Разрозненная Русь

Князь поедет в качалке, - посмотрел на бояр, усмехнулся: - Ну, кто тоже болен, могут также сделать себе качалки... А ты Есий, поведешь нас... Опередим-проскочим!..

Красивое чернобородое лицо Есея осветилось улыбкой.

– Исполню воевода, но только (уже потише) ты вели не делать качалки - мы ведь не по полям-степям поедем - кругом деревья, тропы местами узки - разбиться можно...

Осакий нахмурил кустистые брови, сощурил глаза - в них: серость, недовольство, - смотрел на сотского. Есею хоть под сорок, но все равно - молод, да и, - положение... Не смущается, смел... Воевода тряхнул головой: "Такой и должен быть он!.."

– Хорошо, волокуши стройте, пожалуй, вернее будет, - и по-доброму улыбнулся...

7

– Эй! Проводите меня до своего князя.

Из-за кустов над речкой вышел голый человек: тело, ноги - молочно-белые; шея, лицо с темно-русой бородкой, кисти рук - коричневые (от загара), на голове копной стояли нерасчесанные золотисто-желтые волосы. Прикрыв руками между ног, он весело скалил зубы...

Пятеро конных воинов остановились на мосту (ведомцы Всеволода Юрьевича - князь, идучи со своим небольшим отрядом вместе с племянником Мстиславом в Владимир-Залесский - напрямую - отстал на день пути) - встречься с врагами, они бы не так испугались, струхнули, чем сейчас... "Кто такой?!.. Леший, али оборотень?.." - бледные, со стучащими зубами смотрели на чудо - здесь: между степью и лесом, люди, если они люди, наоборот прячутся от посторонних - тем более вооруженных... Старший (ему положено по службе), сжал крепко зубы, вспотел - день не жаркий: пасмурный, ветряной - натянул поводья, развернул коня, шагом пошел навстречу неведомому существу...

Пригляделся - нет, человек, вроде: синеглаз, борода, волосы настоящие - не шерсть... Да и конь шел спокойно - даже не всхрапнул - он-то бы учуял нечистого!.. Крикнул громким голосом:

– Ты кто?!..

– Меч-то убери, - теперь голый человек уже не улыбался. Конный смутился, остановился, сунул свое оружие в ножны (он не помнил, когда и как вытащил его), выставил вперед черную бороду - ветер шевелил длинные усы воина и мял, прижимал к груди широкую его бороду.

– Отвечай!

– Я гость, - ответил молодой человек.
– Нас разбойники убили, пограбили...

– Ты же живой?

– Это сейчас, а тогда тоже без памяти - без души - лежал. Вы не князя ли Всеволода дружинники будете?..

– Мы не обязаны каждому говорить кто мы такие!

– Эдак-то эдак, но князь Всеволод Юрьевич меня хорошо знает и тебя бы он отблагодарил, вот тебе крест, - черные кисти замелькали на белой груди.
– Ежели не Всеволожьи вы, то прости, - и пошел посверкивая белым задом.

– Стой! Куда в таком виде... Не пугай, не ходи... Поможем тебе... Только вот на счет гостя ты врешь: посмотри на свою рожу и руки... Но все равно пошли.

Всеволод удивился:

– Страшко?!..
– велел всем отойти, встать на отдых, себе - развернуть небольшой походный шатер.

Подъехал боярин Семион, усмехнулся в седую бороду, глядя на голого человека.

– Ты что ли Страшко?.. Тебя не узнать - прикрыл бы свое чудище, а то вон кобыла моя испугалась - трясется, косит на тебя глазом...
– своему слуге: - Дай-ко ему что-нибудь, чтобы срамоту свою прикрыл...

Князь уже оправился от удивления, сердито накинулся на своего ябедника-соглядая.

– Ты почему здесь?!.. Где я тебе велел быть?

– Меня Онаний послал.

– Онаний?.. Вертун?
– переглянулся князь с боярином: - Пройдем в шатер.
– И уже под пологом (из дубленой кожи) шатра: - Но почему ты без портов, рубахи?.. Без оружия?.. Бегаешь по степям.

