Разорванный круг, или Двойной супружеский капкан

— Ты подлый, неблагодарный человек, Данилов! Если бы не я, не мои папа и мама, где бы ты сейчас был? Там, где твои романы и даром никому не нужны! Я тебе создала все условия для работы, можно сказать, сделала из тебя писателя, и что же слышу взамен? Гадости!

— Все, Марина, не нужно устраивать истерику. Я понял, ты хочешь выписать меня — пожалуйста. У меня возражений нет. И желания разговаривать с тобой — тоже. Собственно, его давно уже нет.

— Но ты ведь знаешь, что в никуда человека не выписывают.

— Ну и что?

— Необходимо, чтобы ты написал заявление, что хочешь уехать к родителям в Краснодар.

— Я не собираюсь уезжать в Краснодар.

— Ну так соберись! А будешь упрямиться, тебя и без расписки вышвырнут из моей квартиры и из Москвы. Останешься с тем, с чем приехал сюда!

— Интересно, как это меня вышвырнут из Москвы? Я здесь живу, и если не претендую на твою квартиру, это вовсе не значит, что хочу уехать из этого города. Не тешь себя иллюзиями, Марина.

— Это не иллюзии. Без прописки тебе не позволят здесь жить, и так слишком много всякого сброда ошивается в Москве. И не надейся, что никто не узнает, где ты прячешься. Кому нужно — узнают. И в двадцать четыре часа — вон отсюда!

— Где-то я уже читал такое… По-моему, в газетах за тридцать седьмой год, — усмехнулся Данилов. — Ну, раз дело принимает такой оборот, пусть меня выпишут из твоей квартиры, но оставят московскую прописку. Спасибо, что подсказала, откуда грозит опасность.

— Она теперь отовсюду будет грозить тебе, милый. — Марина испуганно шарахнулась в сторону, услышав резкий звонок прямо над головой. Потом с тревогой посмотрела на дверь: кто это? Уж не Цуцма ли с Шуриком?

Данилов усмехнулся, открыл дверь и замер — перед ним стояла Лена.

— Лена?.. — изумленно прошептал он. — Ты пришла? Это ты пришла ко мне?!

— Да, — кивнула Лена, не решаясь переступить через порог. — Я… — Она увидела Марину и запнулась.

Испуг Марины как рукой сняло. Так вот почему он так пренебрежительно и уверенно разговаривает с нею, вот из-за кого! Она мгновенно сообразила, что нужно делать. Подошла к Данилову, обняла его, с томным видом поцеловала в щеку. Он попытался оттолкнуть ее, да не тут-то было! Марина крепко вцепилась в его плечи.

— Так это и есть та самая киска, твое новое увлечение, — проворковала она. — Скромная, но ничего. Пусть войдет, я разгляжу ее как следует.

Данилов с изумлением посмотрел в злые зеленые глаза бывшей жены. Как она смеет, как может?.. Это же… это в голове не укладывается!

— Что ты себе позволяешь! — в ярости закричал он, отшвыривая Марину. — Лена, это она нарочно, не верь ей!

Лена, не говоря ни слова, попятилась к лестнице. Слезы выступили на ее глазах.

— О, дорогой, ты так несдержан, когда я случайно вижу твоих красоток, — с усмешкой проговорила Марина. — Ну не надо, не надо сердиться, я же не возражаю, ты писатель, тебе необходимы острые ощущения, новые увлечения.

— Заткнись, дрянь! — закричал Данилов, выбегая на лестничную площадку. — Это женщина, которую я люблю! Это… моя невеста! Лена, пожалуйста, послушай меня, только послушай…

Лена безмолвно покачала головой, отступая все дальше и дальше.

— Ну, конечно, ты ее любишь, конечно, она твоя невеста! Все они твои невесты, всем ты рассказываешь, как между двумя сумасшедшими влюбленными возникает единственная и неповторимая страсть! Я удивляюсь, как тебе не надоело повторять это в сотый раз?

