Развитие личности. Психология и психотерапия

Для того чтобы лучше понять специфику самоактуализирующей тенденции, нам следует обратиться к феномену пассионарности, описанному Л.Н. Гумилевым. На первый взгляд пассионарность должна была бы рассматриваться нами в контексте самореализации, но сейчас нас интересует не столько сам пассионарий, сколько «пассионарная напряженность», которой характеризуется этнос. [166] В этой структурной аналогии (столь важной с точки зрения психософии) ключевым является – отношение структуры (личности в случае развития личности и этноса в случае этногенеза) и динамической силы (тенденции самоактуализации, с одной стороны, и пассионарности, с другой), что придает жизненность этой структуре, точнее, отвечает за ее процессуальность.

166

Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. 3-е изд, стереотипное. – Л.: Гидрометеоиздат, 1990. С. 272–282.

В этом сопоставлении все сходно, Л.Н. Гумилев, так же как и мы, анализируя процесс развития личности, выделяет пять (а по сути четыре) этапов развития этноса, следующие за «пусковым моментом» (соответствующего в нашем сопоставлении конечному пункту процесса формирования личности): фазу подъема, акматическую фазу, переходящую в фазу надлома, инерционную фазу и фазу обскурации. [167] Пассионарность, так же как и тенденция самоактуализации, ведет в конечном счете к падению этноса (и чем сильнее была ее напряженность, тем и внушительней его падение), в нашем же случае к аннигиляции структуры личности. Здесь, в этой деструктивной силе генерирующего импульса и содержится корень проблемы.

167

Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. 3-е изд, стереотипное. – Л.: Гидрометеоиздат, 1990. С. 288–289.

«Пассионариями, – пишет Л.Н. Гумилев, – в полном смысле этого слова мы называем людей, у которых этот импульс сильнее, чем инстинкт самосохранения, как индивидуального, так и видового». [168] Иными словами, созидательность пассионарности заключена не в созидательной функции как таковой, что показалось бы нам логичным, а в разрушительной, то есть она действует как бы от обратного, или, лучше сказать, задом наперед, не вследствие, а вопреки логике и здравому смыслу (классическим примером, который использует Л.Н. Гумилев, является падение македонского царства, вызванное не поражениями македонского воинства, а именно победами, когда непомерный рост территории (вплоть до Индии) вследствие завоевательной политики Александра Македонского сделал невозможным поддержание единого правления на всем пространстве империи), но в этом-то как раз все и дело.

168

Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. 3-е изд, стереотипное. – Л.: Гидрометеоиздат, 1990. С. 282.

Ведь точно так же необычайный рост «размеров» (здесь имеется в виду содержательный аспект) личности приводит к тому, что она начинает буквально «сыпаться», не в силах удерживать в едином управлении все свои бесчисленные «княжества» (я-отождествленные и я-неотождествленные роли). Как в случае великих империй, так и в случае развития личности вследствие преодоления некой критической точки «улучшение» оборачивается разрушением. Фактически вступают в действие некие естественные ограничители, которые прежде казались факторами незначительными, но оказались фатальными при достижении системой определенных размеров (точнее, при выходе ее за эти определенные миром размеры). Иными словами, как пассионарность, так и самоактуализация – это не какие-то реально существующие силы, которые можно было бы выделить и поместить в лабораторную склянку, а некие результирующие вектора, доступные взору внешнего наблюдателя, отражающие отношения взаимодействующих систем.

Это уточнение принципиально, поскольку оно избавляет нас от разного рода идеализаций и мистификаций, которыми грешат как экзистенциалисты, так и представители гуманистической психологии. Однако вернемся чуть назад и попробуем снова определить специфику этого «фантома», этого результирующего вектора, существующего по сути лишь на бумаге (что, впрочем, не мешает нам теоретически его изучать, сохраняя, правда, при этом сознание той условности, что присуща этому чисто номинальному «явлению»), которому мы считаем себя обязанными за процесс развития личности.

Когда Л.Н. Гумилев говорит о том, что пассионарность – есть тенденция, обратно направленная инстинкту самосохранения, мы можем расценить это буквально, тогда в число пассионариев войдут лица, характеризующиеся аутоагрессивным поведением (все – от алкоголиков до альпинистов), а мы окажемся в дураках. Разумеется, у Л.Н. Гумилева речь идет не о тех, в ком блокирован или недоразвит страх за собственную жизнь, отнюдь. Пассионарность – явление социальное, оно – двигатель социальной динамики, а потому пассионарий пренебрегает не биологическим инстинктом самосохранения, а его аналогом (или производным) в сфере личностной и соответственно социальной. Иными словами, он игнорирует не фактические опасности для его жизни, а мнимые, виртуальные угрозы, порождаемые спецификой личностной структуры. Причем он не борется с ними (даже если ведет себя очень воинственно), а именно игнорирует их, осознавая (чувствуя? Или не чувствуя?) виртуальность данных угроз.

