Развод: Новая жизнь в 50!

Его слова прозвучали неожиданно. Он не выглядел как человек, который охотно делится такими личными вещами. От этого признания внутри что-то дрогнуло. Боль, с которой жила столько времени, вдруг нашла отклик в чужом голосе.

— Прости… — тихо выдохнула, но он лишь покачал головой.

— Иногда кажется, будто мир… рушится, становится пустым, бессмысленным, — продолжил он. — Но потом замечаешь что-то… мелочь. Луч солнца на подоконнике, запах кофе, чей-то смех на улице. И вдруг осознаёшь: жизнь продолжается. Хоть и не та, что была раньше… но продолжается.

Он снова замолчал, глядя в ночь за окном. А в груди стало чуть легче. Будто на секунду боль отступила, уступая место чему-то тёплому, почти забытому.

После долгого разговора решили не спешить расходиться и отправились гулять по Риму. Воздух был тёплым, наполненным ароматом кофе, выпечки и лёгким привкусом истории, витавшей в каждом переулке. Джузеппе шагал уверенно, будто чувствовал мостовые ногами, будто сам был частью этого города. Он знал его не по туристическим проспектам, а по дыханию, по скрытым от глаз местам, которые существовали только для тех, кто умел смотреть.

— Здесь редко бывают туристы, — сказал он, свернув в узкий проход между двумя старинными зданиями.

Путь вывел в крошечный дворик, скрытый за тяжёлыми деревянными воротами. В центре журчал небольшой фонтан, вокруг стояли старые лавочки, а в воздухе пахло чем-то цветочным, свежим. Казалось, здесь время замирает.

— Красиво… — тихо выдохнула, ведя пальцами по холодному камню фонтана.

Он только улыбнулся и повёл дальше, показывая ещё и ещё: крохотную церковь, спрятавшуюся в тени высоких домов, где свечи горели безмолвной молитвой; антикварную лавку, в которой, казалось, каждую вещь можно было расспросить о её прошлом; кафе, затерянное среди улиц, где готовили гелато, от которого хотелось закрыть глаза и просто наслаждаться вкусом.

Каждый новый поворот был как очередная глава книги, прочитать которую можно было только в этот момент, здесь и сейчас.

Когда остановились у реки Тибр, в воздухе уже чувствовалась лёгкая прохлада. Волны лениво плескались у каменных берегов, отражая свет фонарей.

— Знаешь… я давно не чувствовала себя такой свободной, — призналась, глядя на мерцающую воду.

Джузеппе посмотрел внимательно, словно хотел заглянуть глубже, чем просто в глаза.

— Это потому, что ты позволяешь себе быть собой. Без масок, без ожиданий. Просто ты.

Его голос был тёплым, спокойным, но внутри всё равно что-то дрогнуло. От этих слов становилось светло, но вместе с тем и тревожно.

А что, если это просто момент? Мгновение, которое растает, как тающее на языке мороженое? А если завтра всё закончится?

Когда солнце, лениво растекаясь по крышам домов, начало растворяться в тёплом сумраке, Джузеппе, отряхивая ладони от краски, вдруг поднял голову и предложил:

— Давай вернёмся в мастерскую.

Там пахло терпким маслом, древесиной и чем-то неуловимо родным — смесью терпения, вдохновения и беспорядка. Джузеппе, ни секунды не мешкая, достал два холста, бережно положил их рядом, будто сравнивал двух старых друзей. В глазах мелькнул азарт, а голос зазвучал с лёгким предвкушением:

— Оставайся в Риме ещё на неделю. У меня идея. Давай сделаем совместную работу. Ты напишешь свою картину, я — свою. А потом объединим их. Что скажешь?

Слова прозвучали неожиданно, как раскат грома в тихий день. Сердце сначала сжалось, а потом затрепетало. Хотелось согласиться, с головой нырнуть в эту безумную затею, но что-то внутри сопротивлялось, упиралось, словно осторожное животное, не доверяющее доброте.

