Размышления чемпиона. Уроки теннисной жизни

Здесь, видимо, действует определенный механизм восприятия. Чем меньше кажется корт и чем ближе — противоположная сторона арены, тем более быстрым он представляется. Это всегда придавало мне дополнительную уверенность, так как я люблю быстрый теннис. Любопытно, возникала ли подобная иллюзия у моих соперников?

На Уимблдоне Центральный корт является единственным и безусловным объектом внимания. Там не слышно самолетов, там нет ни огромных телеэкранов, ни обширных цифровых табло, которые отвлекают вас биржевыми котировками, итогами матчей НФЛ или рекламой. Пространство вокруг корта невелико, общий фон спокойный, с минимальным количеством рекламы и объявлений. На этом неброском фоне светло-зеленая трава выглядит особенно притягательно. В эстетическом отношении травяные корты несравненно приятнее пыльного грунта или невыразительных кортов с твердым покрытием.

Мне всегда нравилась упругая «мягкость» травяного корта. Очень приятно ощущать, как дерн слегка проминается под подошвой при каждом шаге. Двигаешься с ловкостью кота, и порой чудится, будто ты на мягком спортивном мате, где можешь все делать в свое удовольствие, без опаски и напряжения. Центральный корт всегда пробуждал во мне уверенность в своих силах, а искушенные английские зрители усиливали это чувство. Мне доставляло удовольствие блистать перед избранной публикой, а они поощряли меня играть как можно лучше. Уимблдон — это храм, и выступать здесь — величайшая радость.

В женском финале Линдсей неожиданно выиграла у Штеффи, и публика, казалось, пока не знала, как реагировать. Быть может поэтому, когда мы с Андре вышли на корт, царила какая-то странная тишина. Такое редко случается на Уимблдоне, где зрители умеют отдать должное каждому матчу. Но дождь, вероятно, слегка приглушил их эмоции. На трибунах виднелось множество свободных мест. Видимо, часть зрителей решила устроить себе перерыв между матчами. А оставшиеся все еще пытались осмыслить только что увиденное и не были готовы переключить внимание на нас.

Андре и я начали матч спокойно — как и зрители. Каждый из нас держал свою подачу до счета 3:3. Потом Андре несколько раз удачно сыграл на приеме, и счет в седьмом гейме стал 0:40. Но я сумел сравнять его и, хотя с трудом, все-таки взял свою подачу. В следующем гейме Андре подавал новыми мячами, однако, к немалому моему удивлению, внезапно допустил несколько примитивных ошибок. Я же, наоборот, несколько раз удачно принял его подачу и выиграл гейм. Возможно, он расстроился, что не сумел сохранить преимущество и потерял шанс? Как бы там ни было, я сделал брейк и держал свою подачу до конца сета. Вот вам классический пример непостоянства фортуны на травяном корте.

Моя уверенность резко возросла, а стиль игры Андре только усиливал ее. Он был самым опасным соперником за всю мою карьеру, но при этом — одним из тех немногих игроков задней линии, с которыми я встречался в финалах Уимблдона. Его игра здесь давала мне чуть больший запас времени, чем игра таких монстров быстрых кортов, как Ричард Крайчек или Горан Иванишевич. Мне, конечно, нравилось подавлять противников своей подачей, но порой я получал удовольствие, разыгрывая очки на траве и при обмене ударами. Это было проверкой быстроты моих ног и коронных ударов, особенно удара справа сходу.

Андре сам раскрепостил мою игру, и я чувствовал себя прекрасно. Когда играешь на траве и дело у тебя ладится, а у соперника нет, да к тому же он околачивается на задней линии, — это на редкость комфортная ситуация. О да, Андре блистал в последние месяцы, его возврат к теннису был впечатляющим... и тем не менее я без особого труда держал свою подачу. Более того, я знал, что даже если он возьмет мою подачу, мне непременно представится шанс ответить тем же. Играя с Агасси, я почему-то всегда ощущал уверенность, что смогу в нужный момент сделать брейк.

