Разведка уходит в сумерки

К концу гигантского наступления взводу уже старшего лейтенанта Андрианова удалось отличиться так, как никому на этом участке фронта.

* * *

Как обычно, вырвавшись вперед, разведчики отметили продвижение довольно мощной отступающей группы противника, передали ее координаты и неожиданно получили приказ форсировать реку, выйти в глубокий тыл врага и постараться обнаружить срочно перебрасываемые противником резервы, их намерения и расположение. Задача была знакомой, люди — проверенные, и казалось, ничто не может помешать взводу выполнить ее точно в срок и без потерь.

В ходе наступления потерь во взводе не было, но о них думали, потому что не было дня, чтобы разведчики не вспоминали Валерку Хворостовина, его находчивость, безудержную, и в то же время всегда основанную на трезвом расчете смелость.

В тот день, когда взвод, бросив бронетранспортеры, возвращался к условленному месту и слишком поздно был предупрежден по радио о грозящей опасности, трудно было сказать, как сложилась бы его судьба, если бы не Хворостовин. Это он уговорил лейтенанта оставить его и Потемкина на прикрытие. Правильно рассчитав, что противник уже осведомлен о маскировке разводчиков под немцев, он умело использовал знание французского языка. Вспомнив, что старые солдаты, а тем более офицеры дивизии, с которой они имели боевое соприкосновение, побывали во Франции, он был уверен, что они клюнут на его хитрость. Он хорошо исполнил свою роль, дал возможность взводу с богатыми трофеями ускользнуть от врага, но сам был ранен. Его вытащил на себе Потемкин.

Валерка писал, что возвратиться назад не обещает. Он смотрел на вещи трезво, за тридевять земель ему, рядовому солдату, не догнать товарищей.

А товарищи о нем помнили и любили его. И теперь, пробираясь в глубокий тыл врага, Сашка, поправляя рацию, вздохнул:

— Валерку бы нам сейчас…

— Да, этот начудил бы. Запросто с немцами поручкался и в дипломатической беседе выпытал бы все, что нужно.

— Он такой…

Андрианов, прислушиваясь к разговору, вдруг скомандовал привал.

Посидели, перемотали пропотевшие портянки, и старший лейтенант, тыча окурком в твердую, уже высушенную летним солнцем землю, словно ненароком предупредил:

— Кстати, хлопцы, о Хворостовине и немцах. Обстановка у нас и проста — в тыл пробираться легко, никакой линии фронта, и сложна — самые отчаянные немцы бродят сейчас там, где их не ожидаешь. Они от нас прячутся, а мы должны прятаться от них. И прошу учесть — совсем не потому, — что мы их боимся — сейчас их, пожалуй, мало кто боится, — а потому, что они со страха готовы на любые, самые непредвиденные поступки…

— Это верно. Они сейчас как бешеные: не знают, куда бросаться.

— Совершенно верно. Значит, соблюдать особую осторожность и без приказа ни в какие стычки не ввязываться: главное, наблюдение и наблюдение. Даже Дроботу и Сиренко делать будет нечего — придется обойтись без «языков», — пошутил Андрианов. — Будем надеяться, что они выдержат.

Посмеялись, покурили и двинулись вперед. Реку форсировали без особых приключений и к вечеру вышли в заданный район.

Забравшись в чащу густого елового леса, неподалеку от проселочной, еще не тронутой шинами и траками, мягкой и пыльной дороги, старший лейтенант приказал спать, а сам подсел к рации. Сашка быстро связался со своими и, морщась от трескучих разрядов — где-то неподалеку бродили грозы, — передал небольшую радиограмму и принял ответ, который подтверждал задачу.

В лесу было тихо — птицы уже отпели свое и, утомленные, спали крепко, лишь изредка попискивая во сне. Это нечаянное попискивание, и далекие зарницы, и крепкий запах прогретой за день хвои, подсохшей земли и уже подвяленных трав бодрили. Спать не хотелось. Разведчики ворочались, тихонько покуривали в рукава и слушали тишину. Задача никому не казалась сложной, а опасности из ряда вон выходящими, поэтому все постепенно перекочевали к рации и пристали к старшему лейтенанту:

— Разрешите послушать Москву… Ведь сколько времени последних известий не слушали.

