Разборки дезертиров

– Отмучился Иван Васильевич… – перекрестился тип со свинцовым лицом, одетый в отрепье. Он прошел мимо меня, не удостоив взглядом. Люди тянулись в проход. Протащилась Масяня, тупо глядя в пространство: лохматая, с отвислой грудью – уже не женщина, еще не покойница.

– Строиться, твари, шевелись, чего ползем, летать надо! – орали с разных концов барака вертухаи. Люди равнодушно сносили затрещины, выбирались на середину барака. Неуклюже выстраивались в две шеренги, замирали, опускали в пол глаза. Десятков семь или восемь. Я втиснулся между субъектом со свинцовым лицом и бледным человечком с ороговевшим черепом, стараясь занять как можно меньше места.

Помимо Ивана Васильевича остались лежать человека четыре. Охранники потыкали их прикладами и оставили в покое – толку от этих работников уже не было. Чертыхаясь по поводу непозволительной расточительности, опухший Василий развернул какую-то берестяную грамоту и огрызком карандаша начал делать поправки «личного состава». Буркнул что-то в рацию – явились четверо угрюмых, разрисованных наколками – пошел процесс выдворения покойников из обиталища живых. «Вечером пополним, – переговаривались меж собой вертухаи. – Считай, до ужина еще парочка загнется – рыл восемь надо заказывать».

– Итак, господа яркие индивидуальности! – обвел Василий мутноватым взором ломающийся строй. – Вставать быстро и строиться ровно мы так и не научились. Ну что ж, будем тренироваться – в вечернее и ночное время. А пока имеется для вас пренеприятное известие – на кухне вышел из строя котел, поэтому утренний прием пищи с участием вашей любимой перловой каши переносится на неопределенное время! Но это не значит, что вы опять ложитесь спать и наслаждаетесь цветными снами! Смотрите, какой прекрасный день занимается! Действуем по упрощенной схеме – марш на работу, и никакого нытья!

Тяжкий вздох просквозил по строю. Парень со свинцовым лицом чертыхнулся сквозь зубы, невольно покосившись на меня – не побегу ли закладывать?

– И часто здесь такое случается? – прошептал я.

– Случается… – отозвался тихим эхом оборванец. – Текут стабильно раз в месяц – как менструации у бабы… Эти котлы – ровесники Куликовской битвы: огромные, ржавые, прохудившиеся, в них даже грешников можно варить, не то что вонючую перловку…

– Приходилось бывать на кухне?

– А как же, парень… И ты побываешь… Здесь, как в армии – наряд на толчки, наряд на кухню: должен же кто-то дерьмо убирать, отходы вылизывать… Только в армии это считалось наказанием, а здесь вроде как за счастье. Правда, носишься на оплеухах, но можно чего-нибудь урвать…

– Глиной перекусите! – заржал Василий, насладившись тоскливой реакцией. – Превосходные лечебные и бодрящие свойства…

В принципе, этот нелюдь был где-то прав. От «глиняной» диеты еще никто не умирал. Вязкой породе приписывают бодрящие и лечебные свойства. В отдельных странах определенные сорта голубой и белой глины почитают за деликатес. Пшеницу смешивают с глиной. В Иране продается в продуктовых лавках съедобная глина. В Сибири делают сметану из оленьего молока и каолинита – одного из видов глины. Интересно, а калории в ней имеются?

– И чего стоим, тоскуем, жопы чешем?! – завопил Василий. – А ну, выходи из барака строиться! Да шевелите ходулями, заморыши!

Подлетели конвойные, заработали прикладами. Кто-то ахнул, рухнув на колени. Строй распался. Мужик с ороговевшим черепом, получив в плечо, суетливо развернулся, отдавив мне носок. Стадо баранов устремилось к выходу. У дверей стихийно возник затор. Кто-то из конвоя, забавляясь, выстрелил в потолок – толпа испуганно загудела, кто-то упал, заорал от боли, когда идущий следом наступил ему на ключицу; я почувствовал, как становлюсь песчинкой в безликой массе, закусил губу и занялся изгнанием кричащих эмоций…

