Раздвоенное сердце

– На конгрессе, - пробормотала мама.
– В Цугшпитце. Уехал сегодня утром.

– На конгрессе в Цугшпитце?

Там много света и солнца. Я была удивлена. О конгрессе я ничего не знала.

– Хм, - сказала мама между двумя глотками кофе и заморгала, как сова.
– Он им понадобился для лекции. Это неожиданная поездка. В понедельник вернется.

Теперь я действительно почувствовала свободу. Папа покинул край.

Очень хорошо. С ним ничего не случиться, если его предупреждения действительно исполняться. Я спряталась за газетой, пока мама не стала более бодрой. Она пошаркала на кухню, достала, громыхая, варенье из шкафа, поставила тарелки и стаканы на стол и постепенно начала действовать как живой человек.

Я прикусила язык, чтобы не обратить её внимания на то, что сегодня её лучшей подруге из Хайдельберга исполняется сорок пять лет. Это было написано на календаре, который красовался рядом со мной на стене. Мне нельзя было вызывать подозрения. Булочки испеклись. Осторожно я вытащила их из горячей духовки. Скажи что-нибудь, мама, пожалуйста, скажи правильные слова ...

– Ты себя хорошо чувствуешь? Всё прошло?
– Её глаза были яснее, чем только что.

– Ну, колени ещё немного дрожат. Может быть, я посижу сегодня после обеда в саду. Я ещё не знаю, - сказала я.
– Но мне уже лучше.

Это не было обманом. Может быть, я и правда посижу в саду. И иногда у меня все ещё дрожали колени - хотя они дрожали из-за Колина и моего плана, а не из-за проклятой ветрянки.

– Хм.
– Мама размышляла. Она долго размышляла, и в это время иногда на её лице, от усталости бледном, пробегала тень.
– У Регины сегодня день рождения, - сказала она наконец, как будто между прочим, испытывающе смотря на меня при этом. Я ответила на её взгляд по возможности невинно.
– Ей исполняется сорок пять, - добавила мама многозначительно.

– И что?
– спросила я равнодушно, не отрываясь от газеты.
– Она тебя пригласила?

– Скажи, Эли, я могу оставить тебя одну? Ты сама справишься? Я несколько лет не видела её, мы только переписывались, и я могла бы у неё переночевать. Завтра бы я вернулась, и, если что, ты можешь в любое время позвонить мне, в любое время!

Беспокойно она намазала маслом булочку и убрала прядь волос со лба.

Внезапно я почувствовала себя виноватой. Она беспокоилась обо мне вовсе не из-за Колина, а из-за ветрянки. И из-за моей температуры, которая снова и снова неожиданно поднималась. Она доверяла мне, она думала, что я не буду посещать Колина. Моё смущённое выражение лица она истолковала неправильно.

– Одно слово, и я останусь. Я уеду только тогда, когда ты почувствуешь себя более-менее здоровой.

– Конечно, ты можешь ехать!
– прервала я её поспешно. – Я не чувствую себя плохо. Напротив. Я чувствую себя лучше. Теперь я просто уставшая. Всё будет в порядке.

Я снова загородилась газетой, чтобы она не смогла увидеть стыд в моих глазах. Последнее было смелым обещанием. Всё будет в порядке. Тьфу. И всё же, пока ничего не случилось. Почему сейчас должно что-то произойти?

У Колина была тысяча возможностей причинить мне вред - любым способом. Мы сидели одни в машине. Я была у него дома, на пустыре, по близости никого не было. Он мог бы напасть на меня в подвале, когда я обнаружила кабанов.

Никто бы никогда не догадался. Никто не знал, где я была. И всё-таки: я не могла ничего гарантировать. Если что-то пойдёт не так, получается, что я видела маму в последний раз. Но, по крайней мере, она и папа были в безопасности. Теперь "это" могло убить только меня. Это, по крайней мере, ограничивало ущерб.

С моим отцом я не могла попрощаться. Но даже если бы я знала о конгрессе, он сразу бы все понял по моему лицу. Как и прежде, я была уверенна, что он стёр мне память и посылал на меня усталость и пауков, чтобы я не ходила к Колину.

Он сделал так, чтобы я даже не помнила Колина. Я понятия не имела, как он это сделал, но между тем я думала, что мой отец способен на всё что угодно. Он обманывал меня семнадцать лет. И кто может подтвердить, что он рассказал мне правду, а не приукрашенную версию для дочери с поздним подростковым периодом.

Хорошо, что он был в отъезде. Позже я смогу проникнуть в его кабинет и посмотреть, найду ли я что-нибудь, что поможет мне в дальнейшем. Может, что-нибудь вроде тайного досье о Демонах Мара.

Час спустя мама, бодрая и готовая к путешествию, стояла передо мной. Она долго на меня смотрела, прежде чем обнять. Может, она о чём-то догадывалась? Я почувствовала большой ком в горле, и у меня на короткое время появилось искушение попросить её остаться. Ведь тогда я не смогу ничего сделать, и мы точно не потеряем друг друга.

Я прижала свой лоб к её плечу и глубоко вдохнула этот новый специфический смешанный запах из духов, мыла, лекарственных трав, земли, травы и лепестков роз.

– Ты действительно уверена?
– спросила она в сотый раз.

– Да, - сказала я твёрдо и почувствовала себя как уголовник.

Она села в свой старый «жук» и завела стучащий мотор.

– Езжай осторожно!
– крикнула я, а она на прощание подняла руку.
– Я люблю тебя, - добавила я тихо.

Но этого она уже не слышала. Красный автомобиль пропал, дико ревя, за вершиной дороги. Я осталась одна. Несчастная, я поплелась в зимний сад, села за обеденный стол и заревела. Но пути назад не было. Я должна была сделать то, что решила. Я не могла, нет, мне больше нельзя было ждать.

Несмотря на мою нервозность, внезапно мои силы истощились. Было начало июля. Пока тени станут длиннее, а свет мягче, пройдёт ещё много часов. Летние каникулы начались. И мне было нечего делать в этом доме. Ничего не надо учить, нигде не надо убираться.

А я хотела подождать до сумерек и потом пойти к Колину, потому что, как ни странно, я всегда чувствовала себя с ним в большей безопасности, когда становилось темно. Я вспоминала нашу встречу при сверкающем утреннем свете у ручья и эту всепоглощающую слабость, которая охватила меня, когда я смотрела в ледяные голубые глаза Колина. Нет, я хотела выступить тогда, когда жара спадёт, а солнце станет более мягким.

Поэтому я сделала то, что мне так не хотелось делать: я решила обыскать папин кабинет. Осторожно, и так тихо, как только возможно, я нажала на прохладную ручку двери, как будто я могла испугать и разозлить кого-то или что-то там внутри.

Но кабинет выглядел всё так же. На письменном столе были сложены в стопку документы, тяжёлое компьютерное кресло стояло под углом к монитору, а солнце отсвечивало на корешках книг, стоявших на полках, золотыми полосками. Когда папы не было здесь, мама заботилась о том, чтобы орхидеи получали достаточно света.