Разлад

4

За всю дорогу от дачи до города Можейко и слова не проронил. Даже когда машина начинала буксовать в снежном месиве, он лишь бросал на шофера косые, хмурые взгляды. Но узкие губы были сурово поджаты, словно боялся ненароком обронить лишнее слово. В душе же творилось такое – не приведи Б-г. Мысли вились роем. Как мошкара перед дождём. И хотелось верить в хорошее, и боязно было. При въезде в город суеверно загадал: «если свернет на кольцевую, значит перемены». Он прикрыл глаза, словно дрёма сморила его. Когда через несколько минут посмотрел через лобовое стекло, под колеса машины неслась заснеженная лента кольцевой дороги. Сердце забилось гулко и часто от радости. «Совсем ополоумел», – попробовал было урезонить себя Можейко, но с этой минуты твёрдо уверовал, что вызван не зря. И потому не удивился, когда машина мягко притормозила у здания обкома. И то, что пропуск был заранее заказан, и то, что услужливый молодой человек довел до самых дверей – всё это уже принял как должное. Он вошел в небольшой конференц-зал. Четким, быстрым шагом прошел к первому ряду. Докладчик приветливо кивнул ему, не прерывая речи. Был он смугл, худощав, подтянут. Еще не стар. В той поре, когда многое впереди. Говорил легко, безо всякой натуги. Цифры, выкладки, цитаты – и все это, ни разу не заглянув в бумаги.

«Новая школа. Далеко пойдет, – подумал с завистью Можейко, – но тут же усмехнулся про себя, – хотя бабушка надвое гадала. Еще неизвестно, как в жизни обернется. Главное – кто за ним стоит. Один в поле не воин. – Почему- то подумал о себе. – Моя-то песня уже спета. Что сейчас вспомнили – это ненадолго. Свое уже отыграл». Он вздохнул. Начал внимательно вслушиваться. Но все как-то не мог уловить, в чем суть вопроса. «Поглупел я, однако. В этой глуши». Пригнулся к соседу, спросил шепотом:

– Кто докладчик?

Тот удивленно посмотрел:

– Председатель горисполкома. – Заметив недоумение Можейко, добавил: – Приезжий. Месяца два как у кормила.

Можейко вдруг стало как-то не по себе, знобко. Он поёжился. Сосед заметил, усмехнулся многозначительно:

– Замерзли? Ничего, скоро жарко станет. Мужик – хват. Ишь как соловьем разливается. Я его знаю. Сейчас начнет клин подбивать.

– А в чем дело? – не на шутку встревожился Можейко.

– А вы что же, не в курсе? – с недоверчивым любопытством посмотрел сосед. – Недели две только об этом и разговоров.

На них уже начали шикать. Можейко стало неловко. Сам не терпел тех, кто на собрании перешептывается. Но тут не выдержал. Томило какое-то неясное беспокойство. Чуть заметно склонился к соседу:

– Простите. Не понял.

Тот с раздражением ответил:

– Сейчас разъяснит. – И вдруг озлясь, бросил: – Уплотнить нас хотят. Теперь ясно? Тема-то какая? «Жилищная проблема – задача всенародная». Вот и делайте выводы. – Увидел растерянное лицо Можейко, смягчился. Сочувственно спросил: – Неужели в первый раз слышите?

Можейко подавленно кивнул. Начал вдруг ни с того ни с сего оправдываться, объясняться:

– Я ведь с полгода в городе не живу. Все на даче пропадаю.

– А! Так это за вами машину посылали, – он бросил любопытный взгляд и тут же безразлично отвернулся.

Можейко застыл, ошеломленный. Внезапно вдруг заметил, что не слышит. Ни слова, ни звука. Он смотрел на шевелящиеся губы докладчика, видел его улыбку. Но тишина в ушах стояла такая, словно был погружен в воду. Ему стало страшно. «Неужели оглох?» И вдруг шум прорвался мощной лавиной. Сосед, с которым переговаривался, насмешливо, резким фальцетом спросил:

– Позвольте узнать, какую вы занимаете жилплощадь?

Председатель горисполкома широко улыбнулся. Открыл папку. Долго копался. И вдруг, как фокусник, вытащил какую-то бумажку.

