Разоблаченный любовник (Др. изд.)

– Моя мать больна. Как оказалось, последние два года. У нее болезнь Альцгеймера. Прогрессирует. Конечно, никто не удосужился мне об этом сообщить. И я никогда бы ничего не узнал, если бы не позвонил сейчас.

– Вот черт… – Ви подошел и сел рядом, – Хочешь увидеться с ней?

– Нет.

Буч покачал головой и поднял стакан со скотчем.

– Нет причин. С этими людьми у меня больше нет ничего общего.

Глава 48

Следующим вечером Марисса пожимала руку новому директору своей резиденции. Женщина идеально подходила на этот пост. Умная. Добрая. С мягким голосом. Училась в Университете Нью-Йорка на факультете здравоохранения – вечернее отделение, конечно.

– Когда я должна начать? – спросила женщина.

– Как насчет сегодняшнего вечера? – с иронией осведомилась Марисса. Получив в ответ радостный кивок, она улыбнулась.

– Замечательно… Тогда покажу вам офис.

Покончив с этим, Марисса спустилась из спальни второго этажа, которую отдала директрисе, подошла к своему ноутбуку, ввела пароль доступа в различные службы Колдуэлла и стала искать другие помещения на продажу в этом районе.

Но она смотрела на экран компьютера, ничего не видя. В груди постоянно давило, как будто невидимый груз не позволял ей дышать. И, словно у нее не было никаких важных дел, воспоминания о Буче поглотили Мариссу.

– Госпожа?

Она подняла глаза на женщину-доггена Безопасного Дома.

– Да, Филиппа?

– Хаверс сообщил нам о новом случае. Женщину и ее сына привезут сюда завтра после того, как состояние ребенка стабилизируется, а через час вам по электронной почте перешлют историю, записанную медсестрой клиники.

– Спасибо. Подготовь для них комнату внизу.

– Хорошо, госпожа.

Догген поклонилась и ушла.

Итак, Хаверс держит свое слово.

Марисса нахмурилась: это постоянно возникающее чувство, что ей чего-то не хватало, вернулось. По какой-то причине на ум пришел образ Хаверса и не уходил… наводя ее на мысль.

Из ниоткуда она услышала свой собственный голос, говорящий Бучу: «Я не буду сидеть и наблюдать, как ты себя разрушаешь».

Боже милостивый. Те же слова произнес брат, выкидывая ее из дома. О милостивая Дева-Законоучительница, она сделала с Бучем то же самое, что Хаверс – с ней: прогнала его под предлогом благоразумного неодобрения. Но может быть, она спасала себя от ощущения страха и растерянности, потому что любила?

А как насчет его тяги к смерти?

Образ Буча, стоящего лицом к лицу с тем лессером на лужайке у дома лиидира, всплыл перед ней. Буч вел себя осторожно. Осмотрительно. Никакого безрассудства. И двигался с ловкостью – совсем не неистовый воин, несущийся сломя голову.

Вот… черт, подумала она. А что, если она ошибалась? Что, если Буч может сражаться? Что, если он должен сражаться?

А как насчет Зла? Омеги?

Дева-Законоучительница вмешалась, чтобы защитить Буча. И он до сих пор был… Бучем. После того, как Омега испарился. Что, если…

Послышался стук в дверь, и она вскочила на ноги.

– Моя королева!

Бет улыбнулась, стоя в дверях, и подняла руку.

– Привет.

Марисса присела в реверансе; Бет покачала головой и усмехнулась.

– Когда-нибудь я дождусь, чтобы ты прекратила это делать?

– Вероятно, нет… это отпечаток моего воспитания.

Марисса попыталась сосредоточиться.

– Ты… ты пришла посмотреть, что мы сделали здесь за последний…

За спиной королевы появились Белла и Мэри.

– Мы хотим с тобой поговорить, – произнесла Бет, – О Буче.

Буч заворочался в постели. Открыл один глаз. Выругался, посмотрев на часы. Он проспал – вероятно, из-за тяжелой минувшей ночи. Три лессера за одну ночь – это как? Или, возможно, дело в кормлении…

Черт, нет. Лучше ему не думать об этом. Не вспоминать.

Он перевернулся на спину…

И подскочил на матрасе.

– Вот… черт.

Пять фигур в черных плащах окружили его кровать.

Голос Рэта зазвучал сначала на древнем языке, потом на английском.

– Нет дороги назад после вопроса, который зададут тебе сей ночью. Спросят тебя лишь раз, и ответ твой останется на всю твою последующую жизнь. Ты готов к вопросу?

Братство. Пресвятая Дева, Матерь Божья.

– Да, – выдохнул Буч, вцепившись в свой крест.

– Тогда задам я тебе вопрос, Буч О’Нил, потомок крови моей и крови отца моего: ты присоединишься к нам?

Вот… черт же. Это явь? Или сон?

Буч посмотрел на каждую фигуру в плаще.

– Да. Да, я к вам присоединюсь.

Ему кинули черную мантию.

– Облачись в это одеяние, покрыв капюшоном голову. Ты будешь хранить молчание, пока тебя не попросят заговорить. Будешь смотреть в пол. Твои руки должны быть заложены за спину. Твоя храбрость и честь твоей кровной линии, которую мы разделяем, будет оцениваться по каждому твоему движению.

Буч поднялся и натянул мантию. Если бы только он мог по-быстрому заскочить в туалет…

– Тебе дозволено опустошить свое тело. Сделай это.

Выходя, Буч удостоверился, что голова опущена, а руки сцеплены позади.

Тяжелая ладонь легла на его плечо, он знал, что это Рэйдж. Больше ничья рука не весила столько.

– Теперь следуй за нами, – сказал Рэт.

Буча вывели из Берлоги и направили к «кадиллаку» – внедорожник был подогнан к самому входу, словно братья не хотели, чтобы кто-нибудь знал о происходящем.

После того как Буч скользнул на заднее сиденье, мотор «кадиллака» завелся, и все двери закрылись. Покачиваясь, они проехали по двору, пока их не стало трясти, словно они свернули через задний двор к лесу. Никто не произнес ни слова, и в этой тишине Буч не мог не думать о том, что они собираются с ним делать. Это мало напоминало какой-нибудь пустячок.

Наконец внедорожник остановился, и все выбрались наружу. Стараясь следовать правилам, Буч отошел в сторону и посмотрел на землю, ожидая, что кто-нибудь его поведет. Так и случилось; тем временем «кадиллак» отъехал.