— Главное, что там наши освободили. Там же наверняка и про наш участок есть — сразу сориентируемся, где линия фронта: мы ж два дня своих не видели.

Андрианов подумал, что, пожалуй, в этих условиях сводка Совинформбюро может явиться самым лучшим разведдонесением, и осведомился:

— Питания хватит?

— Батареи новые, — уклончиво ответил Сашка.

— Лови! — засмеялся Андрианов. — Где наша не пропадала!

До передачи последних известий еще было время, и поэтому вначале поймали концерт.

Сашка снял наушники и, пристроив их к панели, отодвинулся: панель резонировала, и тихие, четкие звуки музыки были празднично красивы. Было в них что-то такое, что делало их не реальными, а словно бы выдуманными, ненастоящими, как ненастоящей, словно несуществующей была для разведчиков та жизнь, из которой долетали эти звуки.

Музыка кончилась, и в раздумчивой, затаенной тишине, что стояла в лесу, сквозь треск далеких гроз, явственно разнеслось размеренное бормотание. Оно то повышалось в тоне, то затухало и напоминало что-то очень знакомое, хотя что именно — никто не успел понять.

— Стоп! — шепотком приказал Андрианов, словно кто-то ходил или шумел. — Слушать внимательно.

В далекое бормотание вплелось второе, еще более далекое и неясное. Оно крепло, набирало сил, приближаясь и нарастая.

Потом вмешался диктор и уж совсем нереально запела женщина. На несколько секунд забылись и затаенное, настороженное бормотание, и лес, и задание — хотелось слушать и думать о том, чего еще никогда не было, что могло быть и что, возможно, будет; думать о любви, женщинах, ощущать ту нежность, что была в каждом сердце, но которой еще не было выхода, и она накапливалась и требовала выхода.

Когда голос певицы затихал — в наушниках грозно и невнятно нарастало и стушевывалось настораживающее бормотание. Старший лейтенант сосредоточенно слушал его, приглядываясь к задумчивым лицам людей, и не спешил высказать свою догадку.

Кончился концерт, а в потрескивающую и попискивающую тишину эфира опять и опять врывалось проклятое бормотание. Оно было таким надоедливым, что кто-то попросил:

— Да отстройся, Сашок! На нервы действует.

Старший лейтенант промолчал, встал и прошелся между деревьями. Сашка опять надел наушники и попытался отстроиться, но у него ничего не получилось. Старший лейтенант положил ему руку на плечо.

— Не стоит. Это танки, товарищи.

И кончилось все — и концерт, и ожидание, и тишина. Опять пришла война, и Андрианов, снова усевшись у рации, поставил задачу:

— Где-то неподалеку сосредоточиваются танки. Наших здесь еще нет — значит, это танки противника. Те самые резервы, которые нам следует отыскать. Давайте рассуждать. Их моторы искрят… впрочем, не сами моторы, а система зажигания… даже не вся, а трамблеры… или еще что-то там такое, точно не скажу. Знаю, что такой треск бывает всегда, когда рядом с приемником проходит автомобиль. А тут и источник посильнее и приемник совершенней. Так вот, давайте рассуждать. Первое — противник сосредоточивается ночью. Значит, опытный и осторожный. Крупных населенных пунктов здесь нет — одни хутора. Значит, он сосредоточивается где-то в лесу: заметили — слышимость этого самого бормотания все время почти одинакова. Нарождается, крепнет, потом сразу обрывается — танк стал на место. Но где это место? Мы не знаем. Я даже думаю, что оно не одно. Противник не будет рисковать машинами, сосредоточивая их в одном месте, — с авиацией у него дело швах. Нужно искать это место. Оно, по-моему, располагается где-то в округе — слишком уж рассредоточивать свою главную ударную силу противнику тоже не выгодно. А раз так — слушайте приказ. Взвод разделяю на пять групп — четыре поисковые. Они пойдут в разные стороны. Задача — обнаружить резервы противника. Пятая, во главе со мной, — остается на месте. В нее войдут Сиренко, Дробот, ну и… Потемкин. Выход с рассветом, возвращение — в сумерки. Если произойдет что-либо важное — немедленная связь посыльными. Сейчас — спать.