– Товарищи, я предвидел ваш вопрос. И посему запасся справкой в своем домоуправлении, – он помахал перед собой бумажкой, – зачитываю: «Семья тов. Новикова в составе трех человек занимает площадь 45 квадратных метров. Комнаты раздельные. Строение 1982 года». Для тех, кто хочет ознакомиться, справку пускаю по рядам. Зал взорвался смешком. А он, чувствуя небольшой успех, уже ковал победу:

– Там указан адрес. Прошу в гости, – выдержал маленькую паузу, добавил с ехидцей, – для проверки и уточнения.

Но тут же сразу посерьезнел. Перестал улыбаться. И тотчас стало видно, что не так уж и молод. За пятьдесят перевалило. Он подошел чуть ли не вплотную к первому ряду. Сказал устало:

– Товарищи! Знаете ли вы, что в городе в среднем на человека приходится тринадцать квадратных метров жилой площади? Но ведь есть районы, где и пяти не можем наскрести. Люди десятками лет ждут квартиры. Есть такие, которые так и не могут дождаться. И это не лодыри, не выпивохи, а рабочие, которые честно трудятся. Я никого не хочу обидеть. Я понимаю, что здесь, передо мной, сидят люди, достойные уважения, внесшие громадный вклад в жизнь нашей страны.

– Мягко стелете, – не выдержал сосед Можейко. Он все время ёрзал. Приподнимался. И седой хохолок его топорщился, как гребешок у молодого петушка. Председатель горисполкома чуть запнулся. Но тут же продолжил. Твердо. С нажимом.

– Я повторяю, внесшие неоценимый вклад в жизнь и историю нашей страны. Но, дорогие товарищи, знаете ли вы, что в первом и втором Обыденских переулках в среднем приходится тридцать метров на человека.

Зал настороженно притих. Он вынул еще одну бумажку. Помахал ею в воздухе и сказал:

– И это не голословное утверждение. Вот справка. Ее подготовили по моей просьбе.

На сей раз появление справки было встречено глухой враждебностью. Зал словно приготовился к отпору. И докладчик уже не улыбался. Понимал, не до улыбок. Он прошелся вдоль первого ряда. Остановился, сочувственно посмотрел на зал:

– Я понимаю, семьи уменьшились. Дети разъехались. Вы привыкли к этому парку, к этому району. Поэтому мы и решили предложить вам посмотреть новый дом. Построен по другую сторону парка. Квартиры комфортабельные. Улучшенной планировки. «Верно, товарищ Чернов?» – внезапно спросил он, разыскивая кого-то взглядом в рядах. Зал обескураженно замер. «Верно», – знакомый хрипловатый мужской бас прозвучал совсем рядом. Можейко обернулся и оторопел. Это был его сосед по подъезду.

Маленький, коренастый, с крепко посаженной, точно пришитой к плечам головой, он всегда умудрялся при встрече с Можейко юркнуть вперед и распахнуть перед ним двери. И жену свою настропалил. Та торила дорожку через Олимпиаду Матвеевну. Чаепития, разговоры, хождение в гости. По всему чувствовалось – набивается в друзья. Антона Петровича это коробило, раздражало. Знакомство сознательно ограничил холодными кивками и чопорными разговорами о погоде. Истинную цену номенклатурной дружбе знал не понаслышке. Чернов стоял несколькими ступенями ниже на служебной лестнице, и потому Можейко иной раз давал волю своим чувствам. Холодно улыбаясь, зло подшучивал: «Что-то Вы Трофим Фомич, не здороваетесь последнее время. Загордились совсем». Чернов тотчас менялся в лице. Начинал жалко оправдываться. Антон Петрович с безотчетной брезгливостью глядел на его красные, хрящеватые уши: «Чего егозишь? – думал он с глухой неприязнью, – все равно видно, какого поля ягода – из тех, кто и купит, и продаст, не глядя».

И сейчас, услышав голос Чернова, тотчас с злобным ожесточением подумал: «Иуда! Новые времена – новые хозяева».

Чернов стоял на трибуне. Затравленно оглядываясь на председателя, отвечал на колкие вопросы зала.

– Что же сами не переезжаете, – съязвил, не выдержав, Можейко, но тут же втянул голову в плечи: «Какого черта высунулся? Нашел время счеты сводить».

– Уже дал официальное согласие, – занозисто отрезал Чернов, окинув зал победным взглядом.

Расходились по-разному. Одни тихо переговариваясь между собой. Другие угрюмо, молча норовили поскорей выскользнуть из зала. Но были и такие, что сбивались в группы и, перебивая друг друга, возбужденно гомонили: «На что замахнулись!» Кто-то схватил Можейко за рукав.