Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Разгневанная река
Шрифт:

Бить, стоя за его спиной, наблюдала, как оживает под кистью Ты рисунок. Вначале она смотрела с удивлением, не понимая, что он хочет изобразить, но вот на белом листе появилась партизанка с винтовкой в руке, а потом и алое знамя Вьетминя с золотой звездой. Ты обернулся, и они молча посмотрели в глаза друг другу, взволнованные и растроганные.

— Так вот, значит, они какие, бойцы Вьетминя? — тихо спросила Бить.

— Наверное.

— Надо убрать пока этот плакат, как бы кто-нибудь не увидел.

— Пожалуй. — Ты повернулся с ней. — А тебе не страшно?

— Конечно, страшно. Ты же знаешь, как у нас в доме любят болтать. Да, сегодня утром в начале Бобовой человек восемь японских солдат перегородили улицу и обыскивали всех молодых ребят. Говорят, искали оружие.

Недавно с какого-то военного поста удрали вьетнамские солдаты. Говорят, ординарец стащил у начальника поста пистолет и продал кому-то… Так что сейчас надо быть настороже. Закончишь картину — спрячем ее подальше.

— М-м-м… да… — неопределенно промычал Ты, продолжая рисовать. Потом вдруг, точно что-то вспомнив, перешел к своей незаконченной картине и, прищурясь, долго пристально всматривался в нее. — Да-да… конечно… Нужно переделать здесь все.

— Так можно убрать плакат?

— Подожди минутку. Иди сюда. Я понял, чего этой картине недостает…

Он не договорил, схватил кисть, палитру и подошел к полотну.

— Ты что, решил себя в гроб вогнать? Хватит на сегодня, пора спать, ведь уже полночь! — Бить решительно отобрала у него кисть.

— Ну, разреши мне еще поработать хоть минут пятнадцать! — смеясь, отбивался от нее Ты.

— Ни минуты! Завтра — пожалуйста, сколько угодно. А этот плакат я сама запру в шкаф, чтобы не было неприятностей.

— Вот здесь я изображу девушку с винтовкой, она будет похожа на тебя. Да, нужно обязательно переделать этот кусок.

— Хорошо, хорошо, завтра переделывай все, что тебе угодно.

И Бить потащила его на террасу умыться перед сном.

Теперь картина возникала на полотне быстро, точно рождалась из тумана на солнечный свет. Теперь Ты писал без передышки, не останавливаясь ни на минуту. Вначале он побаивался, что картина выйдет у него символической, слишком патетичной и торжественной и потеряет главное — естественность. Но сейчас он убедился, что сумел избежать этого. В центре картины была фигура человека, умершего от голода, а рядом — мать и девушка. Держа на коленях голову умершего, мать ладонью прикрывала ему веки, а девушка, подняв с земли винтовку, выпавшую из чьих-то рук на поле боя, усеянном трупами, привстала с земли, будто собираясь броситься туда, где еще раздавались выстрелы. Время от времени Ты отрывался от картины и подходил к плакату, подправляя какие-то детали. Он работал с таким увлечением, что, казалось, ничего не ощущал и не замечал, в нем словно все умерло, жили одни только глаза, зоркие, внимательные. Голова работала удивительно ясно, мысли рождались сами собой, четкие, уверенные, и каждый мазок ложился на полотно с такой точностью, что не нужно было ничего подправлять или переделывать. Иногда рука Ты вдруг повисала в воздухе и глаза заволакивали слезы. Тогда он опускался на стул и сидел так, погруженный в свои мысли, не замечая ничего вокруг.

Уже несколько дней как погода прояснилась, но по утрам и ночью было еще холодно. Работая, Ты забывал о своей болезни, но часто у него кружилась голова, в глазах темнело и не хватало воздуха. По утрам его маленькое иссохшее тело было точно приковано к постели, у него не было сил пошевелить рукой. Но больше всего его мучили приступы кашля, которые начинались обычно перед рассветом. Ему казалось, что от этого неудержимого кашля у него разрываются легкие, и после такого приступа он, обессиленный, долго лежал неподвижно. И он слишком мало спал! Часто почти всю ночь он не смыкал глаз, и, только когда перед глазами вдруг возникало что-то нереальное, он догадывался, что задремал.

Бить по-прежнему каждый день поила Ты лекарством, но, видя, что он тает прямо на глазах, тревожилась и ворчала, что он переутомляет себя. Но даже когда Ты ложился отдохнуть, мысль его продолжала лихорадочно работать. И вот наконец однажды вечером картина «оформилась» во всех своих деталях. Только тогда Ты почувствовал смертельную усталость и завалился спать.