Тупые бультерьеры с пеной у рта срывались с поводков. Двор, засыпанный щебенкой, дощатый забор, «старомодная» колючка (уж этого дерьма на три века намотали). Вертухаи на вышках в порядке развлечения палили поверх толпы. Стадо людей сбилось в плотную массу. Рыхлый узник с синдромом Дауна – плоская переносица, скошенные кверху глаза, складчатая шея – бился в припадке, заливая себя и окружающих рвотной массой. Недовольный Василий сварливо брюзжал, чтобы заканчивали пальбу – и так работать скоро будет некому. Толпа неслась по несчастному, который корчился в судорогах. Трещали полые кости. Скрипели ворота, бультерьеры исступленно лаяли, хватали за пятки отстающих. За воротами начиналась извилистая грунтовка, распахнулась долина, заросшая луговым разнотравьем. Скалистые островки, разбросанные по высокой траве, огрызки пятнистых пород. Покатые кручи теснились по краям Лягушачьей долины. Кромки скал – остроконечные, изломанные. До деревьев, растущих на вершине, можно было бежать целый день – под палящим солнцем, под перекрестным автоматным огнем… Рабов выстроили в колонну по два, погнали маршем. В плечо упирался субъект со свинцовой рожей, сзади хрипел доходяга с шелудивой головой. За спиной осталась огороженная зона концлагеря, мелкие подсобные строения, ютящиеся меж каменных пролысин; по фронту вырастал еще один забор, горы щебня, засохшая глина, опалубка в траншее, усиленная распорками из шпал и отдаленно напоминающая раскопки древнего Херсонеса…

О том, что сборище рабов, в принципе, разнополое, здесь почти не думалось. Сомнительно, чтобы мысли о сексе будоражили измученные тела. Да и конвоиров женская «половина» барака могла очаровать лишь после обильного употребления паленой водки. Разделение на пол отметилось после того, как нас загнали на какое-то сомнительное строительство и привязали собак. Появился «прораб» – лысый троглодит в джинсах и хипповатой жилетке, визгливо приказал прекрасному полу отделиться от сильного. Женщин было с десяток, только две или три отчасти сохраняли человеческий облик (новенькие – сообразил я). Пугливые, с дрожащими мордашками, в мешковине, обносках, не умеющие ходить в строю и постоянно наступающие подругам на пятки. Их погнали, отпуская скабрезные шуточки, за отвесную скалу, где за длинным покосившимся бараком виднелся проход в примыкающую долину. Последней ковыляла косолапая: стопы развернуты внутрь, ноги колесом…

Здешний труд не отличался разнообразием. Рабы действительно рыли под землей обширную полость – сочетание залов, галерей и узких тоннелей. Проходческих комбайнов, естественно, не было. Все осуществлялось вручную – монотонно, с надрывом. По ступеням в опалубке люди спускались под землю, работали кирками, ломами, лопатами, ставили распорки, отработанную землю с ошметками пород на веревках поднимали на поверхность, тащили ведра к оврагу, где высыпали и утрамбовывали.

Злорадно скалясь, жабообразный Василий определил меня на жаркий участок – в «забой». Опалубка трещала и могла развалиться в любую минуту. Стены осыпались. Гирлянды лампочек, развешанных под потолком, едва коптили. Дышать здесь было практически нечем. Охрана, стерегущая рабов под землей, менялась каждые полчаса – терпеть дольше было невозможно. Рабы работали по четыре часа – долбили грунт в местах, отмеченных распорядителем работ, наполняли ведра, передавали по цепочке, ставили клети, чтобы не было обвалов. Менялись с верхними, работали на воздухе. Затем опять спускались… Врожденным инвалидам было легче – тупо выполняли команды, пока имелись силы, и практически не роптали. Существам же «мыслящим» приходилось намного труднее – доставалось постоянно: от воплей до затрещин, а постоянное унижение хуже смерти…

На втором часу работы кемарящего под лампочкой охранника вызвали на поверхность.

– Чвыр, мать твою! – разнеслось по галереям. – Мамона за гамыром делегировали – щас будет! А ну, айда наверх!

Гамыром в определенных кругах российского общества уважительно величают популярный сорокаградусный напиток. Магазин под боком? Местная «баба Нюра» на страже? Щербатый вертухай встрепенулся. В сонных зенках появилась осмысленность. В принципе, я мог задавить его массой, завладеть оружием, а что дальше? Из подземелья одна дорога наверх, а там – целая кодла. Самого прибьют, а потом еще в острастку половину барака…

– А ну работать, халявщики, чего хлебальники разинули!!! – взревел вертухай, подтянул спадающие штаны и умчался на вечный зов.

– Шабаш… – в изнеможении откинулся напарник – со свинцовой физиономией. Шепотом пропел: – Три минуты, три минуты, это много или мало… Гамырить будут вертухаи. Покуда пьют, они добрые. А как сивуха по башке даст, так и жди гадостей.

– Луговой, – протянул я руку.

– Шмаков, – отозвался напарник вялым рукопожатием. – Кем будешь, вагабундо?.. Не понимаешь? Это «бродяга», стало быть, по-испански.