Разборки дезертиров
Шрифт:
Я поднял автомат, чтобы избавить землю от очередной нечисти. Плевать, что парень сам не ведал, что творил. Он что-то сдавленно бормотал, выкрикивал, я даже и не вслушивался: что-то про изгнание беса, благодать и страх божьи, воскресение мертвых, тысячелетнее царствие для праведников, про врага рода человеческого, дьявола, всегда ищущего, кого бы поглотить, причем дьявол, судя по тому, как исступленно он тыкал в меня пальцем, сидел не где-нибудь за стенкой, а аккурат во мне.
Нажать на спусковой крючок я, к сожалению, не успел. Распахнулась дверь, и вперся тот, кого я сбросил с крыльца. Подонок был в годах, череп выбрит, уши острые, как у летучей мыши. Глаза сияли бешенством. Он задрал «праведную длань» с карающим лезвием и бросился на Машу, которая от изумления разинула рот… Приклад
– Спасибо, Саша, – очень чувственно поблагодарила Маша.
Балабанюк же немедленно подбоченился и принялся острить на тему, что здесь не МТС, и все входящие платят, причем цена напрямую зависит от темперамента входящего. Убийца норовил подняться, шнырял глазами. Я занес приклад над вибрирующим телом. Дышите глубже, приятель, это смерть…
Откуда такая ярость, заставляющая убивать направо и налево? Сделав богоугодное дело, я вновь вернулся к парню, который продолжал сучить коленками. Что-то удерживало меня от мгновенной отправки его на тот свет. А он теперь уже бубнил о величии Божьего света, о неустанных поисках пути к совершенству, о том, что надо делать зло ради добра и непременно переступить через зверя в себе. Какая же каша у этого придурка в башке! Я выстрелил ему в голову. Вернее, не совсем. Пуля разворотила доску в сантиметре от головы. Убийца дернул ушами и выплеснул порцию блевотины.
– Какой вы добрый, Михаил Андреевич, – восхитилась Маша.
– Ага, – согласился я, – потому что щедрый, – склонился над убийцей, утонувшем в рвоте, и точной плюхой отправил подальше в нокаут. – Сам поражаюсь, Маша. В моей натуре звериная жестокость активно сожительствует с гуманностью.
Бездыханной женщине заботливо приподняли веко, поднеся лампу: зрачок сократился – живая! Плеснули водой из кадушки.
– Демьянушка!.. – Она очнулась так быстро, что мы оторопели. Исказилось бледное лицо. Издав мучительный стон, она отбросила с покойника занавеску, грудью улеглась в кровавое месиво из торчащих костей и вспоротых внутренностей, принялась целовать изрубленное лицо с клочками бороды…
«Оперативные следственные мероприятия» выявили, что змееныш, скорчившийся на полу, есть не кто иной, как… родной сын Демьяна и Анфисы, ушедший в «лесной скит», ставший «скрытником» и уже целый месяц не появлявшийся дома. Фигура, судя по всему, действительно непутевая.
– Скотина ты, Тихон, как ты мог такое с родным отцом… – без сил проговорила стоящая на коленях женщина, плюнула в сына, отчего ему было ни холодно ни жарко, и упала в обморок – мы успели подхватить ее за руки.
– Это чудовищно… – отступила к двери Маша. – Скрытники, лесные скиты… Так и воняет Христофором и его упертыми старообрядцами… Это не сатанисты, ребята, эти люди выдают себя за христиан и готовы стереть в порошок любого, кто не с ними… Могу поспорить, на этих сектантов не покушаются даже люди Благомора – себе же дороже станет…
– Почему он убил своего отца? – тупо спросил Балабанюк.
– Он бы и мать убил, не подоспей мы вовремя. Вера требует, вернее, руководство секты… Он же ясным языком сказал: очищение через убийство, творение зла ради добра. Пройди испытание, очистись, убей людей, если ты их по-настоящему любишь, и этим самым ты спасешь их от разлагающего влияния Дьявола… Они же не общаются с внешним миром, набирают неофитов в окрестных деревнях, дичают, костенеют, придумывают новые извращения. Жуткая смесь из бегунов, прыгунов, секты рябинового толка, монашеского ордена… Любимое развлечение: самосожжение – помните окруженную карателями деревеньку? Им просто не повезло, не на тех напали… Даже высшие авторитеты раскола благословляют самосожжение – тот же протопоп Аввакум…
– Так они в лесу живут? – сглотнул Балабанюк.