Ночью он несколько раз пробуждался, хотел было встать, но тут же снова погружался в тяжелый сон. Когда же окончательно проснулся и открыл глаза, ярко светило солнце. Ты удивленно озирался,

не понимая, где он и что с ним. Но как только пришел в себя, первое, о чем он подумал, была картина. «Интересно, что получилось?» И он быстро вскочил с постели.

Бить ушла на рынок, на столе стоял приготовленный ею завтрак. Ты вышел на террасу. Небо было чистое, голубое, воздух прозрачный, дышалось легко. Ты улыбнулся, слушая неумолчный щебет птиц, доносившийся из-под крыши. Он перегнулся через перила террасы, стараясь разглядеть гнездо. Вот к гнезду подлетела самка и, трепеща крыльями, стала носиться вокруг этого крохотного домика, из которого виднелись четыре широко разинутых клюва, птенцы тянулись так, что казалось, вот-вот выпадут из гнезда. До чего же прожорливы эти маленькие существа! С утра до вечера они только и делали, что пищали, требуя еды. Родители без отдыха таскали им всякую живность. Самка, сунув мушку в один из жадных клювиков, опустилась на край гнезда и, вертя головкой, смотрела по сторонам. Потом камнем упала вниз, взмыла в высоту и исчезла в залитом ярким солнцем небе.

Чувствовалось, что еще немного, и станет совсем тепло. Теперь Ты уже не сомневался, что успеет закончить картину. Он снова закашлялся, посмотрел на свои тонкие прозрачные руки, поднял глаза на небо и улыбнулся глупо-счастливой улыбкой. «Хорошо!» Доживет ли он до весны? Каждое утро солнце вот так же будет заливать их террасу, внизу на улице все так же будут толпиться люди, а он превратится в прах. Жизнь будет течь своим чередом, на земле будут происходить всякие события, а его, Ты, уже не будет. Греясь на солнышке, Ты бессмысленно улыбался, и ему не хотелось уходить с террасы, не хотелось двигаться с места.

…Он снова закашлялся. На этот раз приступ был долгим и мучительным. Ты поспешил в комнату, лег на постель, но кашель не прекращался. Вдруг он почувствовал во рту солоноватый вкус — из горла хлынула кровь. Ее было так много, что Ты замер от ужаса. Он схватился за грудь, словно силясь приостановить кашель, но кровь все лила и лила. То ли у него потемнело в глазах, то ли он сам закрыл их и лежал тихо, не шевелясь, стараясь унять приступ.

Он лежал так долго, точно без сознания. Время от времени, открывая глаза, он видел свою картину, прислоненную к стене. Надо торопиться! Сейчас сотру следы крови, а то Бить перепугается. Да, вот как скрутила его болезнь! Ты снова закрыл глаза и, обессиленный, лежал без движения. Сейчас ему хотелось только одного — заснуть и не просыпаться долго-долго…

6

После новогодних праздников прошло уже более двух месяцев, а Фыонг все еще оставалась в Ханое, несмотря на то, что «он» писал ей бесконечные письма и даже посылал за ней человека. Но разве могла она теперь вернуться туда?! «Я не хочу возвращаться, — отвечала она ему. — У тебя в уезде кругом трупы, мне страшно жить там!» В общем, так это и было.

В Ханое тоже, разумеется, умирали с голоду, но все же здесь было многолюднее, а потому не так страшно. В уезде же и в обычное-то время можно было подохнуть со скуки, а теперь просто страшно — куда ни пойдешь, всюду одни мертвецы на дорогах. Была и еще причина, почему ей не хотелось возвращаться к мужу: он ей окончательно опротивел, опротивел до того, что даже в мыслях она не могла обращаться к нему на «ты». А теперь, после «переворота», совершенного японцами, у нее была еще более веская причина для того, чтобы оставаться в Ханое: «Ехать в уезд в такое смутное время, чтобы меня там прирезали!» И она продолжала жить у себя в маленьком тихом переулке.

В последнем письме мужа звучала уже неприкрытая угроза: «Смотри, мне все известно. Пока я не хочу принимать мер, чтобы не компрометировать родителей». Фыонг сидела перед чистым листом бумаги, писать не хотелось — настолько все было противно. К тому же они с Ханг условились сходить сегодня утром послушать ее игру и игру ее подруги. Вот кто счастливый человек! Ладно, надо написать это письмо и отделаться. «Я тебе уже не раз объясняла, что вернуться в уезд не могу. Делай что хочешь!» — быстро написала она. Вот так! Фыонг улыбнулась, бросила перо на стол и принялась за туалет.

Поделиться с друзьями: