Разрыв
Шрифт:
Снова в хостеле, здесь ловит вайфай, я наконец-то на связи. Но новых слов, которые приходят словно цветы, от тебя не пришло, поэтому я принимаюсь бронировать рейс прочь из Рима, где из-за государственных и религиозных праздников ни в этом, ни в других хостелах для меня нет места, — в Афины. В Афинах — еще один дешевый отель. Делаю это не спеша, потому что никто не знает, где я, и что бы я ни делала, это ни для кого ничего не значит.
И раз уж ты сказал, что я играю в игры, я решаю с тобой поиграть. Отвечаю на твой имейл, рассказываю тебе историю о пропущенном пароме и переполненном хостеле: Спасешь меня? Хочу зацепить тебя своим рассказом, а затем выскользнуть из рук, лишь бы ты снова меня захотел. Хочу поразить тебя иллюзией такой же искусной, как статуя в Палаццо Спада. Откуда тебе знать, что, оставленная, я уже сама себя спасла?
Порвите
Чек-аут. Пока жду свой счет в гостиной-пространстве-перформанса, перебираю открытки на стойке регистрации: Рим, который я не увидела. На первой из них — Купидон и Психея, статуя в Капитолийском музее, я не зашла в него ни в этот раз, ни во время своих предыдущих поездок в Рим. Считается, что это копия греческой статуи (Рим всегда отсылает к чему-то лучшему, более древнему). Психея свое имя сохранила, имя Купидона перевели: в Греции он Эрос. В английском «купидонство» означает жадность, а Купидон (что охламон) — римский бог любви, желейный пупс с округлым животиком. «Эрос» произнести сложнее, похоже на «розу» и что-то еще, связанное с сексом.
Мраморные влюбленные на открытке — два пухлых подростка примерно одного роста; в предвечернем свете, проникающем сквозь окно, они выглядят желтыми, как порошковый заварной крем. Они целуются, но целуются на ходу, лицом к лицу — наверняка споткнутся. Она льнет к нему, и непонятно, как он держит равновесие — или, может быть, скульптуру неправильно экспонируют и на самом деле она изображает двух лежащих людей, а, может, это просто в каком-то смысле плохая скульптура. Он смотрит ей в глаза, нет, на ее лицо, пальцами раздвигает ее губы с бесцеремонной чувственностью стоматолога или ребенка. Что-то вроде простыни опоясывает ее бедра. Он голый и без члена, или тот совсем крошечный, или, может быть, откололся.
Психея была человеческой подружкой Купидона, но тот навещал ее только по ночам, когда она не могла его видеть. Этого было недостаточно: Психее хотелось и смотреть, но как только она потребовала чего-то больше слов, Купидон исчез. Изгнанную из храма Юноны и Цереры, покровительниц домашнего очага и продовольствия, ее взяла к себе Венера; Психея надеялась, что богиня ей поможет, но та поставила перед ней невыполнимые задачи — уроки любви.
Ты преподал мне урок любви. Никто не думает, что их нужно учить любить: любовь сама преподает урок, и урок этот, кажется, не про то, как любить лучше, в нем скорее есть что-то от «я тебя проучу!». Значит, не урок, а наказание. Или предупреждение: не присматривайся слишком к объекту любви, не требуй от него многого, если хочешь его сохранить. На открытке с Купидоном и Психеей из Капитолийского музея беззрачковые глаза Психеи предназначены только Эросу, или, может, они пока закрыты. Присмотрелась ли уже она?
Между нами ничего никогда не могло бы быть. Я бы тебя погубил, сказал ты мне в тот день в старом городе. Ты сказал это так, будто вслух решал какую-то задачу, делая вид, что говоришь только с собой, но ты хотел, чтобы я это слышала. И эта твоя мысль показалась мне такой глупой, что я почти засмеялась, но мне стало страшно (как только слова вылетели, есть риск, что они согласуются с чем-то реальным). Мы стояли на углу улицы, и ты словно решал вслух, в какую сторону пойти, подобно актеру на сцене, готовя поспешный уход и желая убедиться, что я это понимаю. Ничего себе представление!
Сажусь в автобус до вокзала — еще один окулюс, — портал между этим и следующим местом. Под окулюсом в искусстве также понимают «точку обзора», точку, из которой, по замыслу художника, зритель должен смотреть на произведение искусства.
Как только я оказываюсь в поезде, вид из окна становится похож на любой другой европейский привокзальный вид: спины домов настолько уязвимы перед дребезжанием железной дороги, что люди редко решают здесь жить. Приехав в Рим, я решила, что Termini в названии вокзала означает конец, но, как только что выяснилось, он назван так в честь древних термальных бань.
Поезд отъезжает от вокзала, краем глаза я замечаю отель «Терминал».
6. Рим — Афины / Vol de Nuit
(28/29 апреля)
Пожалуйста, ознакомьтесь с правилами безопасности, даже если вы часто совершаете авиаперелеты.