— Я… не знаю.

Это был не отказ, но и не согласие. В воздухе повисла пауза — такая плотная, что можно было потрогать её пальцами.

Глава 21

После слов Джузеппе в комнате повисла тишина — тишина, наполненная ожиданием. Казалось, даже воздух замер, не решаясь нарушить этот момент. Джузеппе смотрел с надеждой, но где-то в глубине его глаз уже таилась тень предчувствия. Он знал ответ, даже прежде чем услышал его.

Сердце сжалось. Ощущение, будто кто-то осторожно, но неумолимо тянет за ниточку, распуская уютное полотно тепла и гостеприимства, что он так старательно создавал вокруг себя.

— Это… это невероятно щедрое предложение, Джузеппе, — голос звучал чуть хрипло, словно слова с трудом пробивались сквозь ком в горле. — Но я не могу остаться. Моё путешествие только начинается. Впереди столько дорог, столько мест, которые нужно увидеть…

Джузеппе слегка склонил голову, задумчиво потеребил край своей потертой кожаной фартуки. Разочарование мелькнуло в его взгляде — едва заметно, как тень облака на горячей мостовой.

— Я понимаю, — кивнул он после небольшой паузы. — Жизнь слишком коротка, чтобы стоять на месте.

На секунду он отвёл взгляд, будто взвешивал что-то внутри себя, а потом снова улыбнулся — тепло, чуть грустно, но искренне.

— Но если передумаешь… — Он вытер руки о фартук и широко развёл их в стороны, будто приглашая обнять этот маленький уголок мира. — Моя мастерская всегда открыта для тебя. Всегда.

Прощание было странным — коротким, но тёплым. Он проводил до самой двери мастерской, а потом, как будто забыв обо всех словах, вдруг обнял. Это было так неожиданно, что даже сердце замерло на мгновение. Не сказав ни слова, он просто крепче сжал меня в своих руках, словно пытался втиснуть всё, что не мог сказать, в это молчаливое, но такое искреннее объятие.

Казалось, что он хотел что-то добавить, но не находил слов, как будто в его голове был настоящий хаос, полный мыслей, которые никак не могли найти друг друга. В этих руках было что-то очень важное, но объяснить это словами было невозможно. И вот это молчаливое объятие оставалось всем, что мы могли себе дать в тот момент.

Время не стояло на месте, поезд во Францию отправлялся через несколько часов. Чемодан был уже готов — не было ни одного лишнего движения, не было ни одной минуты сомнений. Он оказался в багажном отделении с лёгкостью подскользнув в нужное пространство. Вся эта суета с чемоданами как-то не имела значения.

В поезде, устроившись у окна, я смотрела в пустую, бесконечную даль, а мысли всё больше уходили от реальности. Итальянские пейзажи, яркие, живые, насыщенные, оставались позади, а на их месте, как по волшебству, начали появляться французские равнины — ничем не примечательные, скучные, серые. Взгляд скользил по ним, но ум был занят совсем другими вопросами, которые не давали покоя.

«Что я вообще делаю? Почему так трудно принимать решения?» — мысли путались, одна за другой, образуя сплошной клубок, который никак не хотел распутываться. Время шло, а она всё больше терялась в этих переживаниях.

Чем дальше уносила поездка, тем сильнее становилось ощущение, что сама не уверена в своём выборе. Но разве это не нормально, когда ты стоишь на пороге перемен и не можешь точно сказать, что ждёт тебя дальше?

Когда поезд подъехал к Парижу, город встретил холодным серым небом, наполнившим воздух звуками, которые были знакомыми, но чуждыми одновременно. Шум улиц, спешащие люди, свет фонарей — всё это казалось таким громким и хаотичным, словно Париж никогда не знал, что значит "отдых". Этот город не спал. Он был живым, бешеным, полным жизни, но какой-то странной, беспокойной. И как-то так совпало, что она сама чувствовала себя точно так же — в этом новом городе, среди этих новых людей.