Разговоры с Пикассо
Шрифт:
Четверг 2 августа 1945
Мировая война заканчивается. Газеты пишут о завершении Потсдамской конференции. [63]
В кафе «Дё Маго» – элегантный Жак Превер, одетый с головы до пят во все новое: серый костюм, серая шляпа, красный галстук, из верхнего кармашка выглядывает красный платочек. Картину довершают голубые с зеленоватым оттенком глаза, напоминающие тропических рыбок на прозрачном, кораллово-розовом фоне. Он только что вернулся из Лондона. Мы говорим о «Вратах ночи», фильме, который Марсель Карне хочет снять по балету «Рандеву». Косма напишет музыку. Главные роли сыграют Марлен Дитрих и Жан Габен. Но Жака очень раздражает киношная среда…
63
Четыре дня спустя, 6
ЖАК ПРЕВЕР. Всего один день в Париже, и ты – труп… Дискуссии, контракты, бесконечные встречи, как все надоело! Все, что заваривается вокруг фильма, меня страшно утомляет, выводит из себя… Я только что встречался с Габеном, и он мне сказал: «Для такого человека, как я, с моей узнаваемой физиономией, ездить в метро – просто пытка! Вокруг я только и слышу: “Посмотри, вон Габен! Как он постарел!”, или: “Слушай-ка, да это же Габен! Выглядит ужасно!”, или: “А это правда Габен – тот седой старик?” – “Да быть того не может!”» Что до меня самого, то я нахожу, что волосы Габена действительно сильно поседели, но лицо не постарело ничуть…
Преданный друг Реми Бертеле собрал стихи Превера, рассеянные по разным местам, и скоро собирается издать их одним томом под названием «Слова».
ЖАК ПРЕВЕР. Кстати, на обложке сборника будут очень хорошо смотреться твои граффити… А вот посмотри-ка, что я получил… Альбом моих стихов… Ученикам лицея в Реймсе пришла мысль собрать их по журналам, и они напечатали на ротапринте книгу. В одном экземпляре… И подарили ее мне… Никогда ни один подарок не доставлял мне такого удовольствия, как этот, который сделали мальчики со своим учителем… [64]
64
Несколько дней спустя Марсель Карне, Жак Превер, художник-декоратор Траунер, Жозеф Косма и я собрались у «Вьей» на улице Дофин, чтобы поговорить о «Вратах ночи». Карне хотелось бы воссоздать в декорациях атмосферу моего «Ночного Парижа». С Габеном должна была прийти Марлен Дитрих, но он явился один. Косма открыл портфель и вынул несколько нотных листков. Сел за расстроенное пианино. А Превер сказал Габену: «Эту песню в фильме будете петь вы с Марлен». Косма заиграл, а Габен, заглядывая в бумажку, стал неуверенно напевать:
Опавшие листья сгребают лопатой, И их уносит северный ветер В холодную ночь и в забвение…Мы присутствовали при рождении «Опавших листьев», великой послевоенной песни о любви, которая обошла весь мир. Позже Марлен Дитрих, не обратив внимания на песню, написанную специально для нее, отказалась от роли под тем предлогом, что фильм представлял Францию в неблагоприятном свете. Вслед за нею ушел и Габен. Их заменили Натали Натье и молодой певец, которого нашла Эдит Пиаф, – Ив Монтан… Что касается роли Судьбы, то ее сыграл Жан Вилар – актер, только начинавший профессиональную карьеру…
Вторник 26 ноября 1946
САБАРТЕС. Да, они вернулись… Вы увидите, он в прекрасной форме… Франсуаза ждет ребенка… А он даже помолодел… Я никогда не видел его таким веселым, таким счастливым, настолько полным сил… Он уже начал работать над литографиями… Почти каждое утро ходит в мастерскую братьев Мурло…
Появляется Пикассо – без рубашки, бронзовый, как индейский вождь, с наголо обритой головой, лицом, обожженным солнцем, и кожей, пропитанной морской солью и выдубленной ветром… Вскоре после нашей последней встречи в апреле он провел несколько дней в Менерб и в Воклюз, у Доры Маар; в июне ненадолго уехал в Гольф-Жуан; в августе снова отправился с Франсуазой на Лазурный Берег… Это было его первое долгое пребывание на юге Франции с момента начала войны – с августа 1939-го, когда всеобщая мобилизация заставила его уехать из Антиба… Семь лет назад…
Чувство отвращения к северным туманам, низкому небу, сырости – а Пикассо не любил всего этого с детства, с тех пор как его вырвали из мягкого климата Малаги и отправили в туманную и дождливую Галисию – особенно сильно мучило его во время оккупации, когда он жил как затворник, если не как узник, и не мог уезжать из Парижа каждое лето. Никогда еще тоска по солнцу, теплу и морю не поднималась в нем с такой силой, как после Освобождения. Еще в 1919 году он открыл для себя Лазурный Берег и воскликнул: «Я понял, что этот пейзаж – мой!» Долгое время он разрывался между Восточными Пиренеями и Лазурным Берегом. Но теперь, похоже, морское побережье одержало окончательную
победу.Он был блаженно расслаблен, благодушен, глаза блестели ярче обычного. Мы обнялись… С момента нашей последней встречи прошло пятнадцать месяцев…
