Разгневанная река

…Кажется, Бить! Ты прислушался. Когда же на лестнице явственно послышался торопливый стук деревянных сандалий, все его тревоги, недовольство, раздражение точно ветром сдуло. Он пытался сделать недовольную мину, но при звуке осторожных шагов на веранде не удержался и пошел навстречу Бить. Холодный ветер ворвался в комнату, Ты поспешно втащил Бить и захлопнул за ней дверь.

— Ты давно вернулся? — спросила Бить, подходя к вешалке и стаскивая с головы косынку. — Небось проголодался? Я еще с того конца переулка заметила свет в окне и обрадовалась, а потом забеспокоилась — боялась, опять будешь шуметь. Вот посмотри, как сердце бьется!

Ты отошел и снова присел у очага.

— Да, у меня совсем характер испортился!

— Ничего подобного! — улыбнулась Бить. — Просто когда я увидела свет, то подумала, что сейчас приду, увижу тебя, вот сердце и забилось как бешеное! Даже смешно!

— Ладно, садись погрейся!

Бить села рядом, стряхивая с волос капли ночной росы.

— Ты уже и рисового отвару приготовил для меня! А я хотела забежать купить что-нибудь на ужин, но побоялась, что и так вернусь слишком поздно. Ну ничего. У нас теперь есть немного денег. Завтра я схожу на рынок и куплю всего.

— Вот как?! Неужто правда?

— Конечно! Завтра я постараюсь найти карпа и сварю рассольник из рыбы.

Ты заулыбался и тут же отвернулся, чтобы скрыть улыбку.

— Мне бы хотелось тушеной говядины.

— Ну что ж, можно и говядины, подумаешь!.. У меня полно денег. Но что с тобой?

Ты вдруг побледнел. Он только сейчас заметил, что Бить напудрена, что на губах у нее яркая помада. О небо! Куда же она ходила? Ты поднялся, отошел от очага и молча повалился на кровать. Бить бросилась к нему:

— Боже мой, что с тобой?

Он вскочил, схватил ее за плечи и стал яростно трясти. Лицо его исказилось от боли.

— Откуда у тебя деньги? Где ты их достала? — рычал он. — Куда ты ходила?

Расширенные от страха и удивления глаза Бить сверкнули вдруг вызовом, обидой и злостью.

— Ну что ж, избей меня! Можешь даже убить!

Ты уже занес руку, чтобы ударить по этой напудренной щеке, но рука бессильно опустилась, и он вскрикнул. Острая боль, словно ножом, пронзила его грудь. Ты упал на кровать.

— Ты! Родной мой! — Бить обняла его за плечи.

Ты не шевелился, он лежал, уткнув лицо в ладони.

— Прости… — проговорил наконец он. — Ты ни в чем не виновата. Иди поешь, ты ведь голодная. Там в кошелке я кое-что принес тебе.

— Родной… — Бить уронила голову ему на грудь и зарыдала, не в силах больше произнести ни слова.

Ты сел на кровать, ласково погладил Бить по голове. Разве он может ее упрекать. Но как больно, как невыносимо больно все это! В горле комом стояли слезы. Широко раскрытые, сухие, горячие глаза его незряче уставились в пустоту.

Бить подняла голову, утирая слезы:

— Поешь со мной.

— Ты ешь, я уже ужинал.

— Нет, давай посидим рядом, я должна сказать тебе, откуда у нас эти деньги. Я ведь продала твои книги по японской и французской живописи…

Бить отвернулась.

— Ты продала книги?!

Она кивнула.

— Иди к огню, а то холодно. И не сердись на меня.

Бить принялась за рисовую похлебку, а Ты бросил в огонь все оставшиеся щепки.

— Надоело все время жаться и экономить, давай хоть раз согреемся как следует! Все-таки великое дело — огонь!

— Смотрите-ка, какой добрый! — улыбнулась Бить. — А как тебе удалось продать картины? Это просто счастье!

— Одно название что продал, вернее сказать, мне подали милостыню! — вздохнув, признался Ты.

— Не говори глупостей! — рассердилась Бить. — Что значит «милостыню»? Эти картины стоят тысячи!

Он благодарно улыбнулся ей и пошутил:

— Ну, разумеется, не меньше тысячи каждая!

— Что с тобой спорить! Мне достаточно того, что у нас есть деньги. Завтра пойду куплю рису, лекарства, нужно еще купить тебе теплое белье и шарф.

— Только-то? А я подумал, что завтра ты опустошишь окрестные магазины.

— Ты, я смотрю, сегодня разболтался!

— Ну, ладно, давай поговорим серьезно. Нужно обсудить, как нам быть дальше…

— Что ты имеешь в виду?

— Знаешь что… Возьми эти деньги себе, привези ребят. Вам лучше жить отдельно.

— Ты что же, прогоняешь меня?

— Нет, конечно… Но и сейчас тебе со мной слишком много возни, а вдруг заразишься, тогда совсем…

— Не говори чепухи! Куда мне идти? Никуда я отсюда не пойду!

Бить поставила грязную посуду у очага.

— Завтра перемою, могу же я хоть один вечер побездельничать! Сейчас я разведу тебе сладкой воды. Сколько же времени мы не видели сахара…

Бить вдруг остановилась и прислушалась. Ты тоже обратил внимание на странный лязгающий шум, доносившийся с улицы.

— Когда я возвращалась, на набережной было полно японских солдат, а на Бобовой — целая колонна танков.

— Пойдем посмотрим в чем дело.

Ты вышел на крышу. Бить схватила байковое одеяло, чтобы набросить ему на плечи, и выбежала следом.

— Да тут, кажется, целое сражение готовится! — сказал он. — Смотри-ка, танки движутся к Крепостной улице. По-моему, и орудия туда везут!

— Что же это значит?

— Ничего особенного. Готовится драка между японцами и французами. Ну и пусть перебьют друг друга!

Бить схватилась за его руку. Они стояли, зябко поеживаясь на холодном ветру, и не спускали глаз с улицы. Внизу, со стороны сквера, по Бобовой ползли едва различимые в темноте бронетранспортеры. Они двигались к мосту у Восточных ворот и, когда выползали из темноты на свет, казались чудовищными неуклюжими черепахами.

Город застыл в холодной ночной мгле, не зная еще, что его ожидает. И тут вдруг издалека, похоже со стороны Северных ворот, долетели оглушительные взрывы. Ты и Бить невольно вздрогнули. Внизу вспыхнуло ослепительно яркое, багровое пламя, и снова, точно удар грома, прогремел взрыв. Казалось, вышибли гигантскую пробку, открыв доступ неистовой буре. Артиллерийские залпы разбили ночную тишину, они грохотали отовсюду — из-за скрытых в темноте деревьев, из-за соседних домов.

— Ну, началось! — пробормотал почти про себя Ты.