Разноцветные дни
Шрифт:
Помнится, впереди нас сидела пожилая женщина в теплой кофте, в платке, несмотря на лето. У ее ног стояла плетеная корзина с помидорами.
Владимир Александрович, видно, утомился, устал. Запрокинув в кресле голову, он задремал. И в полудреме вдруг выпрямил свои длиннющие ноги.
Что тут сталось!
Женщина зашумела, закричала, перекрывая гул моторов.
Пассажиры стали оглядываться. Что случилось? Уж не авария ли?
Действительно, произошла маленькая «авария»: Владимир Александрович раздавил часть помидоров.
Ну, понятно, он тут же стал извиняться, просить прощения. Но женщина все равно продолжала ворчать.
Тогда Владимир Александрович… во весь свой голос вдруг стал
На последней посадке перед Москвой пассажиры высыпали на летное поле поразмять ноги. Среди них была и та самая женщина. Выбрав удобный момент, она подошла ко мне и, оглядываясь по сторонам, спросила:
— Это правда, ваш сосед всамделишный поет?
— Да, поэт! — поправила я и улыбнулась. — Настоящий!
Уже снова в самолете женщина выбрала в корзине самый крупный помидор и протянула его Владимиру Александровичу:
— Возьмите, угощайтесь! Это хороший сорт. Только не обижайтесь. Я ведь не со зла. А стихи у вас хорошие, душевные…
Тогда я еще раз убедилась, что настоящая поэзия всегда находится на службе доброты.
…Однажды Литфонд выделил Наталье Павловне путевку в Коктебель. Было это в начале семидесятых годов. В Москве вышел третий сборник. Готовился к печати четвертый. Стихи ее чаще стали появляться в периодике. Бурову путевка заметно обрадовала, подняла настроение.
У моря она думала подлечить свое здоровье, нервы. Олимпиада Яковлевна тоже надеялась на это. К тому же в городе стояла невыносимая духота, жара.
В общем Наталья Павловна уехала в добром состоянии духа.
И вдруг, на удивление всем, через неделю она… вернулась. Ей не понравились ни море, ни красивейшая гористая «волошинская» бухта, ни пляж…
— Здесь я себя чувствую лучше, — сказала Наталья Павловна.
Естественно, стихов о море она не привезла. Ей — сугубо «сухопутному азийскому человеку» — чуждой показалась эта стихия.
Ведь рассказывали же современники, что Есенин, побывав раз у моря, совсем не вдохновился им. Не написал ни единой строки. Его опять, с утроенной силой, потянули к себе рязанские просторы, ситцевое небо, березки…
Нечто подобное произошло и с Буровой. Она всем сердцем была азиаткой: «Восток во мне. Гляжу его глазами…»
В то лето Наталья Павловна написала целый цикл стихов.
Жизнеутверждающих, полных картин и ароматов Азии, пониманием душой этой земли и ее людей…
В одну из встреч я спросил Наталью Павловну, какой из ее стихов ей самой ближе и дороже?
Она долго раздумывала, а потом сказала:
— Для матери все дети одинаково дороги. И плохие, и хорошие.
Но я-то уже знал, что в поэзии такого не бывает, Наталья Павловна тоже знала об этом. Только промолчала.
Зачем же я тогда спрашивал?..
Догадываюсь, что ближе ее сердцу было стихотворение «Кукушечья мудрость», в котором есть такие строфы:
Кукушечья мудрость — живи да живи, Не надо ей дупел высоких, Положит она свою тяжесть любви В гнездо зазевавшейся сойки, А птицы не спросят в шуршании сада: «Чего тебе мало? Чего тебе надо?» …Сегодня мне кажется легким пальто, А ветер настойчиво дышит, И все, что ты скажешь сегодня, — не то, Что мне бы хотелось услышать. А ты никогда не узнаешь по взгляду: Чего же мне мало? Чего же мне надо?Это стихотворение многие знали наизусть. Оно входило в различные поэтические антологии. В нем как бы сфокусирована нелегкая женская, человеческая, творческая судьба самого автора. И, конечно, вечная неуспокоенность человеческого сердца…
Под окнами Натальи Павловны (жила она на первом этаже) был небольшой клочок сухой земли. В минуты отдыха она сама его возделывала. Посадила вишню, сливу и цветы. Цветы были ее страстью. Здесь росли всевозможные сорта роз. И белые, и желтые, и красные… Когда они расцветали, запах этих красавиц, воспетый всеми восточными поэтами, плавал по комнатам. Наталья Павловна говорила, что перед рассветом из окрестных садов сюда часто прилетал соловей, садился среди роз и, щелкая, пел, пел, пел…
То же самое подтверждала соседка, часто заглядывавшая к Наталье Павловне.
Однажды какой-то гуляка, возвращаясь с ночной попойки, запустил в птицу из озорства пустой бутылкой.
Соловей улетел и больше не возвращался.
Птица, как и человек, очень ранима…
Я всегда интересовался литературой, посвященной Средней Азии. Ее прошлому и настоящему. Интересовался бытом, культурой, археологией, природой.
Как-то на эту тему мы беседовали с Натальей Павловной.
— Обязательно прочтите книгу Анны Алматинской «Гнет», — посоветовала она и дала трехтомник, одно из первых изданий. — Книга может показаться вам интересной.
Это оказалось действительно так.
Роман-трилогия с большой исторической достоверностью и художественно красочно отображал события почти столетней давности, непосредственной очевидицей и участницей которых в большинстве случаев являлась сама автор.
Если говорить об истоках творчества самой Буровой, то этот роман тоже может пролить определенный свет на особенности ее дарования, тематики. Ведь книга о дружбе двух народов — русского и узбекского. О корнях братства, рожденного на рубеже новой великой эпохи.
В последние годы жизни Натальи Павловны я, к сожалению, реже стал бывать у нее в гостях. Но и при тех редких встречах она с неизменной радостью в голосе говорила, что ее навещают молодые поэты. Среди них она называла Ольгу Лебединскую, в которую очень верила. Неизменным и преданным другом всегда оставался Виталий Качаев. Но здоровье поэтессы было уже заметно подорвано. Она часто цитировала стихи поэта Василия Кулемина:
Мне кажется: придет признанье, А я уж прорасту травой. Так не со мной одним в России, Так было не с одним со мной.К большому огорчению, эти строки вскоре оказались пророческими. Только в одном поэтесса была не права. Заслуженное признание к ней пришло еще при жизни.
СОН ОБ УРЮКОВОМ ДЕРЕВЕ
Мой близкий приятель художник Георгий Чиганов посоветовал:
— Завтра в Союзе архитекторов открывается выставка произведений народного художника УзССР Надежды Васильевны Кашиной. Посмотри, не пожалеешь.
Лучший пропуск на выставку букет цветов. Розы — традиционно. От хризантем веет официальностью. С великим трудом добыл три цветущих подсолнуха.