Начало второго сета оказалось тяжелым для Андре. Я быстро выиграл гейм на его подаче, а затем вошел в то состояние полной гармонии, когда играешь на интуиции — безошибочно, спокойно, чувствуя и контролируя все свои удары. Я мощно подавал как первую, так и вторую подачу, у меня проходили сильные удары слева — это позволяло мне уверенно играть на задней линии, что решительно опровергало расхожие представления о моей тактике игры с Агасси.

Одна любопытная техническая деталь давала мне возможность на траве вступать с Андре в обмен ударами и чувствовать себя с ним на равных. На харде мяч от Андре всегда прилетал очень быстро, и я часто оказывался в некотором цейтноте. Но на траве, несмотря на быстрый отскок от этого покрытия, удары Андре слегка ослабевали и были не столь эффективны. Поэтому я чувствовал, что здесь у меня есть лишняя секунда для того, чтобы оценить ситуацию и хорошо обработать мяч.

Этот эффект особенно проявлялся на второй подаче Андре. Отскок после его крученой подачи на харде был очень высок, и мне сразу же приходилось переходить к обороне, поскольку я не мог принять ее сильным атакующим ударом. Но на траве отскок гораздо ниже, и можно принять подачу в более удобной точке. Если же мне удавался хороший прием и мы принимались обмениваться ударами, то я рассуждал примерно так: «Ладно, начнем — увидим, кто лучше двигается». Я всегда чувствовал, что в плане передвижения по корту и общего атлетизма я слегка превосхожу Андре, даже на задней линии и особенно на траве.

Когда трава стирается, то мяч иногда отскакивает от некоторых участков так же, как от быстрого харда. Но, пожалуй, даже при таких непредсказуемых отскоках я выглядел несколько лучше.

Надо заметить, скоростные качества корта — штука куда более сложная и каверзная, нежели может показаться. Обобщающие характеристики «быстрый» и «медленный» обусловлены дополнительными факторами, в том числе и техникой подкручивания удара.

Во втором сете я почувствовал себя совершенно раскованно и смог использовать весь свой арсенал ударов. Теннис мы показали чрезвычайно зрелищный, но Андре так и не удалось отыграть мой ранний брейк, и я победил 6:4. В третьем сете продолжалась демонстрация великолепных ударов с обеих сторон, причем Андре сражался с большим упорством. На его беду, мне выпал удачный день, и матч получился одним из лучших за всю мою карьеру. Я был буквально неудержим, продемонстрировал очень мощную игру и выиграл третий сет, а заодно и встречу.

В тот момент я даже не вспомнил о том, что повторил рекорд Роя Эмерсона. Нескончаемые толки и прогнозы по этому поводу перед финалом порядком мне наскучили. Для меня на первом месте стоял другой аспект матча: сколько эйсов я подал, как его результат отразился на моем счете в персональном соперничестве с Андре. Но прежде всего я гордился тем, что показал теннис настолько близкий к совершенству, насколько позволяло мое мастерство.

Я был так доволен своим выступлением на Уимблдоне, что даже решил посетить некогда страшивший меня Бал чемпионов. Он всегда проходит вечером в день мужского финала и на нем предполагается присутствие чемпиона и чемпионки в одиночном разряде (хотя обычай открывать бал их совместным танцем уже давно позабыт).

Раньше я считал Бал чемпионов сущим наказанием. После всех волнений и усилий, которых требует победа на Уимблдоне, мне меньше всего хотелось облачаться в смокинг и вести пустые беседы с почтенными леди и джентльменами из Всеанглийского клуба. Вдобавок необходимость держать речь на публике повергала меня в трепет чуть ли не с детства — а ведь от чемпионов обязательно ждут хоть каких-нибудь реплик. Я никогда не представлял себе заранее, что именно скажу, и боялся вместо уместных искренних слов ляпнуть нечто неподобающее.