— Не смей цитировать мой роман! — простонал Данилов. — Убирайся отсюда, убирайся поскорее!

Лена зарыдала, обхватив ладонями голову, и бросилась вниз по лестнице.

— Лена! — закричал Данилов. — Ну почему, почему ты поверила ей?! Она же хочет разлучить нас, Лена! Лена! — Он метнулся было за ней, но, добежав до лестницы, остановился. Не догнать… И догонять без толку… Не поверит, не простит.

На шум выглянула соседка по лестничной площадке. Пожилая женщина осторожно приоткрыла дверь и в то же мгновение захлопнула ее, успев метнуть в Данилова яростный взгляд. Разбираться, кто тут прав, кто виноват, она не собиралась, но недвусмысленно предупредила, что вызовет милицию, если сосед не прекратит безобразничать. Марина благоразумно вышла из квартиры. Пусть только попробует ударить ее! Сядет в тюрьму!

Гримаса боли исказила лицо Данилова. У него было такое ощущение, будто он нечаянно прищемил обнаженный зубной нерв. Марина инстинктивно подняла руку, ожидая, что сейчас он ее ударит. Но Данилов стукнул кулаком по зеленой стене, покачал головой.

— Какая же ты дрянь, Марина! Если и были у меня какие-то хорошие воспоминания о нашей совместной жизни — теперь их нет. Что бы ни случилось, я буду вспоминать о тебе с отвращением! Ты этого хотела, ради этого приходила сюда? Ну вот и получила! Отвращение — вот что вызываешь во мне ты.

— Да? А ты… Ну, ничего, потом узнаешь! — зловеще прищурилась Марина. И громко сказала: — Больше я не стану тебе надоедать!

— Попробуй только, вздумаешь прийти еще раз — вышвырну.

— Больше я не стану тебе надоедать! — закричала Марина.

Данилов ушел в квартиру, захлопнул за собой дверь. Марина спустилась на лестничную площадку между этажами, откуда видно было пространство перед дверью Данилова, и принялась ждать. Прошло пять минут, десять — никого. Она шагнула вверх по лестнице, еще раз громко сказала:

— Больше я не стану тебе надоедать! — Подождала несколько минут — тишина. И вдруг стало ясно, что охранников Савина поблизости не было и нет. Никто не собирается мстить Данилову за все ее страдания, никто! Она зря унижалась, приходила в эту подлую квартиру! Ярость затуманила разум женщины. — Больше я не стану тебе надоедать! Больше я не стану тебе надоедать! — завопила она.

Соседка Данилова снова открыла дверь и, поглядев на Марину, с возмущением покрутила пальцем у виска.

36

Алтухов так самозабвенно барабанил пальцами по клавишам пишущей машинки, что со стороны могло показаться, будто смысл его работы не в поиске нужных слов, ярко и убедительно рисующих любовь бизнесмена к зеленоглазой блондинке, а в том, чтобы соединить сухие щелчки в красивую мелодию наподобие Сороковой симфонии Моцарта.

«…Он смотрел в ее огромные голубые глаза… — нет, не голубые — зеленые! — и чувствовал, как в груди рождается неукротимое желание прикоснуться губами к нежному, едва заметному румянцу ее щеки и своей щекой — к ее чуть припухшим, капризным губкам, и пальцами ощутить золотистый шелк ее коротких волос… — не коротких, а длинных, ладно, пусть будет так! — И увидеть потом смущенную улыбку на ее губах, и услышать тихий вопрос: зачем это? Зачем?! Да разве можно ответить на этот простейший вопрос? Сотни романов, тысячи стихов и поэм посвящены любви, но никто так и не ответил — зачем? Поэтому тысячи лет женщины спрашивают с надеждой и тревогой: зачем это? И мужчины не находят ничего лучшего, как ответить банальнейшей фразой: а зачем я дышу? Зачем хочу пить в жаркой пустыне? Но этот вопрос на самом деле не вопрос, а робкое обещание несказанного счастья, а ответ — не ответ, а едва сдерживаемая радость.