Раздел имущества
Шрифт:
Они взволнованно запротестовали:
— Но с ней все хорошо, мы все так беспокоимся…
— И о Гарри тоже. Гарри все-таки тоже человек. Он маленький, он не понимает, что происходит…
Эми, несмотря на всю симпатию, которую она чувствовала к этому мальчику, относила Кипа к категории подростков, то есть, так сказать, непонятливых и не поддающихся пониманию существ. Теперь же она посмотрела на него другими глазами. Он и раньше выражал такие чувства, но она думала, что тут ничем не может ему помочь, и поэтому почти не обращала на них внимания. Сейчас она видела в его глазах всю глубину его переживаний, сомнений и обиды. Остальные бормотали успокоительные слова, говорили, что думают о Керри все время, что с ней все хорошо, что ее перевозка ничего
— Если у Керри есть шанс, именно ее надо было отправить в Лондон. Именно так и делает MASH[111]: спасатели вывозят на самолетах тех людей, у которых еще есть шансы, — настаивал на своем Кип.
Эми поняла, что, не уделяя достаточного внимания ситуации Кипа, она была абсолютно не права. Это ее вина. Она верила словам врачей о Керри, которые Кип ей пересказывал.
— Я уверен, мы все заслужили эту взбучку, она пойдет нам на пользу, — сказал Эмиль, но он был единственным, кто хоть как-то признал свою вину, да и то искренность этого признания вызывала сомнения.
Поскольку сидение без света затянулось, американские военные встали из-за стола и, по-видимому, пошли помогать мистеру Фьюзу в его трудной работе. Поскольку в группе Эми никто не разбирался в электричестве, все пассивно сидели и ждали, мрачно созерцая сырные пузыри, застывающие на их тарелках. Несмотря на высказывание Эмиля, между двумя столами начало зарождаться чувство товарищества, особенно между американцами и мадам Шатиньи-Дове, сидевшей к ним ближе всех. Она передала им на стол немного картошки и корнишонов.
— Чтобы спасти вас от голодной смерти, — игриво засмеялась она.
Наконец свет снова загорелся, и грили заработали. Американцы подошли к их столу, чтобы поделиться мыслями по поводу доисторической проводки, с которой им никогда раньше не приходилось иметь дело. Благодарный владелец ресторанчика обслуживал их с преувеличенной любезностью, налил им огромные бокалы своего крепчайшего ликера из кустарника, похожего на маленькую сосну. Сыр наконец растаял, и разговоры возобновились. Мари-Франс и Руперт вступили с американцами в более содержательный разговор и узнали, что те действительно приехали наблюдать за погодными условиями и осуществлять программу по предупреждению схода снежных лавин в этом районе.
— Программа по предупреждению стихийных бедствий, — пояснил один из них.
Эми показалось, что они недостаточно подчеркнули, что не имеют никакого отношения к лавинам, обрушившимся на эти места накануне. Еще она заметила, что Кип очень внимательно прислушивался к их словам.
Когда с горячим было покончено и грили унесли, к ним подошел официант и с обычной для таких случаев глупой ухмылкой принялся обсуждать десерт. Он предложил sorbets[112] и tartes du pommes[113]. Эми с облегчением подумала, что им повезло: не надо опять есть сыр. Хотя она уже научилась любить сыр и даже стала отличать сыр бри от камамбера. После десерта последовали кофе и еще немного ликера геннепи. Эми начала волноваться, что уже становится поздно, но остальные, казалось, были ничуть не против еще посидеть в ресторанчике, и Поль-Луи перестал поглядывать в окно. Вероятно, он решил, что они безнадежно выбились из графика и уже не могли возвращаться обратно на лыжах. Американцы попросили счет, расплатились, потом протопали в своих тяжелых ботинках к лестнице, ведущей к туалету, затем мимо них, на улицу, чтобы снова завести свои шумные средства передвижения. Кип сказал, что хочет посмотреть на их машины, и вышел вслед за американцами. Поль-Луи не делал попыток стронуть свою экспедицию с места.