– Думаю, недалеко, – кивнула Маша, – все мирское этой нечистью отвергается, аскетизм, замкнутый образ жизни. Долбят учение о воцарении антихриста, валяются на полу, бичуют себя веревками, верят в существование чертей, домовых, бесов, леших. А выходят из болота, проповедуют близкий конец света. Неофитов-дурачков у этой публики всегда хватало – изнуряют себя постом, бессловесной молитвой, разными
психофизическими приемчиками… Подбивать к убийству родственников – это, кстати, что-то новенькое. Раньше убивали последователей. Отбирали «счастливчиков», подвергали десятидневной голодовке, потом торжественно выводили в смертных рубахах и сталкивали в ямы с гнилой жижей. Умертвляли ядом, угарными банями – считалось, что, умирая, апологеты учения «принимают венец»…– Да пойдемте же отсюда скорее… – стонала, отрываясь от печки, Ульяна. – Как вы можете здесь находиться?..
– Боже! – завопила Маша. – Я совсем заболталась! А если их больше, чем трое? А ведь их наверняка больше – неофиты должны присутствовать при экзекуциях…
– А этого куда? – пнул я бесчувственного неофита. – А эту? – повернулся к несчастной женщине, лишившейся мужа и… сына.
– Пошли, не время, – пихнул меня в плечо Балабанюк. – Соседям стукнем, кто-нибудь придет.
Могли и до рассвета проболтать, идиоты несчастные! Мы пулей вылетали из проклятого дома, слишком поздно прозрев. Рассвет набухал, как чирей. У калитки никого не было! А где же хмырь, которому я вывернул сухожилие и раздавил переносицу? Живучий оказался? На кустах – обрывки балохона, кровяная размазня, калитка нараспашку. Отдаленный гул – как будто бормотание в жерле вулкана за минуту до извержения… Топот ног, ворчание толпы… Мы не успели вырваться в переулок, как стало ясно: адепт привел подкрепление. Откуда связь, ребята?..
Впрочем, рассуждать о наличии средств спецсвязи у пещерных «скрытников» уже было некогда. На нас летела дикая толпа, вооруженная жердинами! Орали черные пасти, развевались одежды. Такие сомнут и не заметят. Откуда их так много?
– Чешите нахрен отсюда!!! – заорал я, впопыхах передергивая затвор. Короткая очередь поверх голов – никто и не подумал остановиться. Стрельба на поражение – двадцать метров до толпы, запрудившей тесную улочку. Двое или трое с воплями попадали, остальные даже ход не сбавили. Пробежали по упавшим, как по кочкам, задрали колья над головами – забить демонов! Я строчил, развязно вопя, опустошая магазин, а когда разверзнутые глотки уже совсем были рядом, опрометью бросился направо, за убегающими товарищами. Никакой возможности перезарядить на бегу, а «посланники ада» уже хрипели в спину…
Я споткнулся и, вопя от ужаса, покатился по дороге. Погоня торжествующе взвыла. Доходчивый диагноз, Михаил Андреевич: ДОПРЫГАЛСЯ… Трещал автомат в ближайшем переулке – бегущие по пятам валились гроздьями. Кто-то, мертвый, перекатился через мою спину, засадив коленом по загривку.
– Сюда, Михаил Андреевич! Я держу их!!!
Отличный парень – Сашка Балабанюк! Я оттолкнулся от чертополоха всеми четырьмя конечностями, сцапал автомат за ремень, допрыгал до переулка, обрулив паренька, стреляющего прицельными очередями.
– Вниз, Михаил Андреевич! За девчонками дуйте! К мосткам!
– Не дадут нам помереть от скуки, верно, Сашка? – бухнул я, хлопая парня по плечу. Затопал вниз по переулку. Проход был извилистым, ноги застревали в колдобинах, я то и дело спотыкался, вспоминая лучшие обороты родной речи. Девчонки уже попрыгали вниз, к воде. На «пирсе» все оставалось по-старому. Мостки на месте – вдающаяся в воду конструкция, с которой хорошо нырять, полоскать белье и отвязывать лодку… Девчонки чесали по мосткам, и, собственно, правильно делали: ситуация безрадостная – со всех сторон. Балабанюк уже летел на меня, делая страшные глаза: патроны выпалил, а менять рожок нет времени. Погоня разделилась. Кто-то прыгал через плетень (который только название), отрезая нам дорогу вдоль берега, кто-то топал по переулку. Сашка взвыл – умело пущенный кол, перевернувшись в воздухе, чувствительно врезал по затылку.
– На мостки! – махнул я рукой. – Сюда!
Чертыхаясь, он закондылял в мою сторону. Мы загремели по аварийному настилу и вскоре добежали до самого края. Три лодки были привязаны к мосткам. Девчонки тряслись, подпрыгивали от нетерпения. Ульяна с первобытным ужасом заглядывала мне в глаза: топиться будем?
В одной из лодок кто-то был – ворочалось существо в рубище с ярко выраженным социальным статусом. Ночевал он тут, а мы нарушили покой.
– Браво! – нервно восхитился Балабанюк. – Даже здесь бомжи.