Разрушенная невеста
Шрифт:
– - Говорю, у меня камень прослезится!.. Какую и кому? Сказывай!
– - Радуясь заработку, Синегубов быстро вынул из кармана свернутую в трубку синюю толстую бумагу, взял перо, как бы приготовляясь писать, и обратился к секунд-майору: -- Подставляй спину...
– - Что такое?
– - с удивлением воскликнул тот.
– - Подставляй, говорю, свою спину! На ней буду просьбу строчить. За неимением стола можно и на спине писать!
– - Ну, брат, это ты оставь, пойдем ко мне на постоялый, там и составим просьбу.
Петр Петрович привел приказного в свою горенку на постоялом
Синегубов был на самом деле большой мастер составлять просьбы и разные жалобы; он очень дельно составил просьбу Петру Петровичу на высочайшее имя и, получив за свой труд полтину серебра, в тот же день напился мертвецки пьяным.
Петр Петрович с просьбою отправился в Кремль ко дворцу и стал выжидать удобного времени подать просьбу государыне лично в руки.
У подъезда дворца стояла золотая карета, запряженная в шесть белых коней. Около нее толкались гайдуки и придворные лакеи.
– - Сия карета дожидается ее императорского величества?
– - робко спросил секунд-майор у одного из лакеев.
– - Да, -- коротко ответил ему лакей.
Петр Петрович подошел к самому подъезду и стал выжидать выхода государыни. Майорский мундир, а также крест и медаль на груди Петра Петровича давали ему доступ и в самый дворец.
Немало пришлось выждать старому майору у подъезда дворца. Но вот широко распахнулись двери и появилась императрица Анна Иоанновна; она стала медленно спускаться с лестницы Красного крыльца.
Государыню сопровождали ее камергер Бирон и граф Левенвольд; оба они пользовались особым расположением и милостью государыни, особенно Бирон, как известно, бывший для нее самым близким человеком.
Петр Петрович опустился на колена, когда приблизилась к нему Анна Иоанновна, и поднял над головою прошение. Государыня окинула майора не совсем ласковым взглядом: она не любила, чтобы ей лично подавали просьбы, и сухо спросила:
– - Просьба?
– - К твоему императорскому величеству всенижайшая просьба.
– - Кто ты?
– - Отставной секунд-майор Петр Гвоздин, твой верноподданный, всемилостивейшая государыня, за офицера Левонтия Храпунова.
– - За Храпунова, говоришь?
– - переспросила государыня.
– - Фамилия мне знакома. Это не тот ли офицер, что от Ягужинского ко мне в Митаву был прислан?
– - Он самый, всемилостивейшая государыня.
– - Что же с ним?
– - Безвинно в остроге заключен.
– - Что это значит! Давай скорее просьбу. Я знаю, Храпунов -- мой верный слуга, -- поспешно проговорила государыня и, передавая просьбу Бирону, ласково добавила, обращаясь к секунд-майору: -- Я нынче же рассмотрю твою просьбу, и, будь уверен, твой племянник вернется к тебе. Ступай и жди!
Царица милостиво протянула майору свою державную руку, и он с благоговением облобызал ее.
Гвоздин счастливым и довольным вернулся в свою горницу на постоялом дворе, надеясь на правду и милость государыни, и надежда не обманула его.
На другой день утром он обнимал Левушку Храпунова, который, по высочайшему приказу, как ни в чем неповинный, был немедленно освобожден
из тюрьмы.Когда первый порыв радости прошел, Левушка, обращаясь к дяде, проговорил:
– - А что жена, что Маруся? Я думал, она с тобой в Москву приехала?
– - Нет ее со мной, -- ответил майор.
– - Видно, в твоей усадьбе, дядя, осталась домовничать?
– - Ее там нет.
– - Как нет! Где же она? Господи, жива ли?
– - Успокойся, живехонька, только погостить уехала. Князь Алексей Григорьевич Долгоруков увез ее в свою пензенскую усадьбу, ведь с нею он давно в знакомстве был. Спасибо ему -- он от разбойников меня освободил. Если бы не князь, разбойники давно мою усадьбу выжгли бы, а меня, может быть, убили бы.
– - Дядя, я ничего не понимаю: князь Алексей Григорьевич, Маруся, разбойники... Расскажи мне все по порядку.
– - Что же, можно, слушай.
И Петр Петрович подробно рассказал племяннику о своей встрече с Долгоруковым, а также о том, как князь был у него в гостях и свиделся с Марусей, как Алексей Григорьевич со своими дворовыми разбил наголову разбойников, которые свили себе гнездо в лесу близ усадьбы. Рассказал он и о том, как князь чуть не со слезами просил отпустить с ним погостить в усадьбу Марусю.
– - И Маруся поехала с князем?
– - Поехала, с радостью поехала. Сын князя Иван и его жена, да и Наталья Борисовна все звали Марусю.
– - Это удивительно, просто удивительно!
– - Я сам много дивлюсь, с чего это так вдруг твоя жена по нраву Долгорукову и его семье пришлась. Князь Алексей Григорьевич о чем-то долго вел разговор с Марусей, и после того она стала совсем неузнаваема: куда девались ее грусть, тоска! Она стала такая веселая и в дорогу начала быстро собираться.
– - Не понимаю, ничего не понимаю. Ведь слух идет, что Долгоруковых в Сибирь ссылают. Сегодня я об этом во дворце слышал.
– - Как, разве ты был во дворце?
– - Ее величество государыня соизволила приказать, чтобы я прямо из тюрьмы явился к ней во дворец. Спрашивать меня изволила, за что меня в тюрьму посадили, я про мое знакомство с князем Иваном. Государыня была ко мне так милостива, что соизволила мне на год отпуск дать для поправки здоровья. И я воспользуюсь этим для того, чтобы, нагнав Долгоруковых, вернуть Марусю.
– - Не догнать тебе, Лева, ведь прошло немало времени, как они уехали. Маруся сама, может, скоро вернется.
– - Нет, дядя, не останавливайте меня, я сам-то страшно измучился, тоскуя по жене.
– - А если Долгоруковых уже в Сибирь сослали?
– - Так что же? Хоть на край света, я всюду последую за Марусей.
Как ни останавливал майор своего племяша, Храпунов остался непреклонен в своем решении. Он стал собираться в дальнюю дорогу и, отдохнув с неделю в усадьбе радушного и доброго дяди, назначил день отъезда.
Расставание его с майором было очень трогательное. Петр Петрович плакал навзрыд, расставаясь с племяшем, плакал и сам Левушка, обнимая дядю.
– - Полно, дядя, не горюй, еще свидимся, не навек расстаемся, опять вернусь к тебе, да не один -- с Марусей, и заживем по-старому, -- успокаивал его Храпунов.