Развод: Новая жизнь в 50!

И это подкупало.

Помог не только с расстановкой, но и с контактами. Где-то достал номер человека, который мог заняться рекламой, подсказал, как лучше анонсировать событие. Действовал так, будто этот проект был не просто работой, а чем-то личным, важным.

Но вот что странно... Чем больше времени проводили вместе, тем сильнее внутри росло тревожное ощущение.

Он знал слишком много. Слишком хорошо ориентировался в деталях жизни. Как будто заранее изучил каждую её грань, словно готовился. Вроде бы ничего такого, но иногда его фразы заставляли напрячься.

Вот как тогда.

Обсуждали расположение одной из картин. Ничего особенного. Обычный рабочий момент. И вдруг он спросил:

— Вы часто думаете о нём? О вашем бывшем муже?

Сердце замерло на секунду. Неприятное, почти физическое ощущение. Словно в комнату внезапно впустили ледяной воздух.

Резкий ответ напрашивался сам собой, но что-то внутри сказало — не стоит. Сдержалась.

— Почему ты спрашиваешь?

А он улыбнулся. Спокойно, уверенно. Будто знал, что этот вопрос заденет.

— Просто догадываюсь, что такие вещи не забываются легко.

Сказал это так... просто. Без нажима. Но именно в этом спокойствии было что-то тревожное.

Его слова задели, словно он заглянул слишком глубоко, знал что-то, чего не должен был знать. От этой мысли пробежал холодок по спине. Чувство тревоги, липкое, как паутина, прилипло к мыслям. Было ясно одно — нужно копнуть глубже.

Несколько звонков, пара сообщений нужным людям, и правда выскользнула наружу, как рыба из мутной воды: Артём когда-то работал с Геннадием. Не просто знал его — они были в одной команде, занимались каким-то проектом несколько лет назад.

Внутри всё сжалось. Пазл сложился, и картина вдруг стала ясной: его навязчивый интерес, его осведомлённость о галерее, все эти «случайные» совпадения… Всё это было не просто так. Но зачем? Чего он добивается?

Оставалось только одно — поговорить с ним напрямую. Без намёков и недосказанностей.

Когда он вошёл в галерею, было видно, что напряжён. Глаза бегали, пальцы нервно сжимали край куртки.

— Зачем ты здесь, Артём?

Он будто споткнулся об этот вопрос. На секунду замер, моргнул.

— Я же говорил. Хочу помочь вам с выставкой.

— Ты знаешь Геннадия.

Его лицо дрогнуло. Лёгкая тень пробежала по глазам, и вдруг вся его уверенность рассыпалась, как песок сквозь пальцы.

— Да. Мы встречались. Но это ничего не значит.

— Тогда почему ты здесь?

Молчание. Тягучее, удушающее, как туман перед грозой.

Он отвёл взгляд, будто что-то прикидывал, искал выход.

— Это не важно, — наконец выдавил он. — Главное — выставка.

Но мне не поверилось. Ни на секунду.

*****

В следующий раз, когда вернулась в галерею, его уже не было. Исчез. Будто и не существовал вовсе. Ни единого намёка, ни тени, ни следа дыхания. Но следы остались — и какие!

Картины сдвинуты с мест, криво висят, словно их кто-то толкал в спешке или сметал с яростью. Некоторые — порваны, разодраны, будто когтистая лапа прошлась по холстам, выдирая куски. Краска облупилась, в потёках замёрзших слёз стекает вниз, словно сами картины не выдержали увиденного и заплакали. По полу разбросаны клочья полотен — изуродованные, смятые, как испорченные письма, которые кто-то в порыве бешенства разорвал и швырнул прочь. Одна из рам сломана — висит криво, жалко, точно выбитый зуб у старого боксёра, который принял слишком много ударов, но всё ещё держится.

В груди неприятно кольнуло, будто что-то тонкое и ледяное прошлось по внутренностям. Сердце сжалось, заныло, словно его схватили холодными, цепкими пальцами, сдавили, не давая выдохнуть.

— Как теперь всё исправить?.. — мысль прозвучала в голове чужим голосом. Испуганным, дрожащим, полным беспомощного отчаяния, которое пронзает до самого нутра.

Глава 27

Галерея выглядела как поле битвы. Повреждённые картины, разбросанные инструменты, сломанная мебель — всё это навалилось, словно лавина. Хотелось опустить руки, но внутри что-то не позволяло сдаться. Взяв кисть, начала восстанавливать одну из работ. Каждый мазок казался шагом вперёд, попыткой вернуть утраченное.

Сначала линии были неровными, цвета смешивались не так, как нужно, но постепенно картина обретала форму. Я вглядывалась в неё, пытаясь вспомнить, как она выглядела прежде. В памяти всплывали детали: оттенки, полутона, мазки, сделанные когда-то с любовью и вдохновением. Руки дрожали, но я не останавливалась.

Шаг за шагом, слой за слоем, изображение оживало. Время перестало существовать, остались только я и полотно. Разрушение ещё витало в воздухе, но с каждым движением кисти оно отступало, уступая место надежде. Восстановить всё сразу было невозможно, но в этот момент важен был лишь один штрих, один спасённый фрагмент.

Когда я наконец сделала шаг назад, чтобы взглянуть на результат, сердце забилось сильнее. Картина ожила, а вместе с ней оживало и моё желание бороться за каждый кусочек утраченной красоты.

В какой-то момент дверь скрипнула, нехотя поддаваясь, и в комнату ворвались подруги — шумные, энергичные, будто ураган из теплых голосов и заботливых рук. В руках у них были стаканчики с кофе, банки с красками и целая гора слов поддержки.

— Ну что, боец, сдаёшься? — весело спросила одна из них, сразу заключая в крепкие объятия.

— Даже не думай справляться с этим в одиночку, — добавила другая, ставя краску на стол. — Мы тут, чтобы помочь.

От их присутствия становилось теплее, словно кто-то разжёг камин в сердце. Запах краски смешивался с ароматом свежего кофе, а вместе с этим приходило ощущение, что всё будет хорошо.

Пока подруги ловко принялись за ремонт рам, неожиданно появился Михаил. Будто чувствовал, что нужен именно сейчас.

— Случайно услышал, что тут требуется супергерой по освещению, — ухмыльнулся он, прислоняясь к дверному косяку.

— А ты точно разбираешься в светильниках? — прищурилась я с сомнением.

— Конечно нет, — честно признался он, взяв отвёртку. — Но ради тебя готов научиться.

Лёгкая улыбка появилась сама собой. Хотелось сказать «спасибо», но комок эмоций застрял в горле. Просто кивнула, принимая помощь. И, кажется, в этот момент в комнате стало ещё светлее.

Наша Команда работала как единый механизм. Кто-то красил стены, кто-то чинил рамы, а кто-то расставлял картины. Всё шло быстро, но без суеты. Иногда хотелось остановиться и просто наблюдать за этим процессом. Люди, которые пришли на помощь, делали это не из долга, а из искреннего желания поддержать.