Разведчики

Гладышу стало досадно на себя:

— Неужели старик обиделся?

— Ничего, — успокоил его Шохин. — Он у нас отходчивый. А как вы думаете, товарищ старший лейтенант, хорошо бы разделить партизан на две-три диверсионные группы да одновременно в нескольких направлениях начать действовать, пока здесь партизанский отряд окрепнет? Немцам тогда еще труднее будет узнать, где и сколько партизан.

— Мысль хорошая, — одобрил Гладыш, — кстати, это для новичков будет лучшей учебой. — Потренируешь их в подрывном деле…

Когда Шохин вернулся к Васылю, там была Галя. Рядом с ней на нарах сидела переодетая в чистое платье Надя. В глаза бросилась желтизна ее опухшего лица.

— Товарищ Шохин, она прямо ужасы рассказывает, — обратилась Галя к Петру. — Я уже плакала несколько раз.

— Если поправлюсь, пойду бить фашистов, — негромко, но твердо сказала Надя. — Я хорошо знаю немецкий, но не стала у них переводчицей… Все у меня отняли фашисты! Все! На Украине никого не осталось… Муж где-то в Красной Армии…

В этот вечер Надя больше ни с кем не разговаривала.

Провожая из шалаша Галю, Шохин спросил:

— Где Васыль?

— Ушел с Юрко к партизанам, винтовку понес да наган… — Галя попрощалась и пошла быстрее, обрывая на ходу с кустарников листья.

Вернувшись в шалаш, Шохин сел на толстый кругляш и закурил. С момента встречи с Надей, мысли о матери, об Оксане не оставляли его. В далекой стороне, на немецкой каторге, им в тысячу раз тяжелее, чем этой женщине… Она теперь у своих, муж в Красной Армии. Останется жива — разыщет… А мать, Оксана неужели погибнут, как отец? Нет, Петр отыщет их!.. Тяжелый вздох вырвался из его груди — рано он начал отыскивать родных, еще топчут гитлеровцы все святое коваными сапогами…

В сумерках громче застрекотали сверчки, где-то близко ухнула сова. Шохин сидел, подперев голову руками. Если бы мысли не мелькали в мозгу с такой стремительной быстротой! Остановились бы, дали покой! Сова ухнула совсем рядом. Шохин вздрогнул и пошел к выходу.

Рядом зашелестели кусты, что-то хрустнуло. Шохин еле слышно свистнул. Ему ответили.

— Васыль?

— Я.

— Давно жду.

— К партизанам из Деснянска пришли еще люди, — Васыль говорил шепотом.

— Юрий где? — перебил Шохин.

— В партизанском лагере. Нужен он? Могу сходить за ним, — с готовностью откликнулся Васыль.

— Сам пойду, побудешь пока здесь.

Васыль сел у входа в шалаш и стал смотреть сквозь ветви на звездное небо. Он думал о Гале: он спас ее, она выходила его. Как будто квиты, а сердце говорит другое. Вначале думал, что тянет к ней сходство ее с сестрой Варей… Нет, не то. Галя особенная, замечательная девушка. Договорились, если он через час не вернется, она придет сюда… Вон Большая Медведица, а где же Малая? Не заснуть бы, уже вторую ночь не приходится спать. Один оставался в шалаше и все время дежурил, ждал возвращения Шохина… То ветер зашумит в деревьях, то у входа зашелестят кусты. С автоматом в руках и просидел до зари.

Васыль поудобнее примостился у стенки шалаша.

— Вот ты где! — услышал он шепот.

Васыль вздрогнул. Как это он не заметил ее прихода? Только закрыл глаза, она и подошла.

— Садись, — сказал он радостно.

Галя примостилась рядом.

— Как Надя?

— Заснула.

Минут пять сидели молча.

— Почитай Шевченко, — попросила Галя.

Васыль поднял голову. Лицо его выделялось бледным пятном, на месте глаз — черные тени. Гале стало страшно, она испуганно взглянула на Васыля. Он сидел с закрытыми глазами.

Мынають дни, мынають ночи, Мынае лито, шэлэстыть Пожовклэ лыстя, гаснуть очи, Заснулы думы, сэрдцэ спыть, И всэ заснуло, и нэ знаю, Чи я живу, чи доживаю, Чи так по свиту волочусь, Бо вже нэ плачу й нэ смиюсь…

— Хорошо! Только это очень грустные стихи. Ты прочти что-нибудь не такое печальное… — Галя чуть придвинулась к Васылю. Теперь лицо его было совсем близко, и глаза поблескивали в темноте. — Я бы хотела услышать, что наши прогнали немцев и уже к Киеву подходят!

— А Шохин все-таки прав, — неожиданно сказал Васыль.

— Причем здесь Шохин?

— Когда мы спустились на парашютах, я не знаю, что со мной вдруг стало. Хотелось упасть на землю, обхватить руками, целовать ее… Я вспомнил какие-то строчки из Шевченко, а Шохин как крикнет: «Мы явились сюда немцев бить, а не стихи читать!» Выходит, я только и делаю, что стихи читаю…

— Тебя же ранили, ты полицая убил… — успокаивала Васыля Галя.

— Потише надо разговаривать, — донесся к ним приглушенный голос. К шалашу подошли Шохин, Юрий и Чубарь. Все были в приподнятом настроении: наконец начиналось настоящее дело.

Вместе с Шохиным комсомольцы, почти не отдохнув, отправились дальше. Шли цепочкой один за другим. Недалеко от Заречного их встретил дед Охрим. Выполняя поручение Гладыша — проводить ребят к спрятанному складу — он важничал, разговаривал больше жестами. Поравнявшись с Шохиным, встал впереди комсомольцев. На нем была темная свитка и неизменный выгоревший картуз.

— А ну, Петро! — только и сказал он, жестом приказывая следовать за собою.

* * *

На второй день чуть свет Галя пробралась в Деснянск. Увидев ее, мать ахнула:

— Ой, доню, прислали повестки — на биржу труда. Елизавета Ивановна передавала, что и для Юрко повестку получила.

— Мы, мамочка, оружие переносили, — гордо сказала Галя.

Глядя на полное румяное лицо Гали, на слегка оттопыренные яркие губы, мать вздохнула: семнадцати нет, а вот приходится воевать…

— Мамо, — Галя сдвинула брови. В ее чистом взгляде была решимость. — Что сможете, забирайте, пойдем в отряд. Оставаться здесь вам нельзя.

Мать заплакала. Галя бросилась к ней и расплакалась сама.

— Нашли время лить слезы, — почти вбежала в комнату Елизавета Ивановна. — Видела сейчас Койдана из Старогородки: немцы с полицаями ходят по дворам, вызывают хлопцев и дивчат. Забирай, Пелагея, Галку и уходи. Запри дверь приколом, на двери записочку: «Скоро буду дома». А еще лучше, иди-ка Галка, одна, мать потом придет.

Захватив в кошелку два платья, белье, еду, Галя вышла на крыльцо.

Через улицу к их дому шли трое гитлеровцев и двое полицаев. Галя, нагнувшись, спрыгнула с боковой стороны крыльца, побежала через огород и чужими садами пробралась к бабушке Антониде.