрыл глаза и несколько минут сидел, не шевелясь, приспосабливая организм к новым «социальным» условиям. Размахивать пакетом нельзя – на эту тему очень тихо вещала интуиция. Оставить под сиденьем? Выбросить в овраг? Втиснуть под штормовку и отыскивать веские причины, почему меня вспучило?..

– Послушай, Асклепий, – ворчливо сопроводил Булдыгин мое возвращение в большую компанию, – ты не мог бы докопаться до аптечки как-нибудь пошустрее? Наш приятель уже на ладан дышит.

– У тебя загадочная физиономия, – обнаружил Аристов. – Не случилось ли чего, Михаил Андреевич?

– Почему Асклепий? – встрепенулся Балабанюк. – Это те, кто обитают в склепах?

– Какая милая непосредственность, – рассмеялась Маша. – В Риме – Эскулап, в Греции – Асклепий. Боги медицины и безболезненной отправки людей на тот свет. Это намек, прокурор, что перевязывать несчастного придется также вам. А вы действительно необычно выглядите. Сделали интересную находку?

– Требую внимания. – Я извлек из глубокого кармана початую бутылку азербайджанского коньяка (мною же и початую), найденную, слава богу, рядом с аптечкой, и щедро бросил на растерзание. Накинулись с удовольствием и, пока я перевязывал стенающего пленника, живенько ее оприходовали. О моем продолжительном отсутствии больше не вспоминали. Израненный «грибник» долго не запирался. Величали его (согласно «легенде») Александром Олеговичем Лесниковым, проживал Олегович в городе Ангарске, но в силу бесконечной занятости дома почти не бывает, дети растут сиротами, жена недовольна, теща негодует, зарплата хреновенькая, начальство требует невозможного… Но вместо того, чтобы разжалобиться, я предложил раненому перестать дурковать и заняться делом.

– Чакры не прочистить, приятель? – строго спросил я. – Имею смутное подозрение, что в этих краях все равны перед беззаконием. А народ мы, как известно, горячий.

Беседа плавно перетекла в нужное русло. «Политическая» обстановка на данной территории волновала в последнюю очередь – только возможность добраться до цивилизации. Раненый художественно застонал и начал колоться. Да, действительно, тайная тропа из Радыгинского ущелья чутко охраняется. Но проехать можно – если заблаговременно вырулить с главной дороги, попасть на проселок, тянущийся параллельно, и умудриться проехать по ухабам и обвалам двадцать верст. У Черной рощи (а она действительно черная) повернуть налево, прокатить поле, миновать озеро и между двумя фаллическими утесами протиснуться в узкую долину – фактически щель между скалистыми массивами. В этих «социально-неблагополучных» краях, как ни странно, проживают люди… если можно их так назвать. Для машины, напичканной вооруженными людьми, эти особи фактически безвредны, но если выйдешь из машины и, не дай бог, потеряешь бдительность…

– Всё, мы поняли, – долбанул я кулаком по коленке. – Выезжаем через пять минут. Машина номер два – уважаемого Александра Олеговича: неясное чувство мне подсказывает, что это транспортное средство наиболее технически подготовлено. Верующие могут помолиться. Раненого – в кузов, комментировать дорогу. Заднее стекло в кабине – удалить. Булдыгин – штурманом…

Дурные предчувствия полыхали, как костер, в который подливают бензин. Я смотрел на них, усталых, мрачных, обуреваемых сомнениями, и понимал, что происходит что-то не то. Булдыгин отрешенно проницал пространство, выходя на телепатическую связь с женой и покинутым миром. Балабанюк угрюмо занимался извлечением корня из песка. Натуральный ребенок – и внешность, и ухватки мальчишеские. Я тоже мог иметь такого, женись в восемнадцать лет на одной особе, мимо койки которой не удосужился пройти… Ленька Аристов порывался что-то внушить глазами, но сам не разобрался со своими чувствами. Посапывала Маша. Ей-богу, не окажись мы в столь дурацкой ситуации, я мог бы посмотреть на нее другими глазами… Незнакомый опер Заславский – неизвестно как ведущий себя в экстремальных условиях. Судя по пленению и позорному заточению за решетку, не так уж храбро.

