Разрыв
Шрифт:
Хочу огромное, глупое, демократичное, туристическое, монументальное, заезженное, безвкусное. В клише есть легкая красота. Как и в любви. Чувствую невесомость, словно я падаю. Опять? В прошлый раз, когда я упала, меня бросили. Как меня могут бросить, если я уже падаю?
На следующее утро я по-прежнему в Риме, хотя задумывала иначе. Я собиралась сесть на поезд до Бриндизи, потом на ночной паром до Патр, но паром не ходит. Сегодня официальный выходной, религиозный праздник, а я не знала ни про один из них. Целая ночь на палубе — жаль, что этому не бывать. Как раз что-то такое я себе и представляла. Стараюсь не представлять слишком многого из того, что мне предстоит, но некоторые
«Как твои дела?» — спросил ты. Я до сих пор не ответила на твой имейл, возила с собой без-ответность со всем ее потенциалом. И как же мои дела? Я привыкла к одиночеству. Мне с ним комфортно. Встаю, выхожу из хостела, заказываю кофе в баре на пьяцце в конце улицы. Кофе предполагает завтрак, и оказывается, что я могу жить на одном этом предположении, наблюдая, как едят другие, как другие любят. Мой желудок спокоен, я довольствуюсь сигаретой, я движима одним лишь желанием держаться подальше от внимания ресторанов, выстроившихся на площади, перехитрить выбор, отказаться выбирать. Без еды мне не хватает энергии: мой взгляд угасает. Я могу смотреть только вниз, на то, что у меня под ногами, но гордость за самоограничения вполне бодрит. Как и в случае с сумкой, которую я собрала в дорогу, оказывается, мне нужно так мало. Единственная проблема моей мнимой наполненности заключается в том, что я перестаю чего-либо желать.
У меня есть свободное время и нет желаний, которые могли бы его заполнить, я возвращаюсь в центр Рима, чтобы повторить понравившиеся фрагменты вчерашнего. Повторение необходимо мне, оно помогает понять, где я. Пробую тот же маршрут — фонтан, виколы, Пантеон, — но те фрагменты, что нравились мне вчера, сегодня разочаровывают. Гранита слишком быстро тает. Нервничаю из-за соотношения сливок ко льду. Я вынужденно сбавляю шаг.
Единственное, что повторилось, это невозможность повторения{32}.
Я решила дать себе задание — купить новую записную книжку; так я могу позволить себе удовольствие разглядывать и не брать, или брать, а еще беседовать с владельцами лавочек; ощущение собственной нужности делает их такими дружелюбными и жизнерадостными, будто эти соприкосновения — настоящие, хотя каждая из сторон может в любой момент оборвать контакт, не задев чувств другой.
В центре Рима почти нет сетевых магазинов, всего два или три крупных международных бренда, которые множат одно и то же и дарят ощущение — чего? — европейскости, стабильности, гарантированного опыта повторения? В маленьких лавках продается один тип товара, часто что-то настолько изысканное, что уже устаревшее, забавное: часы, перчатки, корсеты. У них странные часы работы; некоторые открыты утром, другие — вечером; в их витринах представлено всё разнообразие, все виды этой единственной вещи, но где остальное? Где магазины с продуктами, моющими средствами, туалетной бумагой? Центр Рима — декоративный элемент: основ повседневной жизни здесь нет. Я захожу в дорогой магазин канцтоваров, где продают ручки и бумагу, а также резиновые штампики, изготовленные под заказ, с замысловатыми узорами, именами или адресами, и еще книги для упорядочивания жизни самыми разными способами: «учетная книга винодела», блокнот для списка покупок… Здесь же продаются и адресные книги, чтобы размещать друзей на их страницах в самовластном алфавитном порядке. Качество блокнотов безупречное: обложки под мрамор создают иллюзию камня или иллюзию иллюзии камня, как нарисованный мрамор Галереи Спада, и, ого, какие они дорогие! Не думаю, что могу себе это позволить, и дело не в цене. У меня больше нет домашнего адреса, который нужно вписать в специальную графу на титульном листе подобной книги. Нет, этот магазин не для меня.
Когда нас посещает желание побродить по городу, карандаш — вполне достаточный предлог, и, поднявшись, мы говорим: «Я непременно должна купить карандаш» таким тоном, словно под этим прикрытием безнаказанно можем предаваться величайшему из удовольствий, возможных в городе зимой, — бродить по лондонским улицам{33}.
В конце переулка — Тибр. Я перехожу мост и оказываюсь на острове, затем перехожу через еще один мост. И неожиданно для себя я в Трастевере.