– Я это нарочно, чтобы узнать не ты ли идешь... До этого чуть Мстиславу в руки не попал - ладно подслушали и догадались, что не ты. Сам же учил, чтобы выдумщиком был...

Всеволод фыркнул, рассмеялся:

– Ну и артист!.. В Древней Греции были такие: артисты - ставили комедии, трагедии...
– увидев непонимающие глаза Страшко, вновь озлился:-Ты зачем сюда явился?!..

...- Князь Михалко Юрьевич с твоей и со своей дружинами во Володимире осажден (князь и боярин метнули взоры на говорящего: у одного глаза большие темные, у другого: ярко-синие) Ярополком и Борисом Ростовским... И к ним на помощь Глеб Рязанский прибыл... Муромцы, а также подсобляет Володимирская дружина...

– Постой, постой! Ты действительно не в своем уме: как это володимерцы против володимерцев ратятся?..

Тут Страшко вскочил, начал объяснять, торопился, заглатывая слова, слоги - ничего не понять!

– Сядь и перестань спешить - ничего не ясно нам!.. Кто?.. Кого?.. Чего?..
– все смешал, наворочал...
– князь крикнул, чтобы принесли вина, и - опять к ябеднику: - На, пей и говори!

Всеволод локтями - об колени, руками подпер щеки: слушал. Страшко, отпивая большими глотками вино, покряхтывая, рассказывал.

Князь уставился на Страшко.

– Все?.. Может еще налить?..

– Не-е - хватит: я все уж сказал, - и икнул.

Темно-карие глазища Всеволода засверкали - гневом и яростью:

– Обманули нас племянники!
– расширились ноздри прямого греческого носа.

– Теперь с ними не уговоришься - только рать, - Семион скорбно пожевал беззубым ртом. Князь вновь - к ябеднику-соглядаю: - Говоришь, с тобой десятник Третьяк с полусотней володимерцев, хочет нам, Юрьевичам, послужить?.. Иди, приведи его... одного.

Страшко ушел. Всеволод крикнул, чтобы усилили охрану; взглянул на своего старого дядьку-пестуна.

– Хочу вернуться к Святославу в Чернигов... Попрошу помощи, - а не даст, буду молить... Пойду к Ольговичам, поеду в Поле за половцами... и - обратно во Володимер: надо выручать Михалка!

Боярин допил чашу, крякнул.

– Там посмотрим, что делать: судя по делам, которые вот-вот заварятся на Руси, мы не сможем, как хотелось бы, получить помощь и воротиться во Володимер...

8

Ефрем Моизович сидел в постели. Болела голова, слабость, во рту - погано. Чувствовал, что под повязкой мокро, рана стала сильно пахнуть. Нагнул голову, чтобы рассмотреть: на холщовой рубашке (чуть выше правого соска) красновато-желтое маслянистое пятно - от гноя и медвежьего топленого сала... Оголил белые исхудалые ноги из-под мехового одеяла - хотел встать. Закачалось, закружилось перед глазами, он опустил тяжелые веки, поплыли образы, видения... Как будто где-то рядом говорили... "Господи!.. Только не это: сумасшествие..." - перекрестился, осторожно, стараясь не делать резких движений, лег на спину. В груди, справа - болючий камень: дышала только левая сторона, правая - под повязкой - задеревенела.

Вот уже сколько дней - счет потерял - лежит в тереме, наверху (светлице) у боярина Петра и с каждым днем - все хуже и хуже... В первые дни ранения (его успел ткнуть копьем князьий сторож, который неожиданно вынырнул из темноты и был не так пьян, как другие) он даже не хотел ложиться: хотя сильно болело, опало внутри правое легкое и не дышало - только сукровица и воздух из отверстия ранки выходили, когда он пытался дышать правой стороной. Наложили тогда повязку, туго стянули грудь. Возбужденно-радостный: ведь Джани свободна!.. А сколько добра-именья он побрал (в бою - рисковал жизнью, кровь пролил - добыл) - хватило и своим воинам-джигитам, и себе, роду всему хватит на всю жизнь и еще останется!.. Заработанное, честное богатство!