Тишину альпийских гор снова разорвал рев работающих двигателей. Эмиль взглянул на Поузи и Руперта. Поль-Луи подал знак, что они хотят расплатиться. Это вызвало в их группе обычное для такого момента беспокойство. Их было семеро, и не все они
были клиентами Поля-Луи, поэтому Эми надеялась, что он не собирался платить за всех из своего скромного жалованья. Если бы речь шла только о них с Полем-Луи, то платила бы она: так обычно делается, если дело касается инструктора и его клиента. Однако та уверенность, с которой он подозвал официанта, заставила ее забеспокоиться, что в порыве французского гостеприимства он слишком уж увлекся. Если повезет, то остальные мужчины вмешаются и вытащат свои кредитки, как на их месте сделали бы американцы.Этого, однако, не произошло. Остальные стали подниматься с мест и застегиваться. Один только Руперт сказал: «Позвольте мне…» Но он не сделал никакого движения к своему карману. Казалось, все находятся под действием каких-то чар, включая Поля-Луи, который, как только официант положил перед ними большой счет, принял вид человека, который только что поставил все свои сбережения на лошадь в надежде, что она придет к финишу первой. Внутренняя борьба, как с самим с собой, так и с общепринятыми нормами, продолжавшаяся всего лишь доли секунды, но показавшаяся вечностью, прекратилась только тогда, когда Эми вынула свою кредитную карточку и положила ее на поднос. Этот поступок вызвал взрыв эмоций: «ах, ох, позвольте мне, давайте разделим на всех, спасибо…», как будто все вдруг очнулись от чар злой силы, которая их парализовала. Поузи натянула свой красный свитер и пошла в туалет. Эми боялась, что на этой ее кредитной карточке могло не оказаться денег, так как она расплачивалась за самолет, улетевший в Лондон, но все оказалось в порядке.
На самом деле Эми ничего не имела против того, чтобы заплатить за ланч. Лишь одно ее немного беспокоило: почему остальные с такой легкостью разрешили ей заплатить? Это могло означать лишь то, что все знали о том, что она могла себе это позволить. Дело не в том, что это был секрет. И все-таки тот факт, что они все о ней знали, вызывал у Эми смутное беспокойство, которому она не могла бы дать точное определение, и это было странно, ведь она рада была заплатить, на самом деле рада, для нее это ничего не стоило.
Официант принес ворох верхней одежды. Пока они находились внутри, погоду трудно было определить: за окном была лишь темнота. Но когда они вышли наружу, оказалось, что идет густой снег.
— УжЭ очЭнь поздно возвращаться на лыжах, — сказал по-английски Поль-Луи.
Наверное, он позволил им сидеть там так долго, потому что заранее знал, что они не смогут вернуться на лыжах. Возможно, он так и планировал, считая, что они слишком слабые, или полагая, что сделал сегодня уже достаточно.
— Вам лучше ехать на автобусе.
Маленький местный автобус объезжал окрестные деревушки, развозя лыжников и служащих отелей по своим местам. Эми вынуждена была признать, что чувствует некоторое облегчение. Как и остальные, она выпила слишком много можжевелового ликера и вина.
Появилась еще одна проблема: исчез Кип. Исчез и его сноуборд, что указывало на то, что он отправился один, а может быть, с американцами, и решил вернуться по той трассе, по которой они добирались сюда. Поль-Луи нахмурился, на его лице появилось озабоченное выражение, но он только в отчаянии покачал головой в знак неодобрения этих неуправляемых американцев. Казалось, он не знал, что делать. Всего лишь за два часа снегу прибавилось так много, как они не могли себе и представить. Стал подниматься холодный ветер, как и всегда по вечерам на этой неделе, и дорога уже обледенела.
Поль-Луи заявил, что Поузи не должна сама вести машину.
— У вас нет цепей, вы не можете ехать. Получите свою машину завтра.
— Нам надо ехать вечером в Лондон, — возразила Поузи.
Поль-Луи все еще раздумывал. Следует ли ему ехать искать Кипа или лучше остаться с остальными.
— Я приведу вашу машину обратно, мадемуазель, — решил наконец он. — Я не могу разрешить, чтобы вы сейчас вели машину. Моя вина, что позволил вам так задержаться в ресторане. В любом случае, вы сегодня не сможете уехать из Вальмери.