Когда я впервые приехала в Рим с мужем, мы выбрали отель в Трастевере, потому что слышали где-то, что это модный район, но, когда добрались до него, менеджер объяснил, что произошла ошибка и мы должны переехать в номер на другой стороне реки рядом с Пьяцца делла Ротонда. Когда мы приехали в Рим в следующий раз, мы сняли в Трастевере квартиру, но снова что-то пошло не так, и нас заселили в апартаменты «получше» возле Пьяцца Навона. В один из дней мы решили прогуляться до Трастевере. От Пьяцца дель Пополо мы пошли по Виа дель Корсо, которая на карте выглядит
как главная улица — такая она прямая и длинная. Мы представляли ее широкой и светлой, а она оказалась темной и узкой, но тогда мы плохо знали Рим, а гуглкарт еще не было: с городом можно было познакомиться только по путеводителям, которые мы забыли взять с собой, и Виа дель Корсо всё тянулась и тянулась, пока не уперлась в построенный Виктором Эммануилом II белый дворец, который римляне зовут Zuppa Inglese за сходство с огромным кремовым пирожным; он прикрывает грязные переломанные меренги Форума. Мы почти дошли до Трастевере. Шли даже в верном направлении, но почему-то сдались.[…нет места ни в одном порядочном обществе] человеку, прибывшему в Рим и влюбившемуся в какую-нибудь частичку Вечного города настолько, что она для него стала неистощимым источником наслаждения, почему он и уезжает из Рима, не видев ни единой его достопримечательности?{34}
В итоге мы повернули назад и отправились в Ватикан, где разглядывали на потолках женщин Микеланджело, похожих больше на мужчин, и сквозь ряды фотографирующих — плотные, как толпа у фонтана, в который бросают монетки, — зацепили взглядом краешек его же Пьеты: белая как Zuppa Inglese, она не выглядела ни страдающей, ни сострадательной, а как-то совершенно иначе. Той ночью мне приснилось, что белая папская статуя преследовала меня на шахматной доске, в точности повторяющей холодный кафельный пол нашей квартиры.
Но вот, наконец, Трастевере. То, что не давалось мне замужней, в одиночку оказалось до смешного простым — нужно всего-то перейти мост. Смирись: удивляться тут нечему. Рим полон иллюзий. На Виа Пикколомини (мини-маленькая улочка?) купол Собора Святого Петра будто скукоживается, чем ты к нему ближе, а в церкви Святого Игнатия пологий свод потолка растворяется в плоскости крыши. Удивительно, но Трастевере надоедает мне очень быстро. Его не-монументальная миниатюрность заключена в туристическую рамку. Здесь нет смотровых площадок, из комнат не открываются виды. Собор Святого Петра может выдерживать набеги целых полчищ, но это требует величия.
Снова время обеда, или по крайней мере так кажется. Сажусь в кафе, где подают только напитки. Достаю ноутбук. Официантка не знает, есть ли у них вайфай. Мужчина за соседним столиком наблюдает, как я что-то печатаю. Он поражен: «Как будто играете на пианино».
Мимо идет римлянка: темно-синий брючный костюм, вспышка красного — портфель и туфли. Вспышки обусловлены временем и движением. В магазинах продают одежду светлых тонов, но так одеваются только туристы. Ее портфель покачивается: шаг — вспышка — красное — шаг — вспышка — красное. Распознавание образов.
Паттерн — это… одновременно описание существующего объекта и описание процесса, создающего этот объект.
Проходит римлянин, жестикулируя в свой мобильный телефон. Симпатичный парень в дизайнерском черном костюме сидит за столиком один, потягивая вино. Потом я замечаю собачий ошейник. Какие-то паттерны мне всё еще не распознать.
Пытаюсь поймать несколько вайфай-сетей, но не могу подключиться, поэтому перечитываю твое сообщение, затем просматриваю наши письма, и это поразительно — теперь я нахожу их глупыми. Такими банальными словами чувств не передашь, но как тогда флиртовать? Отсроченный смысл флирта — тот резкий звук «вжж» по поверхности, занос на льду. Этот паттерн я узнaю — карты сданы, карты покрыты, — словарь жестов столь же безличных, как те, что я выучила замужем. У флирта своя особая архитектура, непробиваемая, построенная на гладких афоризмах, которыми заполняют бреши между камнями. Высота постройки зависит от общественного вкуса и нормативов градостроения. В Лондоне можно строить что угодно, какой угодно формы. В Париже нельзя выходить за определенные рамки. Об ограничениях при строительстве в центре Рима я ничего не знаю. Может быть, мы строили, потому что могли, потому что камни уже лежали там, валялись повсюду, и мы знали, что с ними делать. Только вот как мне остановить бесконечный поток моих о тебе мыслей, эти барочные завитки в голове?
Наш построенный на электричестве мир вынудил нас перейти от привычной классификации данных к режиму распознавания паттернов. Мы больше не можем строить последовательно, поэтапно, постепенно, ибо мгновенная связь гарантирует, что все явления среды и опыта существуют единовременно в состоянии активного взаимодействия друг с другом.
Выхожу из кафе, натыкаюсь на маленький магазин канцтоваров и покупаю блокнот. Ах, в Риме делают самые красивые вещи в мире! Этот блокнот: переплетен вручную, прошит, обрез красный, цвeта свинины в китайской забегаловке, бумага — плотная, как ткань. За три евро! Надо было купить два, три, но в магазине он казался одной из самых обыденных, недорогих вещиц.