Разноцветные дни

— Собственно, такие вещи бесценны… У меня нет с собой сейчас таких денег…

— Потом отдадите. Берите пока так. Я вам верю, — заторопился парень.

Не знаю, нашла ли достойное место эта монета в коллекции Сергея Петровича… Но мне было интересно в тот день услышать все, что говорит Сергей Петрович. И мы двинулись вслед за ним. А он уже направился к букинистам. Любопытно! Ведь многих авторов ему посчастливилось лично знать, со многими дружить. И наши ожидания оправдались.

Седобородый, сухой и строгий старик букинист, которого в Ташкенте многие знали, развернул газету и показал Сергею Петровичу какую-то книгу.

— Взгляните, любопытное изданьице!..

Это было одно из первоизданий книги Ильфа и Петрова «Золотой теленок» с великолепными цветными иллюстрациями Кукрыниксов. К сожалению, я после никогда не встречал их.

Сергей Петрович бережно погладил обложку и с какой-то грустью в голосе сказал:

— А ведь эта книга у меня была с дарственной надписью авторов, только перед самой войной сгорела вместе с остальной библиотекой, там, в Подмосковье!..

К обеду народ постепенно стал расходиться. Видимо, пора было уходить и Сергею Петровичу. И я, наконец, не без нажима приятеля, отважился:

— Вот, Сергей Петрович, я хотел показать вам!.. Если, конечно, это удобно…

— Книгу, что ли?

— Нет, стихи…

— Так в чем же дело? Приносите!

— А у меня они с собой! Вот… — и я покосился на свою папку.

— Что ж, давайте посмотрю! — улыбнулся писатель. — Приходите сюда на будущей неделе. Желательно после обеда, когда будет поменьше народу. Поговорим.

Велика была радость начинающего стихотворца!

В следующее воскресенье раньше времени я был уже в назначенном месте. Сергей Петрович пришел ровно в три часа, как условились. Сели на скамейку под тенистой акацией. Писатель расспросил меня: учусь я или работаю? Поинтересовался, что читаю в настоящее время. Потом раскрыл папку. Уши у меня горели, как у ученика, плохо знающего урок.

— Судя по стихам, — начал Сергей Петрович, — слово вы чувствуете, а вот во многих случаях обращаетесь с ним небрежно, не всегда правильно… К тому же и мысль не всегда четкая. А слово и мысль — должны быть едины. Где вы, например, видели такую радугу? — и он прочитал: — «Яркое, трехцветное — полотенце летнее…» А ведь мы с детства знаем, что радуга бывает из семи цветов… Деталь, может быть, и незначительная, но вводит ребенка в заблуждение, чего нельзя делать особенно в детских произведениях.

Здорово мне досталось в тот день от Сергея Петровича! И чувствовал я себя как-то неловко, вот-де отвлекаю большого писателя, занятого работой, такими пустяками, как свои стихи… Но Сергей Петрович, будто читая мои мысли, заметил:

— Детская литература — это серьезная работа, не менее серьезная, чем взрослая. Конечно, вы читаете и Маршака, и Чуковского, и Гайдара. Мне кажется, вам было бы полезно почитать и книги талантливо работающего ныне в детской литературе Сергея Баруздина. Мне очень нравится его творчество. Думаю, это все будет для вас полезным. Новые стихи, не стесняйтесь, показывайте мне!

После такого разговора я стал куда серьезнее относиться к скромному своему творчеству и в корне пересмотрел все написанное после карандашных пометок Сергея Петровича.

И все-таки, когда вышел первый мой сборник, я постеснялся подарить его большому мастеру. Чувствовал какую-то неловкость. Хотя и знал, бывая в Союзе писателей и встречаясь там с Сергеем Петровичем, что он следит за творчеством местных поэтов и прозаиков. Зато второй сборник «Доброе утро» я наконец-то отважился и послал по почте Сергею Петровичу. В то время я работал в издательстве. И вот как-то звонит телефон. Поднимаю трубку и слышу голос Сергея Петровича.

— Вот хорошо, что вы оказались на месте, — сказал он (это было летом семьдесят третьего года), — а я что-то приболел. Ведь мне как-никак семь десятков. Вам-то сколько?

Я сказал.

Сергей Петрович засмеялся.

— Значит, есть еще время учиться. Получил вашу книжечку. Большое спасибо. Веселая получилась и, главное, не назидательная. Только у меня есть замечание. Правда, их никто не любит выслушивать, но что поделать! Таково уж наше ремесло. Вот вы пишете о зиме: «Пуховый платок вышивает сама», между тем ведь известно, что пуховые платки вяжут. Имейте в виду, если будете переиздавать это стихотворение…

Дельное замечание!

К сожалению, это была последняя моя беседа с писателем. Вскоре его не стало…

Спустя несколько лет мне довелось побывать в древнем Самарканде. Стояла сухая золотая осень. Полдневный зной как-то по-особому высвечивал бирюзовые купола минаретов. Казалось, каждый камень, каждая постройка ассоциировались с трилогией Сергея Петровича Бородина «Звезды над Самаркандом». До позднего вечера бродил я по улочкам старого города, овеянного легендами. А придя в гостиницу, написал стихотворение «В Самарканде», которое посвятил Сергею Петровичу Бородину. Вот оно:

Плеск арыка и блеск луны, Поспевающих персиков свежесть. У развалин Биби-ханым Мне однажды открылась вечность. Вслед за птицами ваших страниц Я вхожу в этот город горячий. Кто там мчится, мотоциклист? Или всадник Тимура скачет? Звук утихнет. Повеет от роз Затаенною чьей-то судьбою! И, разбитой на тысячи звезд, Полыхнет небосвод пиалою.

ЕЕ АЗИЯ

При жизни у нее вышло пять книг стихов. В Москве и Ташкенте. Вот их названия: «Семиречье», «Теплые камни», «Лицом к свету», «Год аиста», «Зеленые шары». Последняя наиболее полная. Почти «избранное».

Потом вышло еще два сборника: «Тамариск», и «Цена прозрения». Но они — увы! — увидели свет уже без автора. Верю, состоятся и другие встречи с еще неизданными стихами поэтессы. А сейчас хотелось бы попытаться заглянуть в истоки ее творчества. Вернуться к тем родникам, что щедро питали на протяжении всей жизни поэзию Натальи Буровой.

Как начинается знакомство с поэтом? Обычно, с его стихов. И это знакомство не явилось исключением…

Сборник назывался «Семиречье» («Советский писатель», Москва, 1965 г.).

В аннотации было сказано коротко, суховато, но точно (об этом я, конечно, узнал позже):

«Семиречье» — первая книга стихов Натальи Буровой. За плечами автора этого сборника — немалый жизненный опыт, работа на самых, казалось бы, прозаических должностях: статистик, инспектор по кадрам, чертежница, технический секретарь в различного рода учреждениях. Поэтесса много ездила с геологическими партиями по степям и пустыням Средней Азии, к истокам горных рек, где и сложила свои первые стихи.

…Ее своеобразная лирика, женственная и одновременно строгая, посвящена Семиречью, родине мужественных и выносливых людей. Серьезность раздумий о жизни, яркость красок, достоверность пережитого придают стихам Н. Буровой подлинную взволнованность и свежесть».