БРАССАЙ. Пикассо, говорят, что вы перекрасили дворец Гримальди…
ПИКАССО. Чистая правда… Вы знаете это строение у дороги, где стоит крепостная стена Антиба? Был момент, когда мне предлагали его купить за двадцать тысяч франков… Он великолепен, не правда ли? Эта старинная квадратная башня, нависающая над морем терраса… Я работал там как одержимый…
Помнил ли я замок Гримальди! Когда – лет пятнадцать назад – я попал туда впервые, это был полуразрушенный провинциальный музей, где можно было посмотреть экспозицию, посвященную высадке императора в Гольф-Жуан. Весьма убедительное доказательство человеческого непостоянства! Письма с печатью, адресованные префекту Грасса, в которых в уклончивых выражениях говорилось о «досадном» происшествии и содержалась просьба о лошадях и подкреплении, чтобы ему противостоять. Плакаты, набранные большими буквами и провозглашавшие: «Узурпатор осмелился вступить на землю нашей родины!», на следующий же день были заменены другими, написанными тем же автором, где объявлялось: «Французы! Наш дорогой император вновь с нами!» Прокламации, призывающие гражданское население и армию то сражаться с Наполеоном, то всеми силами его поддерживать: людьми, конным транспортом, деньгами… В какие-то двадцать четыре часа мир развернулся на сто восемьдесят градусов… Эти старые стены словно источали могущество императора, а морской воздух, овевавший пожелтевшие листы бумаги, был все тот же, что и во времена удивительного поворота судьбы под названием «Сто дней»… И вот Пикассо изгоняет дух Наполеона из дворца и занимает его место…
ПИКАССО. Однажды я встретил на пляже хранителя дворца. Де Ля Сушер, вы с ним знакомы? И он робко попросил у меня какой-нибудь рисунок для музея… Рисунки у меня просят на каждом шагу, вы же знаете… Но мог ли я ему отказать? А он тут же поправился: «А может, вы мне дадите не рисунок, а картину?..» Я подумал и сделал ему такое предложение: «В замке Гримальди много стен… Так, может, лучше я там что-нибудь нарисую?» Он пришел в восторг… И отдал в мое распоряжение весь верхний этаж… «Хорошо, – сказал я, – но у меня при себе нет ничего, чтобы делать фрески… Рисовать прямо на стенах слишком рискованно…» – «Дело только в этом?..» – удивился он. И они купили сначала полотно из мешковины – отвратительное; потом предложили клееное полотно, потом фанеру… В конце концов я остановился на больших панно из асбоцемента. И сделал им фрески… Хотите посмотреть? Вот они…
И он достает из большого конверта пачку фотографий Сима. Настенная живопись. Сам художник за работой – в купальном костюме: стоя, сидя, согнувшись, на корточках. Волосатый торс, белки глаз ярко выделяются на прокаленном, как у Ганди, лице… Я перебираю снимки: маленькие фавны; рогатые кентавры с трезубцем на плече играют на флейтах и дудках; женщины-фавны, нагие вакханки с пышным бюстом, округлыми ягодицами и распущенной густой шевелюрой, ниспадающей на стройную талию, – повсюду тело Франсуазы Жило… Скачущие косули… И в качестве фона – море с маленькими треугольниками парусных лодок… Все эти легкие фигуры дышат простодушным весельем, чувственным наслаждением, языческой радостью – пасторальные сценки, вставленные, как ювелирные изделия, в оправу средиземноморской лазури… Я спрашиваю о размерах этих панно.
ПИКАССО. Они большие, но кажутся миниатюрными, поскольку написаны на огромных стенах… Три метра на метр пятьдесят. Другие поменьше. Вон ту я назвал «Радость бытия»… А эта – Улисс в окружении сирен. Я написал его на трех асбоцементных панелях, поставленных встык… И оставлю их в этом зале… Они хотят сделать здесь «Музей Пикассо»… Может быть, я отдам им еще кое-что из сделанного там: скульптуры из гальки, из кости…
Пришел издатель нашей книги. Мы договорились встретиться с Пикассо, чтобы уточнить детали издания альбома его скульптур. Увы! многого до сих пор не хватает… По крайней мере пятнадцати штук… Эта история тянется уже три года… Некоторые из его давних изваяний принадлежат тому или иному коллекционеру… И на каждое приходится тратить по полдня… Открываем коробку, где лежат уже сделанные мною снимки…
ПИКАССО. Это просто невероятно! Неужели все это вылепил я? Никогда бы не подумал, что смогу сделать столько за свою жизнь…
Поскольку каждая скульптура снята в различных ракурсах, приходится выбирать. Начинаем отбраковывать снимки и одновременно прикидываем их примерное расположение на страницах. Пикассо предпочитает хронологический принцип…
ПИКАССО. Между прочим, я сделал кое-что и для вас… Всякие маленькие штучки, сейчас покажу…
Он приносит коробку с галькой, костями, осколками разбитых тарелок и горшков, обкатанных морской волной, – на всем гравировка, некоторые предметы слегка обтесаны…