Не помню, ни как выглядела стюардесса, ни какая на ней была форма, была она молодой или в возрасте, красивой или нет. Думала, что буду внимательнее, потому что летаю я редко. Я много лет старалась не летать, не ездила в места, которые этого требовали. Это было неэкологично, тем видом роскоши, который я не хотела себе позволять. Не хотела быть человеком, который верит в то, что есть преимущества, достижимые только наибыстрейшей сменой обстановки, что я могу куда-то направляться за определенным опытом, и — чувствуя себя не на своем месте — я не хотела относиться к местным как к другим. Годами я придерживалась такого подхода, хотя не летать было непросто, в то время как другие мои знакомые, переживающие из-за полетов, летали, несмотря ни на что. И вот я в аэропорту, надеюсь, прямо как они, что отправление будет безнадежно обыденным.
Я вот-вот пересеку часовой пояс, потеряю еще один час. Ночной полет, думаю я, Vol de Nuit. Есть такие духи от «Герлен», они не пахнут этим аэропортом, который пахнет человеческим реквизитом — кофе, сигаретами (вопреки запрету), моющими средствами, — к которому мы прибегаем, чтобы держать себя и свои пространства под контролем. Не пахнут они и механикой полета, бензином, металлом и будущим двадцатого века, как En Avion от «Карон» — духи, которые мне нравятся. Они пахнут сном, так и лететь ночным рейсом всё равно что спать: легче отпустить украденные часы (vol по-французски также значит кражу) или притвориться, что их было больше. Ночной полет — не-происходящее. В каком-то смысле отрицание.
Мир маленький, его легко объехать, если есть время и деньги — по крайней мере из аэропорта в аэропорт, если в эти места вы и метите. В противном случае мы будем иметь дело с большим миром, необъятным. Свернув с главной дороги, сложно не заблудиться на узкой тропке, которой нет на карте. Но из аэропорта в аэропорт — едва ли путешествие. Этот похож на другие аэропорты, которые я видела. Здесь очень мало информации о том, какую страну я покидаю, а когда прилечу, я окажусь в здании, очень похожем на то, из которого я улетела. Аэропорт — буферная зона, сдерживающая чувство утраты времени и места. Он предназначен для амортизации шока от перемены, все углы сглажены, все поверхности легко мыть: пластик, мрамор, полированный бетон. На фоне неприхотливого серого — из-за которого можно решить, что я нахожусь в офисе — выделяется фурнитура в основных цветах, из-за чего кажется, что я то ли в детском саду, то ли на стройке. Круглосуточно открытые магазины выдыхают аромат, неотличимый от запаха свежей маракуйи, который — знаю наверняка — исходит от косметики, а вовсе не от фруктов. Надписи вежливо угрожают на разных языках: Пожалуйста, не оставляйте свой багаж без присмотра: он будет изъят и уничтожен. Аэропорт построен так, чтобы всё работало гладко, так гладко, что пассажиры лишь скользят друг по другу взглядами. Иду в бар, где гулко, как в бассейне, где стулья из пластика, имитирующего дерево, покрыты подушками с узором, имитирующим распустившиеся цветы. Заказываю выпить в честь моего пребывания нигде, внеурочно. На поэтажном плане бара, висящем у сенсорной кассы, столы-острова плавают в голубом море.
Жду твоего ответа на мое письмо, освоилась в режиме ожидания — аэропорт как состояние души. Ожидание мне знакомо, сопутствующая ему тревога — стоит ее распознать — комфортна. Любить значит ждать, что что-то произойдет, даже когда я не жду: я всё время в ошалелом состоянии предчувствия твоего сообщения. Интернет, который тоже во многом про ожидание, удваивает это чувство. Я могу часами переключаться с твиттера на фейсбук, с фейсбука на почту, загипнотизированная, ждать, пока кто-нибудь свяжется со мной и сообщит, что я всё еще здесь. Я и жду, и не жду, а потом оказывается, что израсходовала все время, со своего согласия, на ожидание, и мне почти начинает казаться, будто я что-то сделала. Я могу жить в этом подвешенном состоянии (почти) бесконечно.
Расплачиваюсь за напиток, из моей сумки выпадает открытка: Купидон и Психея, их покрытые детским жирком тела, я с трудом могу отличить мальчика от девочки. Выбрасываю. Теперь, решив убраться, я не в силах остановиться. Вытаскиваю из сумки всё, что может меня тяготить: чеки, никудышные заметки, скомканную пустую сигаретную пачку. Fumer nuit gravement a votre sante, говорит она мне: Курение вредит вашему здоровью. Nuit. Ночной перелет. Se nuire (vb): вредить — себе или другим. Переходный и возвратный глагол; невозможно причинить вред, не навредив чему-либо, или кому-либо, или себе.