Разрозненная Русь

Все заспешили, заскакали... Десятники кидались с кулаками к воинам: "Давай, давай!.." - торопили. На ходу одеваясь, ратники выбегали во двор...

– Зовите боярина Михну!

Князь ждал, хмуря брови, смотрел на последних, оставшихся, которые, подхватывая оружие, спешили к дверям.

Вошел Михна. Меловое лицо покрыто бисеринками пота; полоумными глазами уставился на князя; руки дрожали.

– Все!.. Зарезали... Мучался, кричал очень: не мог умереть - пришлось мне самому...

Дрогнула нижняя губа у Андрея Юрьевича. Перекрестился:

– Господи!.. По грехам ему, но и меня прости, грешного, - не могу по-другому... Завтра день памяти апостолов святых: Петра и Павла (29 июня), и надо помнить слова апостола Павла: "Всяка душа властем повинуется, власти бо от Бога учинени суть, естеством бо земным, подобен есть всякому человеку царь, властью же сана яко Бог веща бо великый Златоустець темже противятся закону Божью, князь бо не туне мечь носить, Божии бо слуга есть..."

Поезжайте, Михна с Димитриевичем, берите дружину. С вами все обговорено, будьте тверды, делайте как велю!..

Старый боярин отвернулся от князя - сделал вид, что рассматривает выходящих дружинников-мечников - его серые глаза поблескивали недобро, затаенно...

8

– Сам-то он едет?
– Петр, зять Кучковичей, ходил по гостиной. Анбал и Ефрем Моизович сидели, поворачивая черные головы, следя за ним. Анбал ответил. Петр остановился напротив - кулаки сжаты:

– Зачем дружину шлет?!.. Выпытал или же разгадал?..

Вбежал Яким Кучкович и белобровый тучный Егор Домнин и с ними несколько дворян. Оба с выкаченными глазами - кинулись к Петру и страшными голосами закричали:

– Брата мово казнил!..

– Зарезал, аспид, в подвале!..

– Сейчас нас возьмет, и эдак же с нами!..

Петр в ответ затопал ногами и еще страшнее и громче:

– Перестаньте вопить!..
– и вдруг тихо и спокойно: - Ефрем, приведи своих ясинов ко мне во двор - вместе с моими пасынками будут сторожить... Анбал, скажи князю, что мы мое день рождения отмечаем, и его зову - хоть знаю - не придет: брезговать начал нами, как со своими холопами начал обращаться...

А ты с Егором, - обратился к своему шурину, - соберите всех наших... Зови на пир...

* * *

Анбал нашел князя у его духовника Николы.

Дворецкий поклонился, белозубая улыбка осветила широкое лицо, черные волосы курчавились.

– Тебя, мой Господине, Петр зовет на свой день ангела.

Андрей усмехнулся:

– Не сегодня же у него?.. Не терпится! Какие могут быть увеселенья!..
– подумал: - Хорошо, пусть... Скажи, что приду, ждет!..
– Еще раз усмехнулся, нахмурил брови: - Сам-то будь там: смотри: что, как у них...

* * *

Анбала Ясина долго не пускали во двор. Слышно было как сторожа за воротами говорили, видел как выглядывали из-за забора: высматривали, нет ли с ним еще кого-нибудь. Наконец открыли.

На крыльце сидели джигиты-ясины.

– Ты что пришел?!
– встретил в сенях Петр.

Вошли в горницу. Анбал молча огляделся, нашел себе свободное место, сел за стол, уставленный питьем и явствами, и потом только ответил:

– Обещался прийти в гости...

Ропот, шум - по рядам. Некоторые вскочили - у многих оружие; возбуждены.

– Чего ждем?!.. Придет и закует нас в железо.

Снова подал голос хозяин дома:

– Тихо!.. Ором не поможешь. Садитесь. Пейте и думайте...

Сели. В немоте пили; кое у кого стучали зубы об края чаш. Ни крепкий мед, ни пиво не брало...

Бледный от волнения Яким (как похож на убиенного старшего брата!
– только моложе и без седин) вдруг проговорил грозным голосом:

– Надо упредить: его самого!.. Этой ночью... На охоту собирается?

Анбал ощерился.

– Никуда не собирался, - это так, княгине да для нас было сказано...

Кто-то вновь - испуганно:

– А если раньше возьмет?!..

Кучкович крикнул задрожавшим голосом:

– Я живым не дамся!..

Петр встал. Коренастый, кареглазый, подошел к Якиму сзади, положил на его плечи руки, встряхнул со своего лба темные волосы, обвел глазами гостей.

– Я так не думаю... Видит Бог, по-другому не можем: убежать не убежишь - стража сильна на градских стенах и воротах... (Заглянул было в горницу слуга с подносом - на него рыкнули, выхватив поднос с медными посеребренными тарелями с закусками, напитками, вытолкали, закрыли дверь.) А дворцовую охрану мы одолеем: нас вон только два десять, да еще наши пасынки, холопы, и, главное, они не ждут...

Ефрем, тебе со своими джигитами надо взять князеву охрану, отобрать оружие и, перевязав, бросить в подвалы... Вы (обратился к троим детям боярским), берите наших пасынков, холопов и перехватите сотских тихонько в своих домах и держите их. Будут борониться - бейте до смерти!.. Анбал - только ты можешь это сделать - передай княгине, что б она князя этой ночью одного оставила; скажи, что б не появлялась здесь, пока мы все не сделаем и не боялась: я и Яким сделаем все, как обещали. (Яким Кучкович кивнул русой, курчавой бородкой.) И вынеси из княжьей опочивальни меч... У него над постелью висит и мне принеси.

Дворецкий встрепенулся:

– Как же вынесу?! Сразу же спохватится!

– Нужно изъять меч!.. Будто бы этот меч Святого Бориса. Знаете же Андрея, он ничего зря не делает... Конечно, меч никакого не Бориса и, нужно будет, он применит - он вельми силен и искусен в бою. Не помните, что ли?.. Много раз на рати ходили с ним - видели, какой он бывает в сражении: впереди дружины!
– и снова к Ефрему: - С вечера мы сторожей-то напоим - пьяны будут... Без князя-то все притихнут, будут делать то, что мы велим...

На крупном породистом лице Кучковича заискрились глаза синим льдом.

9

– Иди, Фотяй! Закрывать буду, - в дверях стоял Анбал, взволнованный, потный.

– Куда идти?
– Фотий очнулся, оторвался от книги.

– К купчихе Смоляниной... Оставь, сам я приберу.

Дворецкий что-то держал подмышками: длинное, завернутое в старый кафтан.

Спустились вниз, вышли на площадь.

– Вон туда иди, - махнул рукой Анбал в сторону видневшейся серебряной маковки домашней деревянной церквушки с золотым крестом за высоким тыном - через площадь, под городскими стенами.
– Скажешь, что князь велел поселить, - усмехнулся.