Разбойник и Мишка

Альфа стояла около меня и смотрела, ожидая приказания. Я крикнул:

— Вперёд, Альфа! Прямо! — и указал рукой.

Альфа взмахнула хвостом и побежала в лес.

Ехал я шагом, не правя конём — он сам осторожно лавировал между

деревьями. Впереди мелькало серое тело Альфы. В лес я углубился не более

чем на пятьдесят метров, как услышал впереди себя взрыв. Сокол вздрогнул и

остановился. Альфа мгновенно исчезла из моих глаз.

На том месте, где только что находилась собака, образовалось облачко

дыма и пыли. Вскоре облачко рассеялось, и я увидел Альфу. Альфа нарвалась

на мину. Мне хотелось подъехать к ней, подойти, но этого нельзя было

делать: значит, лес заминирован, можно подорваться. Да и помощь моя ей уже

не требовалась...

Я поехал обратно. Правил так, чтобы Сокол шёл по своему следу.

Благополучно выехав на лесную опушку, я направился в ветлазарет по дальней

дороге. Ехал и думал: «Кто знает, может быть, Альфа своей смертью спасла

меня и моего Сокола...»

КАЗАЧОНОК

Цирк озарился белым светом. Открылся красный занавес, и на арену

стремительно выскочили кубанские казаки на золотисто-рыжих дончаках.

Впереди — усатый казак Митрофан Сердюк, за ним пять молодых всадников. С

пронзительным гиканьем казаки мчались по арене, соскакивали с сёдел то на

одну, то на другую сторону и так же молниеносно вспрыгивали в седло. Полы

бурок у них развевались широкими крыльями. Сбросив бурки, они рубили

шашками лозу и метко стреляли в бумажные мишени.

Оркестр заиграл «Русскую». Всадники скрылись за кулисы. На арене

остался один казачонок Петя. На полном скаку он встал в седло и заплясал.

Петя так быстро и уверенно перебирал ногами, словно плясал не на скачущей

лошади, а на земле. Золотистая Ласточка быстро несла его по арене, и

казалось, будто конь летит по воздуху, не касаясь земли. Казачонок вдруг

скользнул в седло, тонко вскрикнул и упал с седла навзничь. Какая-то

женщина в публике испуганно вскрикнула: «Ах!» Ей показалось, что мальчик

сорвался с седла и потерял сознание. Ноги его были в стременах, голова

висела у задних ног коня, а бессильные руки пылили опилками. Нет, это,

конечно, не случайность. Это, вероятно, цирковой номер, но что-то уж очень

долго... Как бы лошадь не ударила его копытами по голове... Кто-то в

публике не выдержал и крикнул: «Довольно!»

Казачонок пружинисто подтянулся, вскочил в седло и умчался за кулисы.

Цирк взорвался аплодисментами.

Петя выехал на арену и, сделав над седлом сальто, снова умчался за

кулисы.

Митрофан Николаевич подошёл к сыну и обнял его:

— Молодец, Петро! Здорово у тебя «обрыв» получился.

— Прощальный номер, батько, — проговорил раскрасневшийся Петя,

отстраняясь от отцовских усов, щекотавших его лицо.

— Наш-то прощальный — это верно, а тебе придётся ещё выступать.

— Нет, батько, я с вами поеду.

— Петро, я уже говорил. Нельзя тебе ехать. Это ж тебе не цирк...

Мне-то не привыкать, а ты ещё малый.

— С собой не возьмёшь — всё равно убегу.

— Хватит тебе, дурень. Тебе жить надо. Убить могут.

— Поеду, — упрямо твердил Петя, — всё равно поеду. Мне уже скоро

паспорт дадут. А ты думаешь, что я всё маленький.

Митрофан Николаевич смотрел на сына и думал: «Упрямый, весь в меня».

...Всю ночь по улицам Москвы двигались колонны войск, машины с

пушками на прицепах, громыхали танки. Чуть брезжил рассвет, когда из ворот

цирка выехала группа всадников-казаков. Впереди ехал Митрофан Николаевич,

за ним — попарно молодые казаки, группу замыкал Петя. На лицах казаков

было суровое выражение. А Петя радовался. Он едет на фронт! Ему хотелось

улыбаться, говорить с товарищами и даже запеть песню, но он молчал. А то

ещё подумают — мальчишка. Чтобы казаться побольше, Петя приподнялся над

седлом и ехал на вытянутых ногах.

Отец оглянулся на сына и подумал: «Радуется, дурачок, и не знает, что

в пекло едет... Пропадёт дытына, и роду Сердюков не останется. И зачем

только я его взял?..»

Вся группа цирковых наездников попала в кавалерийский полк, которым

командовал подполковник Мирошников. Циркачей (как их прозвали в полку)

посылали в разведку в тылы врага, и они часто привозили в седле «языка».

Но в эти опасные выезды разведчики не брали Петю. Он ездил с

поручением в подразделения или в тыл полка. Петя обижался. Он жаждал

подвигов, а его не пускали в настоящее дело. Петя пытался уговорить

командира полка, но тот, как и отец, был непреклонен:

— Рано тебе, Петя, в бой идти, приучайся пока, присматривайся, а там

видно будет... Война не на один день. Придёт и твоё время.

— Да, придёт... Гайдар вон в пятнадцать лет в разведку ходил, а мне

скоро шестнадцать будет.

Но и ссылка на Гайдара не помогла Пете. Казачонок уходил от командира

полка рассерженный. «Наверно, с батьком договорились не пускать меня...» —

думал он.

Стоял дождливый, слякотный октябрь сорок первого года. Враг наступал.

А отступать нашим некуда — ведь позади Москва.

Однажды командир полка вызвал к себе Петю:

— Скачи, казак, к соседям слева и установи с ними связь. Что-то не

отвечают. Да смотри в оба. Опасно. Обстановка видишь какая...

Подполковник Мирошников развернул перед Петей карту с «обстановкой».

— Смотри и запоминай: вот наше боевое расположение. Доложишь им. Их

штаб должен быть вот тут, в деревне Королёвке.

Петя внимательно посмотрел на карту и сказал: