Развод в 45. Начать сначала

Время растянулось, как жевательная резинка. Каждая секунда длилась вечность. Я видела, как приборная панель наклоняется, как предметы в салоне сдвигаются с места, как коробка с тортом медленно соскальзывает с сиденья.

Я изо всех сил пыталась вернуть управление, выровнять корпус, удержать машину на дороге, но сцепление с асфальтом исчезло. Колёса крутились в пустую, руль не слушался. Машина летела, не подчиняясь законам физики и здравого смысла.

Фары встречного автомобиля вспыхнули прямо в лицо – яркие, слепящие, полные обещания неминуемого столкновения. Я рефлекторно зажмурилась и крутанула руль влево, надеясь выровнять курс.

Но почувствовала, как корпус накреняется. Гравий под колёсами предательски захрустел, и я поняла – машину несёт на обочину. На отбойник.

В следующую секунду раздался удар. Глухой, мощный, как удар сердца в рёбра. Машина врезалась в отбойник боком, металл встретился с металлом в диком танце разрушения.

Всё замедлилось. Пространство превратилось в вязкую плёнку. Моё тело резко метнуло вбок, ремень безопасности врезался в грудь, не давая вылететь. Мне стало трудно дышать – от резкой боли, от страха, от осознания, что я теряю контроль над ситуацией. Теряю контроль над жизнью.

Раздался новый, хищный звук – кузов скрежетал по металлу, будто жаловался, умолял о пощаде. Машина перевернулась. Мир встал с ног на голову. Где-то рядом звякнуло стекло, осыпаясь мелкими бриллиантами на чёрный асфальт.

И вдруг наступила пауза. Страшная, полная звенящей тишины. Как будто мир задержал дыхание, пытаясь понять, что же произошло.

Я повернула голову, и боль прошила шею. Коробка с тортом, что лежала на соседнем сиденье, сорвалась и упала. Крышка распахнулась, и вся шоколадная начинка, которую я так тщательно выбирала, растеклась по полу, испачкав обивку и мои планы на вечер.

Бисквит размок в луже воды, просочившейся через разбитое стекло. Карамельный крем смешался с грязью. Всё, что должно было стать символом нового начала, превратилось в месиво.

Вот и всё. Всё, что я хотела. Всё, чего ждала – в одну секунду обернулось мокрым, сладким пятном на полу машины.

Мой взгляд застыл на лобовом стекле. Оно покрылось сетью трещин, будто кто-то небрежно разрисовал его острым предметом. Сквозь них я видела весенний дождь – равнодушный, безликий, такой же холодный, как лицо прошлого.

Капли стекали по трещинам, как слёзы по морщинам старого лица. И в этих каплях я увидела отражение собственной жизни – такой же разбитой, такой же склеенной из осколков.

Боль пронзила грудь – не от ударов, а от понимания. Я потеряла контроль. Впервые за десять лет я полностью потеряла контроль над ситуацией. И это пугало больше, чем физическая боль.

"Дождь…" – подумала я, и мысли стали вязкими, медленными.

И вслед за этим, как эхо из прошлого:

"Вадим… он не узнает, что я ещё…"

Мысль не завершилась. Не могла завершиться. Потому что тогда пришлось бы признать, что спустя десять лет после развода, спустя годы работы над собой, спустя все попытки построить новую жизнь – я всё ещё думаю о нём.

Всё ещё люблю его.

Всё ещё надеюсь.

Силы покидали меня, как вода вытекает из дырявого ведра. Сознание ускользало, как туман, тающий в промозглом, тяжёлом воздухе весны. Веки становились тяжёлыми, дыхание – прерывистым.

Где-то вдалеке завыли сирены. Или это мне казалось? Голоса, шаги, стук дождя по металлу. Мир распадался на звуки, запахи, ощущения.

Только капли. Только хрип тормозов, которые уже стихли. Только разбитое стекло, отражающее последние лучи заходящего солнца.

И я – среди весеннего дождя, ставшая частью аварии, которой не должно было быть. Частью хаоса, который я так боялась и от которого так старательно убегала всю жизнь.

Последней мыслью было удивление: оказывается, от судьбы не убежишь. Оказывается, контроль – это иллюзия. А жизнь – это то, что происходит с тобой, пока ты строишь планы.

Темнота накрыла меня мягко и безжалостно. Как объятия, которые душат. Как любовь, которая убивает.

Как прошлое, которое не отпускает.

Глава 2

Свет бил в глаза – яркий, резкий, как весеннее солнце, неожиданно вырвавшееся из-за туч. Он был слишком слепящим, слишком живым, словно белая вспышка молнии, застывшая в воздухе. Казалось, он пытался проникнуть внутрь, в самую суть, прожечь череп, вытянуть на поверхность то, что спряталось в глубинах моей памяти. Я попыталась повернуть голову, но мышцы не слушались – всё тело было будто залито бетоном, неподвижное, тяжёлое.

Постепенно ко мне возвращалось осознание собственного тела. Кожа была странно чувствительной – даже лёгкое прикосновение больничной простыни казалось грубым, царапающим. В голове пульсировала тупая, ноющая боль, словно кто-то методично стучал молотком по черепу изнутри. Каждый звук отдавался эхом в висках – шорох халатов, скрип колёс каталки в коридоре, даже собственное дыхание.

Руки… казались не моими. Безжизненные, отстранённые, как будто кто-то подменил их на чужие, бесполезные. Кожа была бледной, почти прозрачной, с синеватыми прожилками вен, которые проступали слишком ярко. На тыльной стороне левой ладони красовался пластырь, под которым угадывался след от капельницы – маленькая, болезненная точка, окружённая лиловым синяком. Пальцы не хотели сжиматься в кулак, словно забыли, как это делается.

Я лежала, утопая в вязком ощущении слабости, как будто каждую клетку залили густым, липким сиропом. Мышцы не держали, суставы ныли, даже простое движение бровями требовало усилий. Дышать было трудно – воздух заходил обрывками, неровно, грудь сдавливала невидимая тяжесть. Лёгкие работали, но каждый вдох давался с трудом, словно я забыла, как дышать естественно.

Запах. Острый, химический, въедливый. Дезинфекция смешивалась с чем-то металлическим, больничным – запахом стерильности и человеческого страдания, въевшимся в стены, в простыни, в сам воздух. Он щекотал ноздри, заставлял сердце биться быстрее от подсознательной тревоги. Где-то вдалеке пахло едой – пресной, безвкусной больничной кашей, и этот запах почему-то вызывал тошноту.

Шум вокруг был далёким, приглушённым, словно доносился сквозь толщу воды. Писк монитора – ровный, навязчивый, отсчитывающий удары моего сердца. Неразборчивые голоса за дверью – женский, взволнованный, и мужской, пытающийся успокоить. Чьи-то торопливые шаги по коридору, звук открывающихся и закрывающихся дверей. Где-то далеко плакал ребёнок – тихо, безнадёжно. Всё звучало, как эхо. Как будто я находилась не здесь, а внутри чужого сна, в пространстве, где реальность отступает и становится размытой, нечёткой.