Не играть роли, но жить в соответствии с посылами (интенциями) своей внутренней, сущностной индивидуальности – значит нарушить стереотипное поведение, значит переступить несуществующий барьер социального лабиринта (мы приводили эту аналогию, анализируя концепцию М. Фуко), в котором субъект удерживается страхом. Об этой «эмоциональной подоплеке», удерживающей человека в рамках однажды выработанного стереотипа поведения, мы также уже говорили, упоминая феномен стереотипного поведения, открытый И.П. Павловым и описанный К. Лоренцом. Эволюционный смысл этого феномена вкратце таков: особь, благополучно совершив некое действие однажды и установив таким образом его безопасность для своей жизни, обретает привычку и впоследствии поступать именно так. Теперь, когда привычка сформирована, чтобы особь не занималась впредь ненужной самодеятельностью, опасными экспериментами и не тяготела к экспромтам, последствия которых могут быть для нее самыми неблагоприятными, она (эта привычка) подобно водам Невы заковывается нейрофизиологическим аппаратом в «гранит» страха. Этот страх, этот «гранит набережной» будет теперь удерживать особь от попытки изменить избранную ею однажды «траекторию» поведения. И поведение это отнюдь не только бихевиоральные – «наблюдаемые реакции», но прежде всего поведение когнитивное, а именно – привычка мыслить так или иначе, о чем говорит и сам К. Лоренц, ссылаясь на указания Эрика Эриксона о «привычке к различению добра и зла», которая «начинается в раннем детстве и продолжает развиваться до самой зрелости человека». [169]

169

Лоренц К. Агрессия (так называемое «зло»): Пер. с нем. – М.: Издательская группа «Прогресс», «Универс», 1994. С. 89.

Самоактуализация, таким образом, есть трансгрессия самого себя как личности, трансгрессия своей субъективности (рожденной «субъективацией себя»), которая является не более чем результатом, сформированным в процессе адаптации к социальной жизни.

Страх, который переживает индивид, трансгрессирующий структуры своей субъективации (своей личности), не есть следствие конкретных угроз (реакция на конкретные угрозы), это не борьба с социальными установлениями как таковыми (требованиями морали, традиций и т. п., чем занимался, например, Ф. Ницше), но по сути преодоление самого собственного страха нарушения стереотипного действия (этой эволюционной уловки природы), это мужество перетерпеть свой страх, дать ему отработать, отыграть и исчерпаться, не отступив перед бесчинством собственного страха, что так настойчиво рисует оправдывающие его виртуальные угрозы. Пауль Тиллих определяет это мужество – как «мужество заменить старое новым – новым, для которого нет ни норм, ни критериев, новым, которое есть риск и которое непредсказуемо с позиции старого». [170]

170

Тиллих П. Избранное: Теология культуры. Пер. с англ. – М.: Издательство «Юрист», 1995. С. 86.

Однако удивительное сходство суждений этолога К. Лоренца и теолога П. Тиллиха не должно вводить нас в заблуждение: для пассионарности речь не идет о создании «нового» (по крайней мере в альтернативе «новое – старое»), пассионарность есть лишь разрушение, цель которого вернуться к изначальности, но перерожденной (так всякая сущность перерождается, пройдя круг процессов формирования и развития, словно меняет одни сутки на другие, вычерчивая своей стрелкой два раза по 12 часов). Иными словами, пассионарий – это не тот, кто создает, придавая «старому» «новые» формы, оставаясь в пределах все той же плоскости (то есть не совершая уровневого перехода), пассионарий – это тот, кто дает возможность открыться «иному» (эту аппозицию можно фигурально представить как «другое – Другое»). Разрушая покровы собственной содержательности, преодолевая свой страх отказаться от собственных отождествлений, «субъективации», он как бы говорит: «Я не то, чем я являюсь, я не есть свое содержание. Я иное, я там, где я целокупен не в сумме, но по существу». Эта смерть его содержательности, на которую он себя обрекает, презрев страх и видя в условности – условность, открывает его сущности возможность индивидуальных отношений.

Тысячи раз в мифах и сказаниях обыгрывается сюжет этого перерождения, но, может быть, лучше всего он выражен в незамысловатой на первой взгляд русской сказке, где главному герою предстоит, преодолевая свой страх, искупаться в трех котлах, чтобы заново переродиться, обретя достойный для себя, а значит, свой собственный образ (этот сюжет использовал П.П. Ершов в сказке «Конек-горбунок»). Тот же, кому пережить этот страх оказывается не по силам, тот, кто идет на различные уловки, чтобы застраховать себя от мнимых угроз, – тому придется в этих котлах свариться. Царь в упомянутой сказке П.П. Ершова проверяет безопасность предстоящего ему испытания на Иване, он идет на это испытание, будучи уверенным в его безопасности, он не бросает вызов своему страху, но обходит его, и финал хитреца предрешен, ему суждено погибнуть.

Итак, мы не только определили тенденцию самоактуализации, не только разотождествили ее с феноменом самореализации, не только показали парадоксальность ее действия («созидание» через «разрушение»), но мы также показали ее условность (как действительного и самостоятельного фактора), с одной стороны, и ее значимость для процесса развития – с другой. Теперь нам остается узнать только то, что представляет собой эта переродившаяся и одновременно разрушившаяся личность, прошедшая все этапы своего развития.