Разбойник и Мишка

острым железным стержнем на конце, Петухов вылез из окопа и встал на лыжи.

Вслед за ним вылез и Черкасов.

Низко пригнувшись, пошли. Впереди — Петухов, а за ним, на дистанции

шести — восьми шагов, Черкасов. Без лыжных палок трудно идти, но они

мешали бы, да и в снег их опасно тыкать — можно нарваться на мину.

Противник маскирует мины в самых неожиданных местах.

Противник, отступая, стал хитро минировать поля и дороги:

противотанковые мины заделывал в деревянную оболочку. Такие мины можно

обнаружить только щупом и тонким чутьём собаки-ищейки. А между большими

минами закладывают и маленькие, противопехотные, с проволочкой, чуть ее

задел — и взрыв...

Позёмка несётся по полю, крутится около кустиков и всё заволакивает в

мутно-белый цвет.

Ровное снежное поле и пологая высота, на которой зацепился противник,

были безмолвны, и казалось, что враг или спит или отошёл...

Нет, вон луч прожектора заскользил по белому полю, выхватывая серые

кусты, и застрочил пулемёт. «Ложись!» — одновременно прошептали Петухов и

Черкасов и, упав в снег, замерли. Треф прильнул к земле, а Пурик,

вздрагивая, прижался к Черкасову. Пулемёт умолк. Оборвалась и полоса

света. «Прощупывают и пугают... — подумал Петухов. — Знаем мы ваши

повадки — сами побаиваетесь...»

Сняли лыжи и, воткнув их глубоко в снег около кустика, поползли.

Тяжело продвигаться — тонут в снегу, но зато хорошая маскировка. В

полушубках жарко и неловко ползти, а тут ещё и вещевой мешок, и автомат, и

противогаз, и лопата. Всё тянет, давит. Позёмка бьёт в глаза.

Время от времени Петухов и Черкасов повелительно шептали: «Треф, иди!

Пурик, ищи!» Собаки принюхивались к снегу и, натягивая поводки, рвались

вперёд. Старательный и горячий Пурик тыкал нос в снег, фыркал и чихал.

«Тихо, Пурик! Фу!» — сердито шептал Черкасов.

И вдруг Треф, обнюхав снег около куста, сел возле него и так

выразительно взглянул на своего хозяина, словно хотел вымолвить: «Нашёл».

Петухов легонько проткнул щупом снег и почувствовал, что наткнулся на

дерево. Мина! Петухов снял рукавицы и, засунув руки в снег, неторопливо,

осторожно обшарил, прощупал деревянную мину. Нет ли около неё и под ней

опасной проволочки от мины натяжного действия? Как будто нет. Снег на

руках тает, а кожа стынет — пощипывает мороз. Надел рукавицы, выкопал ящик

лопатой. Ох, какой тяжёлый, будто гвоздями набит! Отполз с ним влево и

поставил на попа. Так виднее. Вздохнул и вытер рукавом пот с лица. Ух,

велика беда начало! Нащупали минное поле — теперь надо много

потрудиться... Вот и Черкасов правее тоже обнаружил мину: возится в снегу,

а рядом с ним суетится Пурик и помогает хозяину выкапывать мину. Медвежья

услуга! Нарвётся проклятый пёс когда-нибудь. По лапам его надо бить, а

Черкасов с ним слишком ласков...

Недалеко, над окопами врага, низко тарахтел ПО-2 — «кукурузник», как

его прозвали наши солдаты, и вскоре один за другим раздались взрывы. Это

лётчик сбросил в окопы несколько мелких бомб. Пурик задрожал и заскулил.

«Фу!» — прошептал Черкасов. Пурик прижался к боку хозяина и затих.

Застрекотали зенитные пулемёты, и словно спичками кто-то зачиркал по

небу — это побежали трассирующие пули. Скользнул вверх луч прожектора, но

«кукурузник», прижимаясь к земле, тарахтит уже где-то в своей стороне.

«Ушёл! — радовался Петухов. — Не даёт им покоя и от нас отвлекает...

Молодец!»

И опять тишина. Молчат. Притихли. Можно продолжить работу. Петухов и

Черкасов досуха вытерли закоченевшие руки и всунули их в меховые рукавицы.

Как в них тепло и уютно рукам! Так бы и не вынимал. Но время идёт, и надо

работать, работать, чтобы до рассвета вернуться к своим. Опять раздаются

тихие голоса собаководов: «Ищи! Ищи!» Собаки, принюхиваясь к снегу,

натягивают поводки.

Сколько времени прошло с тех пор, как они начали свои поиски, трудно

сказать. Может быть, два или три, четыре часа. Сердце стучит гулко,

напряжённо. Мокрая от пота рубашка приклеилась к спине, а руки закоченели,

и пальцы плохо сгибаются. Но вот проход сделан, и деревянные мины справа и

слева от прохода, как вешки, указывают безопасный путь. Вражьи окопы

совсем близко. Теперь надо незаметно уйти. Отползти немного назад. И

передохнуть. А то и собаки устали. Поджимают ноги — как бы не отморозили

подушечки лап.

— Сколько вы взяли, товарищ сержант? — прошептал Черкасов.

— Двенадцать.

— А я тринадцать. Пурик мой молодец. Поднимемся, товарищ сержант?

— Нет, Черкасов, надо ползти до лыж.

Петухов знал, что если противник их обнаружит, то насторожится и до

рассвета снова может заминировать проход.

Проползли уже много, а лыж не видать. Странно! Позёмка замела следы.

Наверно, отклонились в сторону.

— Черкасов, иди вперёд. Да смотри осторожно.

Солдат встал, отряхнулся от снега и зашагал вперёд, глубоко увязая в

снегу. Вслед за Черкасовым, в нескольких от него шагах, шёл Петухов. Пурик

вдруг метнулся в сторону и, вырвав из рук хозяина поводок, ткнулся носом в

снег и быстро заработал передними лапами.

— Пурик, назад! — тихо крикнул Черкасов.

Раздался взрыв, и Пурик упал.

Черкасову показалось, будто кто-то метнул ему в лицо стеклянными

брызгами. Прикрыв лицо руками, он приник к земле. Противник открыл

пулемётный огонь, и пули засвистели где-то над головой. Наши ответили.

Раздались и первые миномётные выстрелы: словно кто-то гулко и часто

застучал колотушкой по бочонку, и мины полетели в нашу сторону, вспахивая