– Мы забыли про аптечку! – спохватился я и побежал к оставленному грузовику, у которого под сиденьем лежала достаточная сумма для решения жизненных проблем. В рюкзаке за спиной эта благодать будет скрыта от алчущих взоров. А своим я в нужный момент сообщу…

Описание костотряса по таежным прелестям можно смело сокращать. Езда по нервам. Колдобистый проселок в стороне от дороги повторял ее траекторию. Чахлые осинники, рябина, смородина, гущи хвойника висели над дорогой и заставляли тащиться со скоростью асфальтоукладчика; абсолютно черный лес из умерших и умирающих деревьев, половина из которых висела на стволах соседей; объезд через поляну, меньше всего напоминающий езду по автобану; живописное озерцо, камыши, лилии…

Когда мы въехали в царствие камня, подкрадывались сумерки. Извивалась каменная речка – скопище известковых глыб и щебня. Показались две скалы, устремленные в небо. Резкость красок – необычайная. Разбитая проезжая часть, заваленная камнями и таящая полуметровые провалы, змеилась между породистыми монолитами. Я чувствовал, что спешка неуместна, пожара нет, следует остановиться и повторно, с пристрастием допросить пленника. Но как же хотелось побыстрее вырваться из этих затерянных земель, добраться до ближайшей деревеньки, где пусть формально, но действуют законы Российской Федерации! Да и Булдыгин, сидящий рядом, неустанно действовал на нервы, никак не способствуя анализу.

– Мишка, поднажми… – гундел Булдыгин. – Ну, чего ты тащишься, как гусеница…

Я видел двуногих существ! Они передвигались вполне вертикально, носили какие-то лохмотья, все как один заросшие, бородатые. Первые двое перебежали дорогу и втиснулись в расщелину. Двое выросли на скале, нависающей над дорогой, и своевременно убрались. Еще какие-то шевеления наблюдались в растущем между скалами кустарнике. Их было много, и враждебных намерений эти парни не проявляли. Поэтому, когда на фигуристой скале, напоминающей очертания полуострова Ямал, на фоне закатного багрянца, объявилась согбенная фигура, я не проявил должной бдительности. За спиной у человека что-то было. И в руках у него что-то было. Ранец за плечами, штука наподобие брандспойта, торчащая, словно нереальный, готовый к работе член. Мысль пришла досадно поздно. «Ранцевый огнемет! – ошпарило меня. Ну, ни хрена себе…»

Давить на газ в этой ленточной западне было бесполезно. Развернуться – негде. Я выжал тормоз.

Штука, очерченная пылающим закатом, совершила разворот. Огнемет исторг струю горящей жидкости! Вспыхнуло перед глазами, зарябило, заискрилось! Тоскливо взвыл Булдыгин. Я бросил руль и закрылся руками, чтобы не ослепнуть в этом безумии…

Наше счастье, что хранители местных «устоев» имели на вооружении устаревшую технику. Огнесмесь под давлением нынче не используется. Она летит к цели в капсуле, создавая по дороге зону сплошного поражения. Боеприпас термобарический, производит объемный пожар высокого давления, в зоне которого корежится техника и сгорает все живое…

Но даже старые «шайтан-трубы» производят неизгладимое впечатление. Лишенный управления автомобиль сменил направление и размозжил бампер о монолитную глыбу. Опомнившись, я схватил за шиворот Булдыгина, который уже летел, тоскливо воя, в лобовое стекло.

– Куда, коллега?! Жить надоело? Тебе, может, и все равно, а жена расстроится…

– Что за бардак, Луговой?.. – шептал Булдыгин. – Куда ты нас завез, Сусанин?

– Мишка, что случилось?! – вопил в разбитое окошко Аристов. – Делать-то чего?!

– Товарищ капитан, этот тип куда-то сиганул из кузова! – истошно кричал Балабанюк. – А нам куда – тоже бежать?!

Слишком много вопросов. Кто сиганул? Зачем сиганул? Столб пламени в глазах. Я распахнул дверцу, выбрался из кабины и взгромоздился на подножку. Горючая смесь бушевала под колесами – очевидно, огнеметчик не ставил цели заживо нас поджарить. Но аппетит приходит во время еды. Тип на козырьке поменял позу. Сел на колено. «Брандспойт» (а фактически штуковина ровно обратная) сменил угол наклона. Теперь он смотрел практически на автомобиль.